Общественная и литературно критическая программа нигилистов: Общественная и литературно критическая программа нигилистов конспект. Вы

Общественная и литературно критическая программа нигилистов конспект. Вы

Нигилист в русской литературе

[Определение] Нигилизм — это отрицание всего, что не доказано наукой и не имеет обоснованной научной подоплеки; опровержение «старых» истин и устоявшегося образа жизни; в некотором смысле — абсолютизированный нонконформизм.

В русской литературе нигилизм и его представители встречаются впервые лишь в конце девятнадцатого века. Это было достаточно новым и спорным явлением в русской литературе, что сразу же вызвало множество обсуждений у читателей. Самые популярные темы в нигилистических произведениях следующие: тема отцов и детей, тема любви как чувства, тема души и духовности, тема противоречия, тема дружбы. Большинство этих тем — так называемые «вечные» темы, а, следовательно, произведения, включающие в себя тему нигилизма — вечные.

Наиболее известным произведением, главным героем которого представлен нигилист, является, конечно же, роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети». Главный герой данного произведения — Базаров — молодой ученый, без дворянского происхождения, однако, хорошо образованный. Он не ценит в человеке качества его души, отдавая предпочтение качествам личности, весьма циничен и не верит ничему, что не доказано. Он — нигилист — человек, для которого не существует никаких авторитетов. В произведении Тургенева поставлена под сомнение такая идея, такая принципиальность. В конце самого произведения Базаров не выдерживает собственных принципов, не проходит проверку — идея нигилизма для него оказывается провальной. Таким раскладом автор хочет подчеркнуть провальность идеи нигилизма для современных реалий обыденной жизни.

Нигилизм в русской литературе имеет следующие характерные особенности:

1. Строгая принципиальность и серьезное отношение к своей идее, убежденность в таковой. Эти принципы, согласно концепции нигилизма, нерушимы, а, следовательно, это означает строгое следование и соблюдение принципов теории нигилизма.
2. Несмотря на строгость и жесткую принципиальность, а также, вкупе, равнодушие и презрение ко всему «антинаучному» и недоказанному, нигилизм в русской литературе является исключением и, зачастую, непригоден в быту и в реальной жизни. Даже в произведении И. С. Тургенева нигилист Базаров не проходит проверку любовью, все его принципы оказываются ложными и рушатся.
3. Нигилизм — это, своего рода, нонконформизм, представляющий первые, робкие попытки неподчинения, выхода из системы. Так, исходя из этого предположения, можно сказать о том, что нигилизм, столь популярный во второй половине девятнадцатого века свидетельствовал о возникновении революционных, меритократических и социалистических политических течений в нашей стране.

Таким образом, исходя из всего этого, можно сделать вывод о том, что нигилизм — одно из основных течений и направлений в русской литературе второй половины девятнадцатого века. Нигилизм стал своеобразным символом того, что в России зарождается революция. Нигилизм в русской литературе — это отражение едва наметившихся, но уже оформившихся перемен в русском привычном укладе и строе.

Значение нигилизма в русской литературе

Как уже говорилось выше, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о начале перемен в стране. Чем еще он так знаменит и какого его значение в русской литературе в целом?

1Во-первых, нигилизм — это, прежде всего, отрицание всего, что не доказано наукой, это поклонение истине и презрение к другим истинам. Так, можно смело утверждать, что нигилизм — это первая попытка нонконформизма, смело отрицавшее старое: устои и традиции, но принимавшее новое для людей, непривычное, безоговорочно.

Во-вторых, как уже говорилось, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о возникновении перемен в политической обстановке в России, он может быть связан с новыми политическими течениями, с образованием новых реформ и направлений. Нигилизм стал своеобразным отражением молодежи того периода: сильной, независимой, отрицавшей все, что было до этого, все, что создано предыдущим поколением. Однако, такая молодежь, на самом деле, мало что могла предложить взамен, кроме слепого отрицания. Их принципы часто рушились, отчего возникали новые идеи и идеологии. Так, нигилизм можно назвать основоположником особой идеологии и философии, базирующихся на принципах отрицания старых устоев и стремлении к лучшему будущему страны.

В-третьих, нигилизм можно смело назвать основоположником многих новых идей и течений. С появлением нигилизма молодежь больше не боялась рушить старые условии, придумывать что-то новое и более современное. Так, нигилизм является к тому же инициатором внутренней свободы человека как в творчестве, так и в поведении людей.

Таким образом, из всего вышеперечисленного можно сделать вывод о том, что нигилизм имел в русской литературе, а также культуре и истории большое значение. Именно нигилизм оказал большое влияние на формирование и развитие русской литературы, а также на возникновение новых течений и направлений в ней. Именно благодаря нигилизму родилась и получило должное распространение нигилистическая философия, ставшая в литературе отражением целой эпохи.

Так, нигилизм нес в русской литературе и культуре историческую и политическую функции, а также выполнял некоторые функции в социальных сферах общественной жизни. Нигилизм в России стал свидетельством перемен в стране, это — нонконформизм, символизирующий отход от старых, традиционных устоев общества, предпочтение их новому, современному и научному.

Благодаря нигилизму и его влиянию в стране зародились некоторые политические течения, впоследствии ставшие революционными. Исходя из всего этого, мы можем прийти к выводу о том, что нигилизм, как явление в русской литературе, имел очень большое значение как в ней, так и в культуре России, а также оказывал влияние на историю, политику, социальные сферы жизни общества и, разумеется, науку.

Война против Бога, логически проистекающая из провозглашения царствования ничто, означающего торжество раздробленности и абсурдности, весь этот замысел, возглавляемый диаволом, — вот в чем кратко состоит богословие и содержание нигилизма. Однако человек не может жить столь грубым отрицанием. В отличие от диавола он даже не может желать его самого по себе, но желает его, ошибочно принимая его за нечто положительное и доброе. В действительности ни один нигилист — за исключением разве моментов наивысшего подъема, безумия или, может быть, отчаяния — не видел в этом отрицании ничего, кроме средства к достижению высшей цели, то есть нигилизм преследует свои сатанинские цели посредством позитивной программы. Наиболее склонные к насилию революционеры — Нечаев и Бакунин, Ленин и Гитлер и даже обезумевшие практики «пропаганды действием» — мечтали о «новом порядке», который сделает возможным их насильственное разрушение старого порядка. Дадаизм и «антилитература» ищут не полного уничтожения искусства, но пути к «новому» искусству; пассивный нигилист со своими «экзистенционалистскими» апатией и отчаянием продолжает жить только потому, что смутно надеется найти себе некое глобальное удовлетворение в мире, который, казалось бы, отрицает эту возможность.

Таким образом, нигилистическая мечта «позитивна» по своему направлению. Но истина требует, чтобы мы рассматривали ее в соответствующей перспективе: не сквозь розовые очки нигилиста, но с реалистической позиции, которую нам обеспечивает близкое знакомство нынешнего века с явлением нигилизма. Вооружившись знаниями, которые дает это знакомство, и христианской истиной, позволяющей правильно их расценить, попытаемся посмотреть, что скрывается за фасадом нигилистических фраз.

В такой перспективе те фразы, которые представляются нигилисту целиком и полностью «позитивными», предстают перед православным христианином в ином свете, как положения программы, кардинально отличной от той, которую излагают апологеты нигилизма.

1. РАЗРУШЕНИЕ СТАРОГО ПОРЯДКА

Первое и наиболее очевидное положение программы нигилизма — это разрушение старого порядка. Старый порядок был почвой, питавшейся христианской истиной; туда, в эту почву, уходили корни человечества. На этой истине были основаны все его законы и установления и даже обычаи, они должны были учить ей: его здания строились во славу Божию и служили очевидным знамением Его порядка на земле; даже в общем «примитивные», но естественные жизненные условия служили (хотя, конечно, ненамеренно) напоминанием о смиренном положении человека, о его зависимости от Бога в тех немногих земных благословениях, которыми он был наделен, о том, что его истинный дом находится там, далеко, за «долиной слез», в Царствии Небесном. Поэтому, чтобы война против Бога и истины была успешной, требуется разрушение всех элементов этого старого порядка, именно тут вступает в силу особая нигилистическая «добродетель» насилия.

Насилие представляет собой уже не один из побочных аспектов нигилистической революции, но часть ее содержания. Согласно марксистской «догме», «сила — повивальная бабка любого старого общества, беременного новым». Революционная литература изобилует призывами к насилию, даже некоторым экстазом перед перспективой его применения. Бакунин будил «дурные страсти» и призывал к высвобождению «народной анархии» в процессе «всеобщего разрушения», его «Катехизис революционера» — это азбука безжалостного насилия. Маркс ревностно защищал «революционный террор» как единственное средство для ускорения прихода коммунизма, Ленин описывал «диктатуру пролетариата» как «господство, не ограниченное законом и основанное на насилии».

Демагогическое возбуждение масс и использование низменных страстей издавна и по сию пору являются общепринятой нигилистической практикой. В нашем веке дух насилия нашел наиболее полное воплощение в нигилистических режимах большевизма и национал-социализма, именно этим режимам приписывалась главная роль в выполнении нигилистической задачи разрушения старого порядка. Каковы бы ни были их психологические различия и исторические «события», поставившие их в противоборствующие лагеря, в своем безумном стремлении выполнить эту задачу они оказались союзниками. Большевизм сыграл даже более решающую роль, поскольку оправдывал свои чудовищные преступления псевдохристианским, мессианским идеализмом, который вызывал у Гитлера лишь презрение. Роль Гитлера в нигилистической программе была более специфичной и провинциальной, но тем не менее столь же существенной. Даже в провале, вернее, именно в провале его мнимых целей нацизм послужил выполнению этой программы. Помимо тех политических и идеологических преимуществ, которые предоставил коммунистическим властям нацистский «антракт» в европейской истории, — принято ошибочно считать, что коммунизм, хотя и представляет собой зло, но не такое большое, как нацизм, — нацизм выполнил и другую, более очевидную и прямую функцию. Ее пояснил Геббельс в своем выступлении по радио в последние дни войны:

«Ужас бомбежки не щадит ни домов богатых, ни домов бедных, пока не падут окончательно последние классовые барьеры… Вместе с памятниками искусства разлетелись в щепки последние препятствия на пути выполнения нашей революционной задачи. Теперь, когда все в руинах, нам придется перестраивать Европу. В прошлом частная собственность держала нас в буржуазных тисках. Теперь бомбы вместо того, чтобы убить всех европейцев, разнесли лишь тюремные стены, в которых они томились. Пытаясь уничтожить будущее Европы, враг сумел лишь разбить вдребезги ее прошлое, а с ним ушло все старое и отжившее».

Таким образом, нацизм и его война сделали для Центральной Европы (менее очевидно — для Западной) то, что сделал большевизм для России, — они разрушили старый порядок и расчистили путь для построения «нового». Большевизму несложно было принять эстафету от нацизма, и в течение нескольких лет вся Центральная Европа перешла под власть «диктатуры пролетариата», к которой столь хорошо подготовил ее нацизм.

Нигилизм Гитлера был слишком чистым, несбалансированным и потому сыграл лишь негативную, подготовительную роль во всей нигилистической программе. Его роль, как и чисто негативная роль первого этапа большевизма, теперь завершена, следующий этап принадлежит власти, имеющей более сложное представление о революции в целом, советской власти, которую Гитлер наградил своим достоянием в словах: «Будущее принадлежит только более сильной восточной нации».

2. СОЗДАНИЕ «НОВОЙ ЗЕМЛИ»

Однако пока нам не придется иметь дело только с будущим, то есть с целью революции; между революцией разрушения и земным раем лежит еще переходный период, известный в марксистском учении как «диктатура пролетариата». На этом этапе мы можем познакомиться с позитивной, «конструктивной» функцией насилия. Нигилистическая советская власть наиболее безжалостно и систематично стремилась к развитию этого этапа, впрочем, ту же самую работу производили и реалисты свободного мира, вполне преуспевшие в преобразовании и низведении христианской традиции до системы, способствующей развитию прогресса. У советских и западных реалистов один и тот же идеал, только первые стремятся к нему с прямодушным рвением, а вторые спонтанно и спорадически; эта политика не всегда проводится правительством, но всегда им вдохновляется, и опирается она более на индивидуальную инициативу и амбиции. Всюду реалисты ищут тотально «новый порядок», построенный исключительно на человеке, освобожденном от ига Божественного, и зиждущийся на руинах старого порядка, чье основание было Божественным. Вольно или невольно — революция нигилизма принимается, и трудом деятелей всех областей по обе стороны «железного занавеса» поднимается новое, чисто человеческое царство. Его апологеты видят в нем неслыханную доселе «новую землю», землю, используемую, направляемую, организованную для блага человека, против истинного Бога.

Нет места, безопасного от посягательств этой империи нигилизма; всюду люди, не зная тому причину или лишь смутно о ней догадываясь, лихорадочно трудятся во имя прогресса. В свободном мире, возможно, их заставляет заниматься такой лихорадочной деятельностью боязнь пустоты, horror vacui. Эта деятельность позволяет им забыть тот духовный вакуум, который сопровождает всякую обмирщенность. В коммунистическом же мире до сих пор все еще большую роль играет ненависть к реальным и воображаемым врагам и — главным образом — к Богу, Которого «низвела» с Престола их революция: эта ненависть заставляет их переделывать весь мир вопреки Ему. И в том и в другом случае этот мир без Бога, который пытаются устроить люди, холоден и бесчеловечен. Там есть только организация и производительность, но нет любви и благоговения. Стерильная «чистота» и «функционализм» современной архитектуры могут служить типичным выражением такого мира; тот же дух присутствует и в болезни всеобщего планирования, выражающейся, например, в «контроле рождаемости», в экспериментах, направленных на контроль наследственности, контроль сознания или рост благосостояния. Некоторые обоснования подобных схем опасно близки к явному безумию, где уточнение деталей и техники доведено до поразительной бесчувственности, к той бесчеловечной цели, которой они служат. Нигилистическая организация, тотальное преобразование всей земли и общества посредством машин, современной архитектуры и дизайна и бесчеловечной философии «человеческой инженерии», которая им сопутствует, представляет собой последствие неуместного употребления индустриализма и технологии, которые являются носителями обмирщенности; это употребление, если оно бесконтрольно, может привести к их полной тирании. Здесь мы видим применение на практике этого этапа развития философии, которого мы коснулись в главе 1 (см. предисловие), а именно преобразование истины во власть. То, что представляется безобидным в философском прагматизме и скептицизме, совсем иначе проявляется у тех, кто планирует сегодняшний день. Потому что если нет истины, то власть не знает границ, кроме тех, что диктует ей среда, в которой она действует, или другая, более сильная власть, противостоящая ей. Власть современных приверженцев «планирования», если ей ничто не противостоит, не остановится, пока не дойдет до своего естественного завершения — режима тотальной организации.

Такова была мечта Ленина: прежде чем диктатура пролетариата достигнет своей цели, «все общество будет одной конторой, одной фабрикой, с равенством труда и равенством оплаты». На нигилистической «новой земле» вся человеческая энергия должна быть отдана мирским интересам, вся человеческая среда и каждый объект в ней должны служить цели «производства» и напоминать человеку, что его счаcтье обретается единственно в этом мире: то есть должен быть установлен абсолютный деспотизм обмирщенности. Такой искусственный мир, построенный людьми, «устраняющими» последние остатки Божественного влияния в мире и последние следы веры в Бога, обещает быть столь всепоглощающим и всеобъемлющим, что человек даже не сможет видеть, воображать или хотя бы надеяться, что существует хоть что-то за его пределами. С нигилистической точки зрения, это будет мир совершенного «реализма» и полного «освобождения», а в действительности это будет огромная и самая приспособленная тюрьма, когда-либо известная людям, по точному выражению Ленина, от которой «нельзя будет никак уклониться, некуда будет деться».

Власть мира, которой нигилисты доверяют так, как христиане доверяют Богу, никогда не сможет освободить, она сможет только поработить. Лишь Христос, Который «победил мир» (Ин. 16, 33), освобождает от этой власти, освобождает тогда, когда она становится практически абсолютной.

3. ФОРМИРОВАНИЕ «НОВОГО ЧЕЛОВЕКА»

Разрушение старого порядка и построение «новой земли» не единственные и даже не самые главные положения исторической программы нигилизма. Они представляют собой только подготовительный этап к деятельности более значительной и более зловещей, чем они сами, а именно — к «преобразованию человека». Так, псевдоницшеане Гитлер и Муссолини мечтали о том, чтобы с помощью «творческого» насилия выковать человечество «более высокого порядка». Розенберг, пропагандист Гитлера, говорил: «Создать из мифа о новой жизни новый человеческий тип — вот в чем состоит миссия нынешнего века». Нацистская практика наглядно показала нам, что/ это за «человеческий тип», и мир, казалось бы, отверг его как жестокий и бесчеловечный. Однако «массовое изменение человеческой природы», к которому стремится марксизм, мало чем от него отличается. Маркс и Энгельс пишут весьма недвусмысленно: «Как для производства коммунистического сознания в массовом масштабе, так и для успеха в достижении самой цели необходимо массовое изменение людей, изменение, которое произойдет в практическом действии, в революции: революция необходима не только потому, что нельзя свергнуть правящий класс каким-то иным образом, но еще и потому, что тот класс, который будет его свергать, может сделать это только в революции, избавившись от всего навоза веков и подготовившись к тому, чтобы заново основать общество».

Оставив на время вопрос о том, какого рода человек будет произведен этим процессом, обратим особое внимание на используемые средства: это снова насилие, которое необходимо для формирования «нового человека» не менее, чем для построения «новой земли». Впрочем, оба тесно связаны между собой в детерминистской философии Маркса, так как «в революционной деятельности изменение “я” совпадает с изменением обстоятельств»6. Изменение обстоятельств или, точнее, процесс их изменения посредством революционного насилия преобразует и самих революционеров. Видя то магическое действие, которое производит в человеческой природе потворство страстям — гневу, ненависти, негодованию, стремлению к господству, Маркс и Энгельс, как и их современник Ницше, а после них Ленин и Гитлер, признают мистичность насилия. В этом отношении нам следует вспомнить о двух мировых войнах, чье насилие помогло уничтожить старый порядок и прежнее человечество, уходящее корнями в устойчивое, традиционное общество, и сыграло большую роль в создании нового человечества, человечества без корней, которое так идеализировал марксизм. Тридцать лет нигилистической войны и революции с 1914 по 1945 годы создали идеальные условия для взращивания «нового человеческого типа».

Для современных философов и психологов, несомненно, не секрет, что в наш век насилия человек сам изменяется не только под влиянием войны и революции, но под влиянием практически всего, что претендует на то, чтобы быть «современным» и «прогрессивным». Мы уже приводили в пример наиболее поразительные формы нигилистического витализма, чей совокупный эффект рассчитан на то, чтобы лишить корней, целостности, «мобилизовать» личность, подменить ее равновесие и корни бессмысленным стремлением к власти и движению, а нормальные человеческие чувства нервным возбуждением. Деятельность нигилистического реализма как на практике, так и в теории проходила параллельно и дополняла деятельность витализма, включающую стандартизацию, упрощение, специализацию, механизацию, дегуманизацию: ее цель — низвести личность до простейшего, низменного уровня, сделать ее рабой своей среды, идеальным рабочим на мировой фабрике Ленина.

Все эти наблюдения являются сегодня общим местом: о них написаны сотни томов. Многие мыслители способны увидеть явную связь между нигилистической философией, низводящей реальность и человеческую природу до возможно простейших понятий, и нигилистической практикой, подобным же образом умаляющей конкретного человека; немало и таких, кто понимает всю серьезность и радикальность подобного «низведения» и видит в нем качественное изменение человеческой природы, как пишет об этом Эрик Кахлер: «Непреодолимое стремление к разрушению и обесцениванию человеческой личности… явственно присутствующее в самых разнообразных направлениях современной жизни: экономике, технологии, политике, науке, образовании, психологии, искусстве, — представляется столь всеобъемлющим, что мы вынуждены признать в нем настоящую мутацию, видоизменение всей человеческой природы». Но из тех, кто все это понимает, весьма немногие осознают глубинное значение и подтекст этого процесса, поскольку он принадлежит области богословия и лежит за пределами простого эмпирического анализа, а также не знают они и лекарства против него, так как это лекарство должно быть духовного порядка. Только что процитированный автор, например, надеется на переход к «некоему супериндивидуальному существованию», тем самым лишь доказывая, что его мудрость не поднимается над «духом века сего», выдвигающего идеал «суперчеловека».

Что в действительности представляет собой этот «мутант», этот «новый человек»? Он человек без корней, оторванный от своего прошлого, которое разрушил нигилизм, сырье для мечты всякого демагога, «свободный мыслитель» и скептик, закрытый для истины, но открытый для любой новой интеллектуальной моды, потому что сам он не имеет собственного интеллектуального основания, и искатель «нового откровения», готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в нем уничтожена, любитель планирования и экспериментов, благоговеющий перед фактом, поскольку от истины он отказался, а мир представляется ему обширной лабораторией, в которой он свободен решать, что «возможно», а что нет. Это автономный человек, под видом смирения просящий только того, что принадлежит ему по праву, а на деле исполненный гордости и ожидающий получить все, что ни есть в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он — человек минуты, без совести и ценностей, находящийся во власти сильнейшего «стимула», «бунтарь», ненавидящий любое ограничение и власть, потому что он сам себе свой единственный бог, человек массы, новый варвар, умаленный и упрощенный, способный только на самые элементарные идеи, однако презирающий любого, кто только упомянет о чем-либо высшем или заговорит о сложности жизни.

Все эти люди составляют как бы одного человека — человека, чье формирование было целью нигилизма. Однако простое описание не даст о нем полного представления, надо видеть его образ. И такой образ существует, его можно найти в современной живописи и скульптуре, возникших по большей части с конца Второй мировой войны и как бы облекших в форму реальность, созданную кульминацией эры нигилизма.

Казалось бы, в этом искусстве вновь «открыта» человеческая форма, из абсолютной абстракции вырисовываются наконец различимые очертания. В результате мы получаем «новый гуманизм», «возвращение к человеку», и что во всем этом самое важное, в отличие от многих других художественных школ XX века, это не искусственное изобретение, чья сущность скрыта за облаком иррационального жаргона, но самостоятельное произрастание, глубоко уходящее корнями в душу современного человека. Так, например, работы Альберто Джакомети, Жана Дюбуффе, Франциса Бакона, Леона Голуба, Хозе Луиса Куэваса8 являются истинным современным искусством, которое, сохраняя беспорядочность и свободу абстракции, перестает быть простым убежищем от реальности и пытается решить вопрос о «человеческом предназначении».

Но к какого рода человеку «возвращается» это искусство? Это, уж конечно, не христианин, не образ Божий, потому что «ни один современный человек не может поверить в Него», это и не «разочаровавшийся» человек прошедшего гуманизма, которого все «передовые» мыслители считают дискредитировавшим себя и отжившим. Это даже не человек кубистского и экспрессионистского искусства нашего века, с искаженными формами и природой. Он начинается как раз там, где заканчивается это искусство; это попытка войти в новую область, изобразить «нового человека».

Православному христианину, которого интересует истина, а не то, что считает модным или утонченным нынешний авангард, не потребуется долго думать, чтобы проникнуть в секрет этого искусства: в нем вообще нет человека, это искусство недочеловеческое, демоническое. Предметом этого искусства является не человек, но некое низшее существо, поднявшееся — по словам Джакометти, «вышедшее» — из неведомых глубин.

Тела, в которые облекается это существо, — а во всех своих метаморфозах это одно и то же существо — не обязательно искажены до неузнаваемости; изломанные и расчлененные, они часто более реалистичны, чем изображения человеческих фигур на более раннем этапе современного искусства. Очевидно, что это существо не было жертвой неистового нападения, но родилось таким искаженным, настоящий мутант. Нельзя не заметить сходства между некоторыми изображениями этого существа и фотографиями уродливых младенцев, родившихся за последние годы у тысяч женщин, принимавших во время беременности препарат талидомид (Thalidomide), и это не последнее из подобных чудовищных совпадений. Еще больше, чем тела, нам скажут лица этих существ. О них нельзя сказать, что они выражают безнадежность, потому что это означало бы приписать им некоторую человечность, которой у них нет. Это лица существ, более или менее приспособленных к миру, который они знают, миру не то чтобы враждебному, но совершенно чуждому, не бесчеловечному, но ачеловечному. Агония, гнев и отчаяние раннего экспрессионизма здесь как бы застыли; они отрезаны здесь от мира, к которому раньше имели, по крайней мере, отношение отрицания, теперь им нужно создать свой собственный мир. В этом искусстве человек не является уже даже более карикатурой на себя самого, он уже не изображается в муках духовной смерти, подвергающимся нападкам мерзкого нигилизма нашего века, который метит не только в тело и душу, но в саму идею и природу человека. Нет, все это уже прошло, кризис позади, ныне человек мертв. Новое искусство празднует рождение нового вида, существа из самых глубин, недочеловека.

Мы слишком долго говорили об этом искусстве, несоизмеримо долго по сравнению с его внутренней ценностью. Его свидетельство безошибочно и очевидно для тех, кто имеет глаза: эта выраженная абстрактно реальность представляется невероятной. Да, нетрудно было бы объявить фантазией «новое человечество», которое предвидели Гитлер и Ленин, и даже замыслы весьма уважаемых среди нас нигилистов, спокойно обсуждающих проблемы научного взращивания «биологического суперчеловека» или составляющих утопию формирования «нового человека» при помощи узкого «современного образования» и строгого контроля сознания, представляются маловероятными и лишь немного зловещими. Но столкнувшись с реальным образом «нового человека», образом жестоким и отвратительным, столь непреднамеренно, но весьма настойчиво возникающим в современном искусстве, получившим в нем такое широкое распространение, мы были застигнуты врасплох, и весь ужас современного состояния человека поражает нас так глубоко, что мы нескоро сможем его забыть.

Купить эту книгу можно

07 / 09 / 2006

УДК 821.161.1.09 «18»

ФЕСЕНКО Эмилия Яковлевна, кандидат филологических наук, профессор кафедры теории и истории литературы Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор 53 научных публикаций

«ЛИТЕРАТУРНЫЙ НИГИЛИЗМ»

КАК ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ XIX ВЕКА

В статье рассматривается явление, составившее пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века и получившее название «литературный нигилизм», его духовными отцами явились общественные и литературные деятели А.Н. Радищев, П.Я. Чаадаев, П. Пестель, М.А. Бакунин. Автор также затрагивает проблему «интеллигентского нигилизма».

Литературный нигилизм, критика, дилетантизм

Во второй половине XIX века М. Бакунин и

А. Герцен в Лондоне, Н. Чернышевский в Москве, Д. Писарев в Петербурге являлись кумирами своего времени. В них было нечто увлекающее за собой молодых людей, «что-то подмывающее, — по замечанию Е. Штакеншлей-дер, — да и цель, которую они “выставляли”, -благая цель, но нет нетерпимее людей, чем либералы»1.

Постепенно к 60-м годам сложилось такое явление в России, которое получило название «литературный нигилизм», составивший пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века. Литературная традиция, переросшая в целое явление, начала складываться, несомненно, задолго до 60-х годов и была связана, по мнению многих исследователей этого периода истории России, с именем А. Радищева, на всем пути от Петербурга в Москву не увидевшего ни одного отрадного явления в российской жизни. Отсюда возник нигилизм тотального отрицания «проклятой расейской действительности».

Ю. Никуличев в статье «Великий распад», осмысляя это явление, говорил о «демонстра-

тивной манифестации» определенных идей «этого нигилизма», одновременно исключающих из его «трезвой правды жизни все, что не черным-черно (nihil — ничто…)». Он замечал, что «никаких цензур для нигилизма этого толка не существовало», соглашаясь с А.И. Герце-ным, который утверждал, что среди нигилистов было много «деятелей, давно сделавших себе пьедестал из благородных негодований и чуть не ремесло из мрачных сочувствований ограждающим», даже если и не называть прямо по именам тех из них, что столь удачно «отдали в рост свои слезы о народном сознании»2.

«Духовными отцами» русской интеллигенции ряд отечественных мыслителей считает П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского, А.И. Герцена, М.А. Бакунина. Связана эта точка зрения с тем, что в 30-50-е годы XIX века в мировоззрении русского образованного общества произошли глубокие изменения, в частности, начали распространяться нигилистические идеи. В нигилизме обвиняли не только А. Радищева, но и П.Я. Чаадаева, а позднее в одном ряду с ними оказались М. Бакунин и В. Белинский, И. Введенский

и Н. Добролюбов, А. Герцен и М. Петрашевс-кий.

Эволюция интеллигентского нигилизма, несомненно, связана и с тем, что в обществе стала играть роль не только дворянская интеллигенция, но и разночинская, а это не могло не отразиться в литературе, всегда живо откликающейся на события общественной жизни России. И появились тургеневские Базаров и Ру-дин, гончаровский Волохов.

В. Возилов в своем исследовании останавливает внимание на том, что различается раз-ночинство социальное (сословное) и духовное («отщепенство», выражаясь языком П.Б. Струве и Н.В. Соколова)3.

Большинство вождей русских нигилистов XIX века были дворяне (П. Пестель, К. Рылеев, А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин, Д. Писарев, М. Петрашевский, М. Соколов, П. Лавров, Н. Михайловский), а из разночинцев — В. Белинский, Н. Полежаев, Н. Надеждин, Н. Добролюбов, Н. Чернышевский.

Многие из них являлись не только общественными, но и литературными деятелями, что и определило формирование такого явления в русской жизни, как «литературный нигилизм». Способствовали этому и кружки 30-х годов: М.Ю. Лермонтова, В.Г. Белинского, Н.В. Станкевича, и более радикальные кружки 40-х: М.В. Петрашевского,

A.И. Герцена и Н.П. Огарева.

Одним из тех, кто сыграл огромную роль в становлении русской критики, можно назвать

B.Г. Белинского, которого А. Герцен считал «человеком экстрима» и которому был свойственен максимализм романтика. Он совершил полный переворот в воззрениях на литературное произведение, найдя в себе мужество признать большое количество литературных шедевров, созданных в Золотой век.

В отечественной историографии Белинского часто называют родоначальником русского нигилизма. А. Герцен писал: «Белинский был нигилистом с 1838 года — он имел на это все права»4 . В конце 40-х годов в письме к В.П. Боткину Белинский уже говорил о необходимости «развивать идею отрицания, без которой человечество превратилось бы в “стоячее” и “вонючее” болото»5. Критик считал отрицание необходимой частью исторического процесса:

«Отрицание — мой Бог. В истории мои герои -разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон»6. Да и все его утопические идеи носили нигилистический характер: «Я начинаю любить человечество ма-ратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную»7. Н. Бердяев считал Белинского представителем русской радикальной интеллигенции8.

Белинский, по замечанию П. Вайля и А. Ге-ниса, «вмешивался в литературный процесс без излишнего трепета, с необходимой трезвостью и отвагой». Его достоинством «была как раз та самая знаменитая неистовость, с которой он расправлялся с предшествующей литературой». «Футурист» Белинский дебютировал отчаянным хулиганским заявлением: «У нас нет литературы!». Это означало, что великая русская словесность должна начинаться с его современников -с Пушкина и Гоголя. Смелость Белинского была немедленно вознаграждена популярностью.

Властителем дум он стал с первых же напечатанных строчек — со статьи «Литературные мечтания»9.

Авторы «Родной речи» подчеркивают, что Белинский «не был связан с официальной ученостью», что он «ворвался в литературный процесс с пылом относительного невежества», что «на него не давил авторитет науки», и он «не стеснялся ни своего легкомыслия, ни своей категоричности: педантизм он заменял остроумием, эстетическую систему — темпераментом, литературоведческий анализ — журнализмом». Стиль Белинского был «слегка циничным, чуть фамильярным и обязательно приправлен сарказмом и иронией». Он первым «затеял игру» с читателем, в которой не было «скучной серьезности», он придавал большое значение «занимательности изложения», часто грешил «чудовищным многословием», но сам был «талантливым читателем», всегда «следовал за своим автором» (Пушкин отмечал «независимость мнений и остроумие» критика). «Отменный вкус редко его подводил», но критик так и не сумел «найти абсолютный критерий для своего анализа» и признавал «крах своих теоретических притязаний», в отличие от появившихся у него эпигонов и истолкователей.

Вследствие этого «Белинский все больше переносит акцент с собственно литературы на результат ее общественного воздействия. Расставшись с эстетикой, он чувствует себя гораздо увереннее, критикуя не литературу, а жизнь. Именно такого Белинского, публициста, социального историка и критика, потомки вполне заслуженно возвели на пьедестал. Его анализ человеческих типов очень интересен сам по себе — и без литературных героев, служивших ему основой»10.

Сторонники Белинского одобрили разработанный им принцип — исследовать социальную реальность на основе литературы. Д. Писарев, например, в статье о Базарове довел этот метод до виртуозности. Но если Белинский, уверенный, что главное в искусстве — то, что оно «отражает жизнь» (с его легкой руки позднее появилась формула «литература — учебник жизни»), не отказывался от требований соблюдения принципов художественности в литературных произведениях, литературная критика все больше стала отходить от литературы.

Идею разрушения Д. Писарев обосновал в своей ранней статье «Схоластика XIX века». Исследователи его творчества сходятся на том, что в его мировоззрении обнаруживаются все разнообразные формы нигилизма — этического, эстетического, религиозного, политического. Этический базировался на теории «разумного эгоизма» Чернышевского, эстетический обосновывался в статье «Разрушение эстетики», религиозный был связан с его атеизмом, политический — с желанием изменить существующую общественную систему.

Д.И. Писарев, начавший с утверждения аристократии над демократией, осмеивающий «красных прогрессистов» с их «немытыми руками», «всклокоченными волосами» и стремлением «перекроить на свой лад» Россию, придя к руководству «Русским словом», постепенно поворачивает его к «демократическому принципу» и «социальному отрицанию всего существующего» и заявляет в своей «Схоластике XIX века», что «умственный аристократизм — явление опасное…» А уж когда сидя в Петропавловской крепости за «покушение к возбуждению бунта», Писарев стал писать для «Русского слова», он, считавшийся видным литературным критиком,

меньше всего писал о художественных достоинствах литературного произведения, не скрывая своего кредо: «Разбирая роман или повесть, я постоянно имею в виду не литературное достоинство данного произведения, а ту пользу, которую из него можно извлечь для миросозерцания моих читателей…»11 Он не стеснялся заявлять, что «беспредметный и бесцельный смех г. Щедрина сам по себе приносит нашему общественному сознанию и нашему человеческому совершенствованию так же мало пользы, как беспредметное и бесцельное воркование г. Фета», что «влияние г. Щедрина на молодежь может быть только вредно…» («Цветы невинного юмора»), что «…даже лучшие из наших критиков, Белинский и Добролюбов, не могли оторваться окончательно от эстетических традиций…» («Мотивы русской драмы»)12.

Отвечая на вопрос, есть ли в России замечательные поэты, Писарев заявляет, что их нет

На его взгляд, в России были или «зародыши поэтов», к ним он относит Крылова, Грибоедова, Лермонтова, Полежаева, Гоголя, или «пародии на поэта», к ним он относит Жуковского и Пушкина («Реалисты»)13.

Самому Д. Писареву были свойственны такие черты, как непреклонность, неумолимость выводов, исповедальная страстность, категоричность в суждениях, «непочтительность к авторитетам» (Чернышевский). Он был из породы тех «русских мальчиков» — детей своей эпохи, о которых сказал Ф.М. Достоевский в «Братьях Карамазовых»: «Покажите вы… русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною».

В. Кантор в своих заметках о Писареве говорит об «органической связи выдающегося критика с основной тенденцией развития русской культуры»14 и ставит его в ряд независимо мыслящих людей, которые становились героями своего времени, таких как А. Радищев, В. Новиков, П. Чаадаев, А. Герцен, понимая пафос писа-ревского творчества, видя историческую закономерность его взгляда на мир — взгляда человека, чья творческая деятельность пришлась на период крушения революционной ситуации начала 60-х годов, но не принимая утилитаристской

позиции Писарева, подходившего к явлениям искусства с точки зрения их практической пользы для жизни, его пренебрежения к культурным ценностям, резких осуждений Пушкина и Салтыкова-Щедрина15 и высоко оценивая стремление Писарева к независимости, смелость самоанализа, открытую самокритику и, главное,

Внутренний пафос всех его статей, сводящийся к стремлению воспитать думающего, независимого человека. Писарев, по убеждению Кантора, «органически совпадал с пафосом великой русской литературы. В этом пафосе — неумирающая сила критика»16.

И. Виноградов замечал, что взгляды Д. Писарева были близки взглядам Базарова: «Мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшие суеверия нас душат…» А его рассуждения помогали лучше понять тургеневского героя: «… трудно спорить с ним, даже когда он явно как будто бы не прав. В его неправоте, как это обычно и бывает, когда логика рождается из живого, сильного и истинного чувства, все равно есть всегда некая высшая правота -правота странная, часто однобокая и несправедливая, но все равно высокая и покоряющая. И как успешно и убедительно ни доказывали вы себе, споря с ним, что его инвективы против Пушкина несправедливы и антиисторичны, а нигилизм по отношению к музыке или живописи совершенно несостоятелен, все равно вы будете неспокойно чувствовать в себе недоверчиво-строгий, этот требовательно и страстно обращенный к вашей совести писаревско-тол-стовский вопрос: а как же быть с тем горем, несчастиями, страданием, которые вот здесь, сейчас, рядом с вами, вокруг вас?.. Как быть со злом, которое множится вокруг вас, душит и давит людей, пока вы отдаетесь божественным красотам пушкинского стиха или рафаэлевских красок?.. Конечно, это то, что называется нравственным максимализмом. Но вы никуда не уйдете от жалящих вопросов этого максимализма, пока реально будет существовать общественная ситуация, его питающая»17.

К сожалению, у Писарева были не всегда достойные последователи. В «Русском слове»

появлялись и рецензии об «освежающем воздействии прозы Помяловского на публику, что было привыкла к такой “вони”, как романы Лескова». Знакомство с «выходками» «полуле-каря» Варфоломея Зайцева, заявлявшего, что «всякий ремесленник полезнее любого поэта настолько, насколько положительное число больше нуля», что «юнкерская поэзия Лермонтова пригодна для чахоточных барышень» и т.п., тоже подтверждает сложившееся явление «писаревщины», демонстрирующей неуважение к русской классике. Группа писателей-народников (В. Слепцов, А. Левитов, М. Воронов, Ф. Решетников) ощущала «дух времени» как требование показывать «злобы побольше»: «Ничего хорошего о “злополучной русской действительности” литератор этого типа писать не хотел, да, похоже, и не мог измышлять “трезвую правду жизни”»18.

Д. Писарев властвовал над умами своих современников. Н.В. Шелгунов замечал, что «…печать и читатели шестидесятых годов стоили друг друга, между ними были самые тесные умственные симпатии и что в практических выводах читатель шел дальше печати»19.

С точки зрения В. Кантора, А. Герцен увидел «в литературе залог национального пробуждения, которое может совершиться только через самокритику», и потому был уверен, что в своих произведениях «описывает не просто литературное, а революционное движение, развитие революционных идей. Иными словами, литература и искусство становятся под его пером синонимами революционной деятельности (по крайней мере, для России). В этой мысли и заключается, на мой взгляд, центр, зерно герце-новской общественно-эстетической концепции. Существенно тут отметить генетическую связь его как личности с русской литературой, он и сам был как бы проекцией в жизнь ее стремлений»20.

А.И. Герцен пользовался заслуженным авторитетом. Он был убежден, что, в принципе, по любому серьезному вопросу не существует никаких окончательных или простых решений, и сформулировал это свое убеждение в ранних эссе о дилетантизме в науке. Исайя Берлин в своем эссе «А Remarkable Decade» замечал, что Герцен «родился с критическими наклон-

ностями ума, с качествами обличителя и преследователя темных сторон существования. Герцен был умом в высшей степени непокорным и неуживчивым, с врожденным, органическим отвращением ко всему, что являлось в виде какого-либо установленного правила». Он был против деспотизма готовых решений и менее других склонен к огульному отрицанию21. Исследователь отмечал, что Герцен по рождению принадлежал к поколению так называемых «лишних людей», которые отличались свободным образом мыслей и действий: «Такие люди исповедуют особый род личной свободы, при котором чувство исключительности сочетается с непосредственностью и живостью ума, которому открыты необычайно широкие и богатые горизонты и доступна та особая интеллектуальная свобода, которую дает аристократическое образование. В то же самое время они оказываются на стороне всего нового, прогрессивного бунтующего, молодого, неиспытанного, того, что только рождается; их не пугают неизведанные просторы»22. Таким был Александр Иванович Герцен. По складу ума ему был близок его герой Владимир Бельтов («Кто виноват?»), который, в отличие от создавшего его писателя, хотя и был убежден в том, что «ничто в мире не заманчиво так для пламенной натуры, как участие в текущих делах, в этой воочию совершающейся истории»23, так и остался «лишним человеком», не найдя в себе силы реализовать цель: жить ради «гражданской деятельности».

Герцен сумел избавиться от многих «недугов» «лишних людей» и встать в ряды тех, кто нашел дело всей своей жизни. Он был сыном своего времени и «полностью разделял идеалы своего поколения в России, которые проистекали из все растущего чувства вины перед народом», «страстно желая сделать что-то заметное как для себя самого, так и для своей родины»24 . С нигилистами типа Базарова его роднило желание «делать дело», рационализм мышления, несогласие с тем, что какими-то аморфными абстракциями (как, например, рассуждениями о счастливом будущем) можно подменять реальную жизнь. Вероятно, ему было близко и утверждение героя Чернышевс-

кого Лопухова: «Жертва — это сапоги всмятку», когда он писал в своем сборнике «С того берега»: «Почему так ценится свобода? Потому что в ней самой заключена ее цель, потому что она то, что есть. Принести ее в жертву чему бы то ни было — это все равно что совершить человеческое жертвоприношение»25.

Философ и писатель В. Кантор так объясняет истоки нигилизма в России XIX века и, в частности, литературного нигилизма: «Давление самодержавия было столь велико, что мыслителю, желающему противостоять этому давлению, казалось необходимым (чтобы научить людей думать самостоятельно) подвергнуть разрушительной критике буквально все, включая и искусство, поскольку неизвестно до конца, что и в какой степени “заражено” рабским духом “старой” России. Писарев следующим образом формулировал свое кредо: “Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть”. За внешне эффективной и смелой фразой скрывалось, однако, неуважение к другой личности, к ее праву на отличную от писаревской позиции, на ее самостоятельность. Такой подход обнаруживает проявлявшееся порой у Писарева (и его единомышленников. — Э.Ф.) непонимание сложности исторического процесса, необходимости усвоения духовных богатств, созданных предшествующим развитием культуры во всей ее широте и многообразии, непонимание, по сути дела, приводившие критика к отрицанию личностного своеобразия. Так, подвергнув позицию Пушкина “утилитарному” анализу, Писарев проглядел ведущий пафос пушкинского творчества — пафос свободы (“пока свободою горим”, “свободы сеятель пустынный” и т.п.), поскольку пушкинское понимание свободы не подходило под мерки писаревского “утилитаризма”»26, который со временем был им изжит.

Задача любого критика — уметь войти в художественный мир, созданный писателем (поэтом), мир сложный, противоречивый, подчас трагический и понять его.

Примечания

1 ШтакеншнейдерЕ.А. Дневник и записки (1854-1886). М.; Л., 1934. С. 160-161.

2 Никуличев Ю. Великий распад//Вопр. литературы. 2005. №2. С. 184.

ъВозиловВ.В. Омнизм и нигилизм: метафизика и историософия интеллигенции России. Иваново, 2005. С. 287.

4Герцен А.И. Собр. соч.: в 30т. М., 1959. Т. XVIII. С. 216-217.

5БелинскийВ.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1956. Т. XI. С. 576-578.

6 Там же. Т. ХП. С. 70.

I Там же. С. 52.

8 В этот ряд следует поставить Н. Шелгунова, Н. Чернышевского, Н. Добролюбова, которого И. Тургенев сделал одним из прообразов Базарова, считая «истинным отрицателем». Позиция их определялась не только расхождением с властью и близостью к народу, но и тем, что они находились вне социальных связей и искали свое место в общественной жизни. Их экстремизм и утопические идеи не принимали многие, среди которых были А. Герцен и М. Салтыков-Щедрин.

9Вайль П., ГенисА. Родная речь. М., 1990. С. 60.

10 Там же. С. 63.

II Писарев Д.И. Роман кисейной девушки//Его же. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. М., 2001. Т. 7. С. 38.

12 Там же. Т. 5. С. 334, 345, 359,369.

13 Там же. Т. 6. С. 319, 323.

ыКанторВ. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994. С. 134.

15 «Чтобы понять причины крайностей и перехлестов писаревской позиции, стоит, видимо, напоминать методологически важную мысль Энгельса, неоднократно замечавшего, что крайности русского “нигилизма” есть не что иное, как реакция на невиданный в Европе гнет азиатского деспотизма российского самодержавия» (См.: Кантор В. Указ. соч. С. 137).

16 Там же. С. 140.

11 Виноградов И. Духовные искания русской литературы. М., 2005. С. 475-476.

18НикуличевЮ. Указ. соч. С. 185.

19ШелгуновН.В., ШелгуноваЛ.П., Михаилов М.Л. Воспоминания в двух томах. М., 1967. Т. 1.С. 135. 20КанторВ. Опыт русской классики: в поисках личности. М., 1994. С. 110.

21 Берлин И. Александр Герцен II Новое литературное обозрение. 2001. № 49. С. 102.

22 Там же. С. 100.

23Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 106.

24Берлин И. Указ. соч. С. 101.

25Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 126.

26КанторВ. Указ. соч. С. 37-38.

LITERARY NIHILISM AS A PHENOMENON OF RUSSIAN PUBLIC LIFE

IN THE XIX CENTURY

The article is devoted to the 5-year period of the literary life of Russia called «the literary nihilism». Spiritual fathers of this period were such public and literary workers as A.N. Radishchev, P.Y. Chaadaev, P. Pestel, M.A. Bakunin. The problem of “the intelligentsia nihilism” is also dwelled upon.

Контактная информация: e-mail: [email protected]

Рецензент-Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова

Бурный рост общественной и литературной активности, которая отразилась на существовании русской журналистики. В эти годы появляются новые издания: «Русский вестник», «Русская беседа», «Русское слово», «Время», «Эпоха». Меняют свой формат «Современник» и «Библиотека для чтения».

Долга сдерживаемая философско-политическая, гражданская устремленность общественного сознания при отсутствии легальных политических институтов обнаруживает себя на страницах «толстых» литературно-художественных журналов; именно литературная критика становится открытой универсальной платформой, на которой разворачиваются общественные дискуссии. Отчетливо обозначившаяся уникальность критики 1860 заключается в разборе и оценках художественного произведения – ее изначальная «природная» функция – дополняется, а часто подменяется злободневными рассуждениями публицистического, философско-исторического характера. Литературная критика окончательно и отчетливо смыкается с журналистикой. На фоне радикальных воззрений публицистов «Современника» и «Русского слова», приверженцы прежних либеральных взглядов кажутся консерваторами. Необратимость идейного размежевания проявилась в судьбе некрасовского «Современника»; обозначение «революционных демократов», Чернышевского, Добролюбова – вынудили Белинского, Тургенева, Боткина, Анненкова покинуть журнал.

Широко распространенный в публике взгляд на литературу и литературную критику как на отражение и выражение актуальных социальных проблем приводит к росту популярности критики и это вызывает к жизни ожесточенные теоретические споры о сущности литературы в целом, о задачах и методах критической деятельности.

Радикализм публицистов «Современника» и «Русского слова» проявился и в их литературных воззрениях: концепция реальной критики, разработанная Добролюбовым полагала действительность отраженную в произведении, главным объектом критических усмотрений.

В русской литературе слово «нигилизм» впервые было употреблено Н. И. Надеждиным в статье «Сонмище нигилистов» (журнал «Вестник Европы», 1829 год). Критик и публицист Н. А. Добролюбов, осмеяв книжку Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным до тех пор, пока И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (1862) не назвал «нигилистом» Базарова, отрицавшего взгляды «отцов». Огромное впечатление, произведённое «Отцами и детьми», сделало крылатым и термин «нигилист». В своих воспоминаниях Тургенев рассказывал, что когда он вернулся в Петербург после выхода в свет его романа — а это случилось во время известных петербургских пожаров 1862 г., — то слово «нигилист» уже было подхвачено многими, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного Тургеневым, было: «Посмотрите, что ваши нигилисты делают: жгут Петербург!»

Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали (выступали за свободную любовь и т. п.). В частности, так называли революционеров-народников

17.Эстетическая концепция Н.Г. Чернышевского.

В полемической работе «Об искренности в работе» Чернышевский видит задачей критической деятельности распространение в массе публики понимания общественно-эстетической значимости того или иного произведения, его идейно-содержательных достоинств – выводит на первый план просветительские, воспитательные возможности критики. Преследуя цели литературно-нравственного наставничества, критик должен стремится к ясности, определенности и прямоте суждений, к отказу от двусмысленности оценок. Программным эстетическим документом радикально-демократического движения стала диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Ее главной задачей стал спор с господствующей эстетической системой – с принципами гегелевской эстетики (осн. Белинский). Чернышевский предлагал реальное (материалистическое) толкование природы и художественного творчества, которое основано на соположении искусства и эмпирической деятельности. Ключевой тезис – прекрасное есть жизнь. Задача искусства – объяснение действительности и приговор.

Чернышевский считал, что произведения чистой художественности не оказывают на общество влияния, так как лишены определенности.

18.Принципы «реальной» критики Н.А. Добролюбова. Ее открытая публицистичность.

В основе критической методологии Добролюбова лежит социально-психологическая типизация, разводящая литературных героев по степени их соответствия идеалам нового человека. Подводя Онегина, Печорина, Рудина под общий знаменатель «обломовщины», критик отказывает им в притязаниях на общественную значимость, обвиняет их в отрыве от истинных чаяний общества, в бесплодности их устремлений. Печорины вредны, их позиция скептического разочарования отрицает всякую попытку поступательного общественного движения. Комментируя явление «обломовщины», критик «Современника» переводит ответственность за возникновение подобных общественных пороков на ненавистную ему социальную систему.

Одним из принципиальных вопросов для всей «реальной» критики был поиск в современной словесности новых героев. Добролюбов лишь в Катерине Кабановой разглядел приметы личности, протестующий против законов «темного царства».

Резкость и безапелляционность некоторых суждений Добролюбова спровоцировали конфликт в кругу «Современника» и во всем демократическом движении. После стать «Когда же придет настоящий день?» , которая, как посчитал Тургенев, исказила идейную подоплеку романа «Накануне» и тем самым нарушила этические нормы критики, журнал покинул – Тургенев, Боткин, Толстой.

19.Литературно-критическая деятельность Д.И. Писарева

Современному мыслителю-реалисту необходимо преодолеть традиционные схемы мировосприятия и подвергнуть беспощадному анализу сложившиеся общественные и идеологические программы. При этом единственным критерием их оценки должен служить фактор полезности, понимаемой с естественно-научной, эмпирической точки зрения, в том числе и сквозь призму физиологических потребностей человека.

Писарев высоко оценивает значение для современного русского общества художественной литературы («изящной словесности»). Здесь он развивает мысли, впервые отчетливо выраженные Белинским. Более того, Писарев именно в литературе, этом зеркале действительности, видит своеобразную социологию русского общества. Критик объясняет такую универсальную роль русской литературы невозможностью в условиях социального гнета и репрессий развернуть открыто освободительную деятельность. Скрещение публицистического и художественного, поэтического и гражданского начал, таким образом, признается теперь неизбежным, вытекающим из настоятельных потребностей русской жизни.

Решительно отвергаются идеалы «чистого искусства», как проявление общественного индифферентизма.

В статьях 1861 года Писарев утверждает, что литература не может еще выйти из «отрицательного направления», приданного ей Гоголем. Высоко оценивая произведения Писемского и Тургенева, Писарев к их заслугам относит то, что они «не пробовали представить положительных деятелей, то есть таких героев, которым вполне могли бы сочувствовать автор и читатели… Оба — Тургенев и Писемский — стояли в чисто отрицательных отношениях к нашей действительности, оба скептически относились к лучшим проявлениям нашей мысли, к самым красивым представителям выработавшихся у нас типов {Имеются в виду герои типа Рудина. — Ю. С.}. Эти отрицательные отношения, этот скептицизм — величайшая их заслуга перед обществом» («Писемский, Тургенев и Гончаров»), Он констатирует, что «наша литература до сих пор не представила образа сильного человека, проникнутого идеями общечеловеческой цивилизации» («Стоячая вода»). И все это говорится, несмотря на страстное убеждение Писарева в необходимости обращения к «утопии», к социалистическому идеалу.

21. Литературная критика 1870 — 1880-х гг. (общая характеристика). Отражение идей народничества в критике Н.К.Михайловского.

Осмысление народной жизни в контексте процессов становления российского общества и гос в 1870-80 оставалось главным источником журнальных дискуссий которые утратив прежнюю остроту сохраняли принципиальность философско-политической непримиримости. Размежевание литературных сил, обусловленное по преимуществу идейными, общественно-политическими разногласиями, отражает тенденцию отвлечения литературной критики от сугубо эстетической проблематики: в 70-80 журнальные публикации на литр темы все чаще становятся предлогом для философских, социологических и религиозно-этических раздумий. Свидетельством снижения интереса к чистой литературной критике может служить журнал «Вестник Европы» . Слежение за литр новинками, быструю и непосредственную оценку современной литературы берет на себя газетная критика: в это время в литр приходит плеяда критиков, для которых литр является не столько источником широких социально-эстетических обобщений, сколько новостью, значимым фактом повседневной жизни.

Михайловский отрицал достижения западноевропейской цивилизации, в которой человек, подчиненный системе разделения труда, отчуждается от процесса духовного становления. С другой стороны, публицист «Отечественных записок» не принимал объективизм марксистской теории: в его понимании учение должно строится не только на трезвом анализе современной общественной ситуации, но и на личном, субъективном представлении об идеалах социального прогресса (противопоставляет правде – справедливость). Статью Толстого оценивает только как педагогический и просветительский труд. Здесь он обнаруживает непримиримое противоречие в облике писателя: его искреннее сочувствие к нуждам и чаяниям народа и фаталистическую абстрактность, безжизненность его учения.

22.Литературная критика конца XIX-нач.XX века (общая характеристика).

В Серебряном веке продолжается и завершается активная деятельность завоевавших прочную читательскую репутацию литературных критиков, чей творческий путь начался в 1860-1870 под влиянием идей, ориентированных на злобу дня. В критике заявляют о себе те, чья деятельность началась в 80-90. Сословный подход к литературе становится ведущим в журналах «Жизнь» и «Мир Божий». Делаются попытки перевода художественного произведения на язык социологии, на первый план выдвигается мысль об общественном пафосе произведений, подчеркивается, главенствующая роль идеи в сословно-художественном тексте. С наступлением 20 столетия окончательно определяются приметы массовой журнальной и газетной критики, рождаются литр-критические концепции различных модернистических течений, появляются работы Соловьева, Анненского, Розанова.

Литературная критика ощущала не только завершение «старого» цикла литературного развития, но и начало принципиально нового. Ориентация на прошлое русской литературы привела к эстетическому консерватизму даже радикально настроенных критиков. Так, тургеневскую традицию критики находили в творчестве Соловьева, Салова, Немировича-Данченко, Боборыкина.

Нигилизм представляет собой философское движение, не признающее правил и авторитетов, установленных обществом. Человек, который разделяет такое мировоззрение и ставящий под сомнение любые общепринятые нормы — это Нигилист. Данный термин приобретает всё большую популярность во многих направлениях: религия, культура, право, социальная сфера.

Рассмотрев нигилизм как составляющую общественной сферы, можно выяснить, почему возникло это направление и в какое время. Важно проанализировать принципы и взгляды нигилистов и цели, которые они обычно преследуют.

Нигилист — это тот, кто считает, что жизнь не имеет цели, ценности или значения, включая его собственную.
Нигилисты не верят в существование какой-либо объективной морали, и любые правила/законы, которым они следуют, если таковые имеются, являются поверхностными или соблюдаются ими только из практических соображений.

Нигилист и нигилизм — значение

Значение слова «нигилист» определяется как отрицание индивидуумом определенных вещей, таких как смысл существования личности, наличие авторитетов и поклонение религиозным идолам.

Лексическое значение слова «нигилист» подразумевает определенное лицо, которое является сторонником радикально-демократического рассуждения и выражающий свое неприятие к общепринятым законам, правилам и традициям.

В современном обществе смысл слова нигилист приобрел более глубокий и расширенный смысл. Но взгляды и убеждения таких людей также как прежде не изменились. Нигилисты 21 века также придерживаются мировоззрений позволяющие ставить под сомнение правила и стандарты общества, а так же отрицают любые идеалы, моральные и этические нормы и закономерные формы социального существования.

Принципы нигилистов

Направление, внутри которого придерживаются нигилистических принципов, приобрело название нигилизм. Это движение характеризует образ мысли, и жизни подразумевающее непринятие всего. Более конкретизированное значение и его проявление в той или иной ситуации зависит от конкретных обстоятельств и временных рамок.

В большинстве источников нигилистов характеризуют как отрицательных и негативных личности. По мнению большинства, эти личности постоянно в состоянии протеста и бунта, которые не довольны установленными правилами и законами социума. Сторонники нигилизма встречаются во многих сферах общества. Каждый участник движения отрицает удобное для себя направление: политику, культуру, религию.

Первое упоминание нигилизма появилось в средние века Александром III. Немецкий философ Ф.Г. Якоби так же использовал термин нигилизм.

Также известно, что Ницше был нигилистом. Он придерживался утверждения, основанного на отрицании Бога и несостоятельности христианства как религии.

Нигилист, если только он логичен, сомневается в существовании своего собеседника и не уверен в своём собственном существовании.
Виктор Гюго. Отверженные

Традиционный нигилизм является основой для появления более глубоких и новых видов данного направления. Участники нигилистического движения не всегда единогласны в своих рассуждения и заключениях. Еще больше споров возникает между обществом и представителями нигилизма. Обычные представители общества не могут понять нигилистов и их убеждения.

Еще сложнее понять нигилиста, который не приемлет никаких взаимодействий и не верит ни во что. Нигилистам сложно понять общество, которое идеализирует и придает смысл вещам без веской на то причины. Они своим протестом пытаются доказать что существование мира не зависит от людей и их идеалов. Мир и вселенная функционирует отдельно от всего и не нуждается в культивировании и поклонении.

Таким образом, для нигилизма характерно мировоззрение, которое основывается на прогрессе и рациональности.

Основные принципы и взгляды нигилистов

Взгляды нигилистов всегда являются четкими и лаконичными. Их утверждения подчинены конкретным принципам и утверждениям, в которые они верят.

Наиболее распространенными утверждениями нигилистов принято считать следующие:

• Главного правителя нет или создателя, т.е. Бога не существует, так как нет разумных и понятных доказательств этого факта.
• Мораль и нравственность в независимом виде не существует.
• У жизни нет истины и любое объективное действие не важнее другого.

Принципы нигилистов всегда близки к реальности и их рассуждения всегда основываются только на фактах. Нигилист — это такой человек, который ко всему относится со скептической недоверчивостью и подозрением и во многом ищет нестандартное объяснение.

Виды нигилизма

1. Философский , утверждающий, что существование не несет в себе конкретной смысловой нагрузки, правды, фактора и ценности.
2. Мереологический . Согласно этому типу, объекты и предметы, созданные из отдельных деталей не существуют.
3. Метафизический . Тут основой является позиция, основанная на теории отрицания существования объектов в реальном времени.
4. Эпистемологический вид нигилизма отрицает любые виды знания.
5. Моральный вид утверждает с учетом метаэтического мнения, что нет таких понятий как моральный или аморальный.
6. Правовой нигилизм. Тут под сомнения ставятся нормы и правила поведения, установленные органом управления. В данном мышлении в общественной среде присутствует активное и пассивное отрицание прав личности. Это препятствие нормальному развитию общества и может стать причиной возникновения противозаконных действий.

Как выглядит нигилист и нигилизм в реальной жизни и в литературе

На территории России определение нигилизма появилось в 1829 году. Первым, кто использовал этот термин, был Надеждин Н.И. В более позднее время нигилизм указывался в произведении Берви В.В. Более широкую известность нигилизм в таком виде, в котором мы его знаем, приобрел в романе Тургенева И.С. «Отцы и дети». Известность данного произведения позволило термину нигилизм превратиться в крылатое выражение.

В современном обществе нигилистом можно часто встретить в реальной жизни, а также и в литературе. Несомненно, в литературе наиболее ярко и полно термин нигилизм описал Тургенев в своем произведении. С помощью главного героя как нигилиста автор донес до читателя весь смысл этого понятия, и последствия такого поведения. Этот роман тал очень востребованным и приобрел своих поклонников. По истечению времени значение слова нигилизм стал включать в себя все больше значений. К ранее установленным принципам добавляется отрицание авторитетов и сомнение в правовых возможностях граждан.

Нигилизм есть отчаяние человека о неспособности делать дело, к какому он вовсе не призван.
Василий Васильевич Розанов. Апокалипсис нашего времени

Нигилизм как направление в основном встречается в России и других странах постсоветского пространства. В западных странах нигилизм как философское движение почти не существует и проявляется в единичных случаях. Нигилизм в России появился в начале 60-х годов 19 столетия. Яркими представителями этого направления были Чернышевский, Писарев и Добролюбов. К более поздним представителям нигилистического движения можно отнести В.И. Ленина. Некоторые черты его поведения и взглядов позволяют отнести его к таким последователям.

Помимо представителей российского нигилизма, наиболее известным является немецкий философ Ницше. Он был ярым нигилистом во всех отношениях. Его мировоззрение и убеждение основано на обесценивание высоких ценностей и отрицании Бога. Помимо всего этого он отрицал необходимость сострадание человека к другому и принимал наличие такого качества за слабость. По его определению идеальным является злой и эгоистичный человек, который не способен к сопереживанию и сочувствию.

Заключение

Хотя нигилизм явление и не новое, но на многие вопросы, касающиеся этого термина, до сих пор нет ответов. Для каждого это понятие трактуется по-разному. Одни воспринимают такую позицию как болезнь, мешающую нормально существовать в обществе. Для других это наоборот панацея от всех заболеваний.

Нигилист отрицает семейные ценности, духовную жизнь, нравственные принципы, т.е. он не признает эти фундаментальные понятия, на которых держится и существует социум. Каждый должен осознавать, что это все эти основы важны и без них не возможно нормальное функционирование среди людей.

А вы как думаете, нигилизм — это приговор, или всё-таки возможно изменить мировоззрение человека? Нигилистами рождаются или становятся?

сопровождение к презентации литература второй половины 19 века | План-конспект урока по литературе (10 класс) по теме:

Русская литературно-критическая и философская мысль второй половины 19 века

(Урок литературы в 10 классе)

Тип урока- урок-лекция

Слайд 1

Наше бурное, стремительное время, круто раскрепостившее духовную мысль и общественную жизнь, требует активного пробуждения в человеке чувства истории, личностно-обдуманного и творческого участия в ней. Мы не должны быть «иванами, не помнящими родства», мы не должны забывать, что наша национальная культура зиждется на таком колоссе, как русская литература 19 века.

Сейчас, когда на теле- и видеоэкранах засилие западной культуры, подчас бессодержательной и пошлой, когда нам навязываются мещанские ценности и мы все бредим по стороне чужой, забывая свой собственный язык, мы должны вспомнить, что имена Достоевского, Толстого, Тургенева, Чехова невероятно почитаются на Западе, что один Толстой стал родоначальником целого вероучения, один Островский создал отечественный театр, что Достоевский выступал против будущих мятежей, если в них будет пролита слезинка хотя бы одного ребёнка.

Русская литература второй половины 19 века была властительницей дум. От вопроса «Кто виноват?» она переходит к решению вопроса «Что делать?» Этот вопрос писатели будут решать по-разному в силу своих общественных и философских взглядов.

По словам Чернышевского, наша литература была возведена в достоинство общенационального дела, сюда шли наиболее жизнеспособные силы русского общества.

Литература не игра, не забава, не развлечение. Русские писатели относились к своему творчеству по-особенному: оно было для них не профессией, а служением в высшем понимании этого слова, служением Богу, народу, Отечеству, искусству, высокому. Начиная с Пушкина, русские писатели осознавали себя пророками, которые пришли в этот мир «глаголом жечь сердца людей».

Слово воспринималось не как звук пустой, а как дело. Эту веру в чудодейственную силу слова таил в себе и Гоголь, мечтая создать такую книгу, которая сама, силой лишь высказанных в ней единственно и неоспоримо верных мыслей должна преобразовать Россию.

Русская литература во второй половине 19 века тесно связана с общественной жизнью страны и даже политизирована. Литература являлась рупором идей. Поэтому нам необходимо познакомиться с общественно-политической жизнью второй половины 19 века.

Слайд 2

Общественно-политическую жизнь второй половины 19 века можно разделить на этапы.

*См. слайд 2-3

Слайд 4

Какие же партии существовали на политическом небосклоне той поры и что они собой представляли? (Учитель озвучивает слайд 4, анимированный)

Слайд 5

По ходу демонстрации слайда учитель даёт определения, учащиеся записывают их в тетрадь

Словарная работа

Консерватор (реакционер) – человек, отстаивающий застойные политические взгляды, чуждающийся всего нового и передового

Либерал – человек, придерживающийся в своих политических взглядах средние позиции. Он говорит о необходимости перемен, но либеральным путём

Революционер – человек, активно призывающий к переменами, идущий к ним не мирным путём, отстаивающий коренную ломку строя

Слайд 6

Это слайд организует последующую работу. Учащиеся перечерчивают таблицу в тетрадь, чтобы по ходу лекции её заполнить.

Русские либералы 60-х годов ратуют за реформы без революций и связывают свои надежды с общественными преобразованиями «сверху». Либералы разделились на западников и славянофилов. Почему? Дело в том, что Россия – евразийская страна. Она вобрала и восточную, и западную информацию. Эта самобытность приобрела символическое значение. Некоторые считали, что эта самобытность способствует отставанию России, другие считали, что в этом её сила. Первые стали называться «западниками», вторые – «славянофилами». Оба направления родились в один день.

Слайд 7

В 1836 году в «Телескопе» появляется статья «Философические письма». Её автором был Пётр Яковлевич Чаадаев. После этой статьи его объявили сумасшедшим. Почему же? Дело втом, что Чаадаев высказал в статье крайне безотрадный взгляд на Россию, историческая судьба которой представлялась ему «пробелом в порядке разумения».

Россия, по Чаадаеву, была лишена органического роста, культурной преемственности, в отличие от католического Запада. У неё не было «предания», не было исторического прошлого. Настоящее её в высшей степени бездарно, а будущее зависит от того, войдёт ли она в культурную семью Европы, отказавшись от исторической самостоятельности.

Слайд 8

К западникам относились такие писатели и критики, как Белинский, Герцен, Тургенев, Боткин, Анненский, Грановский.

Слайд 9

Органами печати западников были журналы «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения». В своих журналах западники отстаивали традиции «чистого искусства». Что значит «чистое»? Чистое – лишённое поучения, каких-либо идеологических взглядов. Они стремятся изображать людей такими, какими они их видят, как, например, Дружинин.

Слайд 10

Слайд 11

Славянофильство –это идейно-политическое течение середины 19 века, представители которого противопоставляли исторический путь развития России развитию стран Западной Европы и идеализировали патриархальные черты русского быта и культуры.

Основоположниками славянофильских идей были Пётр и Иван Киреевские, Алексей Степанович Хомяков и Константин Сергеевич Аксаков.

В кружке славянофилов часто заходила речь о судьбах славянского племени. Роль славянства, по мнению Хомякова, принижалась немецкими историками и философами. И это тем более удивительно, что именно немцы наиболее органично усвоили славянские элементы духовной культуры. Однако, настаивая на самобытном историческом развитии России, славянофилы пренебрежительно говорили об успехах европейской культуры. Получалось, что русскому человеку вообще нечем утешиться на Западе, что Пётр 1, прорубивший окно в Европу, отвлёк её от самобытного пути.

Слайд 12

Рупорами идей славянофильства стали журналы «Москвитянин», «Русская беседа», и газета «Северная пчела». Литературно-критическая программа славянофилов была связана с их взглядами. Они не принимали в русской прозе и поэзии социально-аналитических начал, им был чужд утончённый психологизм. Большое внимание они уделяли УНТ.

Слайд 13

Критиками в этих журналах были Шевырёв, Погодин, Островский, Аполлон Григорьев.

Слайд 14

Литературная деятельность русских писателей всегда была связана с общественно-политической обстановкой в стране, и вторая половина 19 века не исключение.

В 40-е годы 19 века в литературе засилие «натуральной школы». Эта школа боролась с романтизмом. Белинский считали, что «нужно сокрушить романтизм бичом юмора». Герцен называл романтизм «духовной золотухой». Романтизмы противопоставлялся анализ самой действительности. Критики того времени считают, что «литература должна следовать по пути, проложенном Гоголем». Белинский называл Гоголя «отцом натуральной школы».

К началу 40-х годов погибли Пушкин и Лермонтов, с ними уходил романтизм.

В 40-е годы в литературу приходят такие писатели, как Достоевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Гончаров.

Слайд 15

Откуда же взялся термин «натуральная школа»? Так назвал это течение Белинский в 1846 году. Эту школу осуждают за «грязефильство», за то, что писатели этой школы рисуют подробности жизни бедных людей, униженных и оскорблённых. Самарин, противник «натуральной школы», делил героев этих книг на битых и бьющих, ругаемых и ругающих.

Главный вопрос, который ставят себе писатели «натуральной школы», — это «Кто виноват?», обстоятельства или сам человек в своей убогой жизни. До 40-х годов в литературе считали, что виноваты обстоятельства, после 40-х годов считают, что и сам человек виноват.

Очень характерно для натуральной школы» выражение «среда заела», то есть многое в бедственном положении человека списывалось на среду.

«Натуральная школа» сделала шаг по пути демократизации литературы, выдвинув наиважнейшую проблему – личности. Так как на первый план изображения начинает выдвигаться человек, то произведение насыщается психологическим содержанием. Школа приходит к традициям Лермонтова, стремится показать человека изнутри. «Натуральная школа» в истории русской литературы была необходима как переход от романтизма к реализму.

Слайд 16

Чем же реализм отличается от романтизма?

1. Главное в реализме – изображение типов. Белинский писал: «Тут дело в типах. Типы – это представители среды. Типичные лица нужно искать в разных сословиях. Нужно было всё внимание обратить на толпу, на массу».
2. Предметом изображения стали не герои, а типичные лица в типичных обстоятельствах.
3. Так как предмет изображения обыкновенный, прозаичный человек, то и жанры, следовательно, подходят прозаические: романы, повести. В это период русская литература переходит от романтических поэм и стихотворений к реалистическим повестям и романам. Этот период сказался на жанрах таких произведений, как роман Пушкина в стихах «Евгений Онегин» и поэма в прозе Гоголя «Мёртвые души». Роман и повесть даёт возможность представить человека в общественной жизни, роман допускает в себя целое и подробности, удобен для совмещения вымысла и правды жизни.
4. Героем произведений реалистического метода становится не герой личность, а маленький человек типа гоголевского Акакия Акакиевича или пушкинского Самсона Вырина. Маленький человек – это человек низкого общественного положения, подавленный обстоятельствами, кроткий, чаще всего чиновник.

Итак, литературным методом второй половины 19 века становится реализм.

Слайд 17

В начале 60-х годов намечается подъём общественно-политической борьбы. Как я уже сказала ранее, вопрос «кто виноват?» заменяется на вопрос «что делать?» В литературу и общественную деятельность входят «новые люди», уже не созерцатели и болтуны, а деятели. Это революционеры-демократы.

Подъём общественно-политической борьбы был связан с бесславным концом Крымской войны, с амнистиями декабристов после смерти Николя 1. Александр 2 проводит множество реформ, в том числе и крестьянскую реформу 1861 года.

Слайд 18

Поздний Белинский развивал в своих статьях социалистические идеи. Они были подхвачены Николаем Гавриловичем Чернышевским и Николаем Александровичем Добролюбовым. Они переходят от шаткого союза с либералами к бескомпромиссной борьбе с ними.

Добролюбов заведует сатирическим отделом журнала «Современник» и выпускает журнал «Свисток».

Революционеры-демократы проводят идею крестьянской революции. Добролюбов становится основателем критического метода, создаёт свою «реальную критику». Революционеры-демократы объединяются в журнале «Современник». Это Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, Писарев.

Слайд 19

В 60-е годы реализм – единственный метод в русской литературе – делится на несколько течений.

Слайд 20

В 60-е годы осуждается «лишний человек». К «лишним людям» можно отнести Евгения Онегина и Печорина. Некрасов пишет: «Такие, как он, по земле рыщут, дело себе исполинское ищут». Они дело делать не могут и не хотят. Это люди, «задумавшиеся на распутье». Это рефлексирующие люди, то есть люди, подвергающие себя самоанализу, постоянно анализирующие себя и свои поступки, а также поступки и мысли других людей. Первой рефлексирующей личностью в литературе был Гамлет с его вопросом «Быть иль не быть?» На смену «лишнему человеку» приходит «новый человек» — нигилист, революционер, демократ, выходец из разночинной среды (уже не дворянин). Это люди дела, они хотят активно менять жизнь, борются за эмансипацию женщин.

Слайд 21

После манифеста, освободившего крестьян в 1861 году, обостряются противоречия. После 1861 года снова наступает правительственная реакция: *См. слайд

Разгорелся спор между «Современником» и «Русским словом» по поводу крестьянства. Деятель «Русского слова» Дмитрий Иванович Писарев видел революционную силу в пролетариате, революционерах-разночинцах, несущих в народ естественнонаучные знания. Он осуждал деятелей «Современника» Чернышевского и Добролюбова за приукрашивание русского мужика.

Слайд 22

70-е годы характеризуются деятельностью революционных народников. Народники проповедовали «хождение в народ» за тем, чтобы учить, лечить, просвещать народ. Вожди этого движения Лавров, Михайловский, Бакунин, Ткачёв. Их организация «Земля и воля» раскололась, из неё вышла террористическая «Народная воля». Террористы-народники совершают множество покушений на Александра 2, которого в конце концов убивают, после чего наступает правительственная реакция.

Слайд 23

Параллельно с народовольцами, народниками действует и другая мысль – религиозно-философская. Родоначальником этого течения стал Николай Фёдорович Фёдоров.

Он считает, что Бог – творец вселенной. Но почему мир несовершенен? Потому что свою лепту в ущербность мира внёс человек. Фёдоров верно считал, что человек тратит свои силы на негативное. Мы забыли, что мы братья, и воспринимаем другого человека как конкурента. Отсюда упадок человеческой нравственности. Он считает, что спасение человечества в объединении, соборности, и Россия содержит задатки будущего объединения, так как в России. *Далее см. слайд

Слайд 24

Домашнее задание:

Выучить лекцию, подготовиться к проверочной работе

Прочитать драму А. Н. Островского «Гроза»

Подготовиться к проверочной работе по вопросам:

1. Либерально-западническая партия. Взгляды, деятели, критика, журналы.
2. Либерально-славянофильская партия. Взгляды, критика, журналы.
3. Общественная программа и критическая деятельность почвенников
4. Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов
5. Споры между «Современником» и «Русским словом». Консервативная идеология 80-х годов.
6. Русское либеральное народничество. Религиозно-философская мысль 80-90-х годов.

Урок 65. Русская литературная критика второй половины XIX века

Обзорная тема

1 час

Урок 65. Русская литературная критика второй половины XIX века

Материалы к уроку. Раздел учебника «Русская литературная критика второй половины XIX века». Ресурсы Интернета (по рекомендации учителя), например,

Энциклопедия Кругосвет. Универсальная научно-популярная онлайн-энциклопедия. Раздел «Литература»: http://www.krugosvet.ru/ taxonomy/ term/39

Энциклопедия «Рубрикой»: http://www.rubricon.com Литературная энциклопедия (М., 1929 — 1939. — Т. 1 — 11): http://feb- web.ru/feb/litenc/encvclop/ и др.

Планируемые результаты образования

    Личностные: формирование мировоззрения, соответствующего современному уровню развития науки и общественной практики, благодаря освоению результатов современного литературоведения и обращению к лучшим образцам литературной критики.

    Метапредметные: умение самостоятельно определять цели деятельности и составлять планы деятельности; самостоятельно осуществлять, контролировать и корректировать деятельность; использовать все возможные ресурсы для достижения поставленных целей и реализации планов деятельности; выбирать успешные стратегии в различных ситуациях.

Предметные*: формирование представлений об основных направлениях литературной критики.

    Задачи урока:

    • обобщить знания об отдельных литературно-критических статьях, привлекавшихся на уроках;

    • расширить представление учеников о литературной критике второй половины XIX века.

В связи с тем, что работа на этом уроке должна решать задачи повышенного уровня сложности, уместно использовать форму семинара. Заранее подготовиться к нему ученики смогут под контролем и с помощью учителя, выполнив следующие задания в группах:

1-я группа

    • Законспектируйте статью учебника «„Эстетическая критика» либеральных западников».

    • Подготовьте сообщение о представителях этого направления в литературной критике: П. В. Анненкове и А. В. Дружинине.

    • Приведите цитаты из статьи, раскрывающие философские и эстетические основы взглядов критика.

    • Дайте оценку «эстетической критике»: какие положения этой школы вам кажутся наиболее справедливыми, важными для оценки литературных произведений?

2-я группа

    • Законспектируйте статью учебника «„Реальная критика» революционеров-демократов».

    • Подготовьте сообщение о представителях этого направления в литературной критике: Н. Г. Чернышевском, Н. А. Добролюбове.

    • Приведите цитаты из статьи Н. А. Добролюбова «Луч света в тёмном царстве», раскрывающие философские и эстетические основы взглядов критика.

    • Дайте оценку «реальной критике»: какие положения этой школы вам кажутся наиболее справедливыми, важными для оценки литературных произведений?

3-я группа

    • Законспектируйте статью учебника «Общественная и литературно-критическая программа нигилистов».

    • Подготовьте сообщение о представителях этого направления в литературной критике: Д. И. Писареве, М. Антоновиче.

    • Приведите цитаты из статьи Д. И. Писарева «Базаров», раскрывающие философские и эстетические основы взглядов критика.

    • Дайте оценку критическим взглядам нигилистов: какие положения этой школы вам кажутся справедливыми, важными для оценки литературных произведений?

4-я группа

    • Законспектируйте статью учебника «Литературно-критическая программа славянофилов».

    • Подготовьте сообщение о представителях этого направления в литературной критике: А. С. Хомякове, К. С. Аксакове.

    • Приведите цитаты из статьи учебника, раскрывающие философские и эстетические взгляды славянофилов.

• Подготовьте сообщение о славянофильских журналах.

5-я группа

    • Законспектируйте статью учебника «Литературно-критическая деятельность почвенников».

    • Подготовьте сообщение о представителях этого направления в литературной критике: А. А. Григорьеве, Н. Н. Страхове.

    • Приведите цитаты из статьи А. А. Григорьева «После „Грозы“ Островского: письма к И. С. Тургеневу», раскрывающие философские и эстетические основы взглядов критика.

    • Подготовьте тезисный конспект статьи Н. Н. Страхова „Отцы и дети“. Роман И. С. Тургенева».

    • Дайте оценку критике почвенников: какие положения этой школы вам кажутся наиболее справедливыми, важными для оценки литературных произведений?

Во время подготовки учитель прорабатывает материал с каждой группой учащихся, разъясняя сложные для них эстетические понятия и подсказывая, как наиболее точно и доступно сформулировать для сверстников сообщения на заданные темы.

Во время урока каждая группа представляет своё направление литературной критики. Учитель при необходимости дополняет и уточняет информацию.

Завершить семинар можно обобщающей беседой по вопросам:

    • Почему во второй половине XIX века оказалась невозможной «универсальная» литературная критика, представленная в 30 — 40-е годы XIX века лучшими из статей В. Г. Белинского?

    • В чём ценность развития нескольких литературно-критических направлений для становления русской литературы?

    Домашнее задание

1. По итогам семинара сформулируйте собственные принципы анализа и оценки литературного произведения для современной критики и публицистики.

2*. Познакомьтесь с образцами литературно-критических статей в современных литературных журналах. Какие традиции литературной критики XIX века можно в них обнаружить?

Язык литературы

Задание 1

1. Определите стиль текста. Укажите признаки стиля.

В числе многих идей В. Г. Белинского, оказавшихся плодотворными для русской культуры, была и мысль о важной, необходимой роли в формировании общественного самосознания произведений мемуарного характера. Называя их «летописями наших времён», великий критик призывал не только читать и публиковать автобиографии, записки, дневники, но и писать их. Призыв его стал предвидением. Русская мемуаристика совершает во второй половине XIX века качественный и количественный скачок; лучшие её творения становятся заметным явлением литературного процесса и предметом внимания со стороны читателей и критики; в её жанрах пишут люди разных убеждений, разного социального положения. Круг самого Белинского, среда сотрудников «Отечественных записок» и «Современника» дали целый ряд интереснейших мемуаристов: П. В. Анненкова, И. И. Панаева, А. Я. Панаеву и многих других. Разделял мнение Белинского о большой ценности мемуарной литературы автор «Былого и дум» А. И. Герцен. Свою исповедь оставил его друг и соратник И. П. Огарёв. Пишет «Литературные и житейские воспоминания» И. С. Тургенев. И. А. Гончаров создаёт мемуарные «Заметки о личности Белинского» и воспоминания «В Университете» и «На Родине».

Каждый из мемуаристов своим путём пришёл к мысли оставить воспоминания. Личность, мировоззрение, жизненные перипетии, эпоха определили содержание воспоминаний, их особенности, их уровень, принципы отбора материала. (Г. Г. Елизаветина.)

2. Выпишите из толкового словаря определение понятий: мемуары, мемуаристика.

3. Какие литературные мемуары, упомянутые в тексте, вам знакомы?

4. Как вы думаете, в каком случае необходимо обращаться к мемуаристике при изучении истории литературы?

Задание 2

В главе «Описание» учебника «Русский язык» найдите отрывок из воспоминаний И. С. Тургенева о В. Г. Белинском (упражнение 306).

♦ Какое впечатление произвёл на вас этот фрагмент?

1. Сопоставьте его с фрагментом «Литературных воспоминаний» Д. В. Григоровича:

«Печатание повести „Деревня» дало повод объяснению, которое мне во всех подробностях рассказывал В. П. Боткин вскоре после нашего знакомства. Несколько дней спустя после выхода декабрьской книжки „Отечественных записок» собрались пить чай к Тургеневу; тут были Анненков, Панаев, Некрасов, Боткин и другие. Вошёл Белинский и с тою горячностью, которая всегда его отличала, начал преувеличенно хвалить мою повесть, говоря, что собирается написать о ней статью в „Современнике». Ему стал так же горячо возражать Некрасов. Началось живое объяснение и кончилось тем, что Белинскому явственно было высказано, что прежде всего журнал „Современник» не ему принадлежит и похвалы о том, что печатается в „Отечественных записках», не могут быть допущены в „Современнике». Белинский всё-таки похвалил повесть, но это была уже не статья, а скорее заметка; в ней сказано было, что я не имею никакой способности к повестям, но обладаю дарованием для физиологических очерков. <…>

Авторитет Белинского, уважение и любовь к нему людей ему близких, из которых я знал только Некрасова и несколько Панаева, не допускали меня сердиться на него за его отзыв. Был ли я описан ему умышленно в неблагоприятном виде или другое что, но только в обхождении Белинского со мною заметна была некоторая холодность. Увлечённый его статьями, его авторитетом, я, может быть, продолжал бы заходить к нему в надежде сгладить невыгодное впечатление, но меня удерживали лица, его окружавшие, из которых многие были мне несимпатичны, удерживала также — сказать ли? — моя скромность. В кружке Белинского находились лица, внушавшие мне даже некоторый страх; их знание, бойкость речи, резкость суждений, вопросы, которые между ними обсуждались, — всё это, чувствовал я, было не по моим силам. <…> Белинский, человек в высшей степени пылкий и впечатлительный, искренно привязанный к друзьям, нередко, однако ж, переносил свои увлечения то к одному из них, то к другому; отсюда происходила та переменчивость, то внезапное пристрастие, в котором его упрекали лучшие его приятели. <…>

Белинский сам, впрочем, часто признавался в своей слабости к увлечениям. Панаев, самый, быть может, искренно преданный из друзей его, передаёт таким образом слова Белинского: „Я и теперь часто каждый день рассчитываюсь с каким-нибудь своим прежним убеждением и постукиваю его, а прежде так у меня было, что ни день, то новое убеждение. Вот уж не в моей натуре засесть в какое-нибудь узенькое определеньице и блаженствовать в нём“.

Упоминаю здесь о склонности Белинского к быстрым переходам и увлечению не с тем, конечно, чтобы ставить их ему в упрёк. Увлекаться могут только люди, у которых в душе священная искра, — люди, одарённые богатою, одушевлённою натурой, способные сильно испытывать впечатления и горячо принимать их к сердцу или мозгу. Такие люди, при всей своей неровности, всегда оставляют после себя результат в том или другом роде, смотря по своей специальности; во всяком случае, от них больше пользы, чем от людей, ко всему равнодушных, прямолинейных, обсахаренных в узком эгоизме, прикрывающих его видом благоразумия и строгой рассудительности».

2. Сочетание каких типов речи встречается в этом тексте? Назовите их. Укажите признаки каждого из этих типов речи.

3. Укажите микротемы, объединяющие фрагменты воспоминаний Тургенева и Григоровича.

4. Какие дополнительные краски к портрету В. Г. Белинского, нарисованному Тургеневым, добавляет Григорович?

5. Расскажите, как прочитанные фрагменты дополнили ваше представление о литературном процессе 40-х годов XIX века и о роли Белинского в литературной жизни того времени.

ПредыдущаяСодержаниеСледующая

Галерея работ творческого конкурса «Солнечный свет». Работа «Две ветви русской поэзии во второй половине XIX века. Причины и смысл споров о «чистом» и «гражданском» искусстве. «. Автор: Зинченко Ирина Юрьевна

Урок литературы в 10 классе.
Тема: Две ветви русской поэзии во второй половине XIX века.
Причины и смысл споров о чистом и гражданском искусстве.
Цель урока: сформировать понимание у учащихся об условности разделения русской поэзии второй половины XIX века на два враждебных направления.
Задачи урока:
познакомить учеников с основными направлениями в русской поэзии 50-70 годов XIX века;
раскрыть характерные особенности гражданской поэзии и поэзии чистого искусства.
Планируемые результаты образования:
Личностные: формирование основ саморазвития и самовоспитания в соответствии с общечеловеческими ценностями и идеалами гражданского общества в процессе этико-эстетического освоения нравственных основ художественной словесности XIX века, участие в дискуссиях по нравственной и философской проблематике литературных произведений.
Метапредметные: умение продуктивно общаться и взаимодействовать в процессе совместной деятельности, учитывать позиции других участников деятельности, эффективно разрешат конфликты.
Предметные: формирование умений учитывать исторический, историко-культурный контекст и контекст творчества писателя в процессе анализа художественного произведения.
Материалы к уроку: Лирика русских поэтов XIX века. Учебник.
Статьи Русская литературная критика второй половины XIX века, Расстановка общественных сил в 1980-е годы, «Эстетическая критика» либеральных западников, «Реальная критика» революционеров-демократов, Общественная и литературно-критическая программа нигилистов.
Ход урока.
Дети входят под звуки Песня цыганки
I. Стадия вызова.
(Слайд 1)
Учитель: сравните два изображения.
-Что общего в данных картинках? Чем они отличаются?
Опишите женщин, опираясь на различия в изображении. (Ответы учащихся)
— Каково мировосприятие каждой?
— Как вы считаете, с чем могут быть связаны отличия?
Переходя на форму и содержание, что можете сказать? Какие предположения по поводу сегодняшнего урока вы можете сделать?
— Посмотрите на названия своих групп и попытайтесь сформулировать предмет разговора на сегодняшнем уроке.
(запись темы урока) (Слайд 2)
— Что вы можете сказать по форме урока?
— Какие задачи вы перед собой поставите? (Слайд 3)
II. Стадия осмысления.
Учитель: Прежде чем говорить о спорах по поводу искусства и их причинах, необходимо увидеть широту и многообразие поэзии второй половины XIX века. Дома вы познакомились со стихотворениями авторов данного периода, проанализировали их, сделали выводы. Я предлагаю вам продемонстрировать диапазон лирических голосов, творческих индивидуальностей.
— Так какая же она, поэзия второй половины XIX века? (выступления учащихся)
1. Попутная песнь Н.В.Кукольник (слайд 4)
2. Жаворонок Н.В.Кукольник
3. Свобода Н.П.Огарёв (слайд 5)
4. Песня цыганки (Мой костёр в тумане светит..) Я.П.Полонский (слайд 6)
5. О, Боже, как хорош прохладный вечер лета… А.Н.Апухтин (слайд 7)
6. Октава А.Н.Майков (слайд 8)
7. Ночлег в деревне И.С.Никитин (слайд 9)
8. Русь И.С.Никитин
9. Вперёд, без страха и сомненья А.Н.Плещеев (слайд 10)
Вывод: разнообразие интонаций, тематические и жанровые различия, творчество XIX века не ограничивается Ф.И.Тютчевым и А.А.Фетом (Слайд 11)
Учитель: Давайте вспомним, в чём состоит назначение поэта и поэзии? Кто из поэтов обращался к этой теме? (ответы учащихся) (Слайд 12-13)
Получается, что со своей задачей поэты справились?
-Тогда каковы причины споров? Ваши предположения.
(Слайд 14)
1. Развитие литературной критики усилило полемику.
2. Различия во взглядах на переустройство России.
Идейные веяния привели к тому, что образовалось две ветви: чистое и гражданское искусство.
— Какой герой, представитель крайней точки зрения, вам знаком? (Базаров, он отрицал поэзию вообще). (Слайд 15)
Прежде чем разбираться в смысле споров, проведём словарную работу.
1. Искусство –1. Творческое отражение, воспроизведение действительности в художественных образах. И. музыки. И. кино. Изобразительные искусства. Декоративно-прикладное и.
-Что же такое чистое и гражданское искусство? В чём смысл их споров?
(Работа групп)
А) Синквейн
Б) Презентация направления
(Слайды 16-17)
(Слайд 18)
Учитель: чтобы знания о позиции каждой партии не оказались абстрактными, сопоставим два стихотворения с одинаковым названием Осень: одно – Н.А.Некрасова, другое – А.А.Фета.
(Слайд 19)
Примерные вопросы: (Слайд 20)
1. Какие картины создаёт каждый из поэтов?
2. Кто является героем стихотворения?
3. Какие наиболее яркие особенности свойственны языку стихотворения?
4. Какой дополнительный смысл вкладывает в слово осень каждый автор?
5. В чём различие идейного содержания одинаково озаглавленных произведений?
Учитель: Предлагаю вспомнить ещё одно стихотворение Н.Некрасова Славная осень. Нет ли несоответствий? (Слайды 21-22)
Учитель: Давайте вернёмся к назначению поэта и поэзии. Обобщите материал урока и сделайте выводы. (Слайд 23)
Учитель: Предлагаю вам познакомиться ещё с одним стихотворением Я.Полонского, которое является ответом на важный вопрос. (Слайд 24) Чтение.
Писатель, если только он
Волна, а океан – Россия,
Не может быть не возмущён,
Когда возмущена стихия.
Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражён,
Когда поражена свобода.
1864
— На какой вопрос отвечает автор? (о назначении поэта и поэзии)
— В чём сила искусства?
— Была ли действительная пропасть между двумя лагерями?
Стадия III. Рефлексия.
(Слайд 25)
Вернёмся к портретам.
-Что ближе вам? Что важнее в современном мире?
(Слайд 26)
Домашнее задание: На выбор: На примере одного из стихотворений раскрыть принципы чистого или гражданского искусства.
Подберите два стихотворения Некрасова и Фета (или других представителей противоположных направлений), на примере которых можно доказать: 1) различие их творческих принципов; 2) сходство в способе изображения жизни.
Попутная песня Нестор Васильевич Кукольник
Дым столбом — кипит, дымитсяПароход…Пестрота, разгул, волненье,Ожиданье, нетерпенье…Православный веселитсяНаш народ.И быстрее, шибче волиПоезд мчится в чистом поле.Нет, тайная дума быстрее летит,И сердце, мгновенья считая, стучит.Коварные думы мелькают дорогой,И шепчешь невольно: «О Боже, как долго!»Дым столбом — кипит, дымитсяПароход…Пестрота, разгул, волненье,Ожиданье, нетерпенье…Православный веселитсяНаш народ.И быстрее, шибче волиПоезд мчится в чистом поле.Не воздух, не зелень страдальца манят, -Там ясные очи так ярко горят,Так полны блаженства минуты свиданья,Так сладки надеждой часы расставанья.Дым столбом — кипит, дымитсяПароход…Пестрота, разгул, волненье,Ожиданье, нетерпенье…Православный веселитсяНаш народ.И быстрее, шибче волиПоезд мчится в чистом поле.15 июля 1840 года
Жаворонок Нестор Васильевич Кукольник
Между небом и землейПесня раздается,Неисходною струейГромче, громче льется.Не видать певца полей,Где поет так громкоНад подруженькой своейЖаворонок звонкий.Ветер песенку несет,А кому – не знает…Та, кому она, поймет,От кого – узнает!Лейся, песенка моя,Песнь надежды сладкой:Кто-то вспомнит про меняИ вздохнет украдкой.1840, слова и музыка
Октава Аполлон Николаевич Майков
Гармонии стиха божественные тайны
Не думай разгадать по книгам мудрецов:
У брега сонных вод, один бродя, случайно,
Прислушайся душой к шептанью тростников,
Дубравы говору; их звук необычайный
Прочувствуй и пойми… В созвучии стихов
Невольно с уст твоих размерные октавы
Польются, звучные, как музыка дубравы.
Ночлег в деревне Иван Савич Никитин
Душный воздух, дым лучины,
Под ногами сор,
Сор на лавках, паутины
По углам узор;
Закоптелые палати,
Черствый хлеб, вода,
Кашель пряхи, плач дитяти…
О, нужда, нужда!
Мыкать горе, век трудиться,
Нищим умереть…
Вот где нужно бы учиться
Верить и терпеть!
Свобода Николай Платонович Огарёв
Когда я был отроком тихим и нежнымКогда я был юношей страшно-мятежным,И в возрасте зрелом, со старостью смежном,Всю жизнь мне все снова, и снова, и сноваЗвучало одно неизменное слово:Свобода! Свобода!Измученный рабством и духом унылый,Покинул я край мой родимый и милый,Чтоб было мне можно, насколько есть силы,С чужбины до самого края родногоВзывать громогласно заветное слово:Свобода! Свобода!И вот на чужбине, в тиши полунощной,Мне издали голос послышался мощный…Сквозь вьюгу сырую, сквозь мрак беспомощный,Мне слышится с родины юное слово:Свобода! Свобода!И сердце, так дружное с горьким сомнением,Как птица из клетки, простясь с заточением,Взыграло впервые отрадным биением,И как-то торжественно, весело, новоЗвучит теперь с детсва знакомое слово:Свобода! Свобода!И все-то мне грезится снег и равнина,Знакомое ветру лицо селянина,Лицо бородатое, мощь исполина.И он говорит мне, снимая оковы,Мое неизменное, вечное слово:Свобода! Свобода!Но если б грозила беда и невзгодаИ рук для борьбы захотела свобода, -Сейчас полечу на защиту народа.И если паду я средь битвы суровой,Скажу, умирая, могучее слово:Свобода! Свобода!А если б пришлось умереть на чужбине,Умру я с надеждой и верою ныне.Но в миг предсмертный — в спокойной кручинеНе дай мне остынуть без звука святого,Товарищ, шепни мне последнее слово:Свобода! Свобода!
Песня цыганки Яков Петрович Полонский
Мойкостервтуманесветит;
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Ночь пройдет — и спозаранок
В степь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.
На прощанье шаль с каймою
Ты на мне узлом стяни:
Как концы ее, с тобою
Мы сходились в эти дни.
Кто-то мне судьбу предскажет?
Кто-то завтра, сокол мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя!
Мой костер в тумане светит;
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту.
Алексей Николаевич Апахтин
О, боже, как хорош прохладный вечер лета,
Какая тишина!
Всю ночь я просидеть готов бы до рассвета
У этого окна.
Какой-то темный лик мелькает по аллее,
И воздух недвижим,
И кажется, что там еще, еще темнее
За садом молодым.
Уж поздно… Всё сильней цветов благоуханье,
Сейчас взойдет луна…
На небесах покой, и на земле молчанье,
И всюду тишина.
Давно ли в этот сад в чудесный вечер мая
Входили мы вдвоем?
О, сколько, сколько раз его мы, не смолкая,
Бывало, обойдем!
И вот я здесь один, с измученной, усталой,
Разбитою душой.
Мне хочется рыдать, припавши, как бывало,
К груди твоей родной…
Я жду… но не слыхать знакомого привета,
Душа болит одна…
О, боже, как хорош прохладный вечер лета,
Какая тишина!
14 июня 1859
Русь Иван Савич Никитин
Под большим шатром
Голубых небес —
Вижу — даль степей
Зеленеется.
И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.
По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.
Посмотрю на юг —
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;
Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.
Гляну к северу —
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;
Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит по морю;
И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…
Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!
Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!
У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?
У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей — стола,
Меча — недругу?
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?
Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?
На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.
Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.
И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?
Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,
И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!
Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань —
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.
Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.
И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости навеки.
Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..
И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.
По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.
И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.
И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
1851
Алексей Николаевич Плещеев
Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед.
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растет.
Жрецов греха и лжи мы будем
Глаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем на битву рать!
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах;
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах!..
Провозглашать любви ученье
Мы будем нищим, богачам,
И за него снесем гоненье,
Простив безумным палачам!
Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
В заботах тяжких истощил;
Как раб ленивый и лукавый,
Талант свой в землю не зарыл!
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит;
И верьте, голос благородный
Не даром в мире прозвучит!
Внемлите ж, братья, слову брата,
Пока мы полны юных сил:
Вперед, вперед, и без возврата,
Что б рок вдали нам не сулил!
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
1. Критерии оценивания выступления от группы.
-Регламент
-Информативность
-Доступность изложения
-Логика изложения
-Культура речи
-Умение приводить аргументы.
-Умение сравнивать.
-Использование различных исторических источников.
-Установление межпредметных связей.
-Умение отвечать на дополнительные вопросы по теме.
— Умение работать в группе.
2. Критерии самооценки учащегося при работе в группе.
-Знание учебного материала.
-Организация работы группы.
-Активность на уроке
-Поведение на уроке.
-Умение работать в команде
Николай Некрасов Осень
Прежде — праздник деревенский,Нынче — осень голодна;Нет конца печали женской,Не до пива и вина.С воскресенья почтой бредитПравославный наш народ,По субботам в город едет,Ходит, просит, узнает:Кто убит, кто ранен летом,Кто пропал, кого нашли?По каким-то лазаретамУцелевших развезли?Так ли жутко! Свод небесныйТемен в полдень, как в ночи;Не сидится в хате тесной,Не лежится на печи.Сыт, согрелся, слава богу,Только спать бы! Нет, не спишь,Так и тянет на дорогу,Ни за что не улежишь.И бойка ж у нас дорога!Так увечных возят много,Что за ними на бугре,Как проносятся вагоны,Человеческие стоныЯсно слышны на заре.
Осень А.Фет
Как грустны сумрачные дни
Беззвучной осени и хладной!
Какой истомой безотрадной
К нам в душу просятся они!
Но есть и дни, когда в крови
Золотолиственных уборов
Горящих осень ищет взоров
И знойных прихотей любви.
Молчит стыдливая печаль,
Лишь вызывающее слышно,
И, замирающей так пышно,
Ей ничего уже не жаль.
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка
ОЦЕНОЧНЫЙ ЛИСТ
Дата _______________ Ф.И. ______________________________
ГРУППОВАЯ РАБОТА
ИТОГ
Оценка консультанта
Самооценка

Скачать работу

литература в погоне за прогрессом • Arzamas

Как писатели и критики стали самыми влиятельными людьми в России и при чем здесь реформы Александра II

Автор Алексей Вдовин

В конце 1869 года Федор Михайлович Достоевский прочел в газетах о громком уголовном преступлении: 22-летний нигилист и революционер Сергей Нечаев из-за политических разногласий убил своего товарища. Благодаря этой ново­сти окончательно сложился замысел романа «Бесы».

Романы Достоевского и до этого были связаны с газетной хроникой. Но не­мно­го иначе. В январе 1866 года, когда первые главы «Преступления и нака­зания» только увидели свет на страницах журнала «Русский вестник», вся Москва была потрясена жестоким убийством ростовщика Попова и его слу­жанки студентом Даниловым. На протяжении года новые порции романа появлялись параллель­но с подробностями расследования этого дела, и все газеты поражались знаме­нательному совпадению. Все, кроме самого рома­ниста. Достоевский с гордо­стью писал поэту Аполлону Майкову по поводу совпадения романа и жизни:

«Ихним реализмом — сотой доли реальных, действительно случив­шихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты».

Вдумаемся в саму ситуацию: большой писатель предвосхищает реальные новости из газетной хроники, а потом черпает из нее вдохновение для новых романов. Круг замыкается. Интересен в этой ситуации даже не пророческий дар Достоевского. Важнее другое. В этой ситуации сходится воедино сразу несколько ключевых явлений, которые очень точно характеризуют особен­ности литературной и общественной жизни России: торжество идеи реформ (в нашем случае — появление гласных судов), торжество ежедневной газеты и торжество романа.

Три феномена — три ключевые сферы тогдашней жизни. Кажется, что они никак не связаны между собой. Но на самом деле между ними есть глубинная связь, которая помогает нам лучше понять эпоху.

Начнем с реформ. Бурное развитие литературы и общественной жизни было бы невозможно, если бы Александр II, прозванный Освободителем, не запустил долгожданные реформы в конце 1850-х годов. Уничтожение военных поселений, отмена крепостного права, введение гласного состя­за­тельного суда, реформа учебных заведений, военная и земская реформы — все эти Великие реформы означали модернизацию России. Таким понятием современные ис­торики называют процесс, когда в стране начали складываться все привыч­ные нам, живущим в XXI веке, институты гражданского общества, пусть и в зача­точ­ном виде. К ним относятся политические институты (зем­ства), образова­тельные, экономические институты (банки, акционерные обще­ства, товари­ще­ства), общественные организации (трудовые ассоциации, про­фессиональ­ные общества), наконец, интересующий нас институт литера­туры и сопут­ствующие ему критика, журналистика и книгоиздание. Развитие этих инсти­тутов сопро­во­ждалось внедрением самых современных техно­ло­гий — от те­леграфа и же­лез­ных дорог до использования печатных бланков в дело­производстве.

Конечно, во время Великих реформ жизнь не улучшалась в одночасье. Речь идет об очень медленных, но подчас системных изменениях на протяжении десятилетий. Но если реальная жизнь менялась медленно, то представления людей могли меняться очень быстро, буквально за несколько лет. Открыв газеты той эпохи, легко заметить, с каким энтузиазмом публицисты стали писать о предстоящих реформах уже в конце 1850-х годов.

Стремительно менялась и литература. Еще с конца XVIII века она приобрела в России статус центра, средоточия культурной жизни. Однако участвовать в ней в первой трети XIX века могло лишь около 5% населения империи, поскольку остальная часть, в основном крестьянская, была попросту не­гра­мотной. Число грамотных и образованных читателей постепенно росло, в том числе благодаря политике Министерства народного просвещения. Оно не толь­ко вводило цензуру, запрещая писателям открыто говорить то, что они думали, но и учреждало новые школы для самых разных слоев населения. Ин­тенсив­ное развитие системы образования началось еще при Николае I и было про­должено Александром в 1860–70-е годы. Именно в это время сложилась многоуровневая система начальных, средних и высших учебных заведений, очень похожая на со­­временную. Но и в 1860-е годы число гра­мот­ных и чи­таю­щих людей было на самом деле невелико. По подсчетам литера­туроведа Абрама Рейт­блата, в 1860-е годы грамотных было лишь около 8% населения России.

Великие реформы изменили эти цифры, но далеко не сразу. Лишь к 1880–90-м стали ощутимы позитивные результаты освобождения крестьян, от­кры­тия огромного числа училищ, школ и библиотек, книжного просве­щения, пе­ресе­ления крестьян в города, роста числа предприятий. По переписи 1897 го­да уже 17,4% крестьян были грамотны, не говоря уже об остальных социальных груп­пах, например заводских рабочих. Возникла новая, гораздо более широкая чи­тательская аудитория. По подсчетам Рейтблата, за 1885–1900 годы об­щий суммарный тираж книг, изданных на русском языке, вырос втрое и достиг 56,3 миллиона экземпляров в 1901 году. Для огромной армии новых читателей по­требовались новые книги, новые типы журналов и газет, новые технологии. Наконец, новые идеи: интеллигенция должна была придумать, как наладить связь между существующим книгоизданием и потребностями народа. Вплоть до революции 1917 года эта проблема была для тех, кто занимался просвеще­нием, одной из самых насущных. Она отразилась в крылатых строчках поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»:

Эх! эх! Придет ли времечко…
Когда мужик не Блюхера  Гебхард Леберехт Блюхер (1742–1819) — прус­ский гене­рал, отличи­вшийся в битве при Ватерлоо. Портрет Блюхера распростра­нялся в виде лубочных картин.
И не милорда глупого  Имеется в виду книга Матвея Комарова «По­весть о приключении аглицского милорда Георга и о брандебургской маркграфине Фри­дерике Луизе» 1782 года. —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?

С резким ростом читательской аудитории во второй половине XIX века стре­мительно изменялись и старые, давно сложившиеся формы бытования лите­ратуры — кружки, журналы, критика.

Литературная жизнь при Пушкине была сосредоточена в литературных салонах и кружках — в богатых столичных домах, в тесных гостиных единомы­шленни­ков. Если в 1830-е годы быть профессиональным литератором, то есть зара­ба­ты­­вать на жизнь только литературным трудом, считалось зазорным и было ред­­ко­стью, то в середине века литератор воспринимается как вполне законная и ува­­жаемая профессия среди других, а авторитет некоторых авторов — Тур­ге­нева, Гончарова или Белинского — стал чрезвычайно высоким.

Теперь литературная жизнь кипит не только и не столько в кружках и салонах, сколько в публичном пространстве, на виду у всей читающей России — на стра­ницах журналов и на собраниях Литературного фонда — первой организации, в 1859 году объединившей многих литераторов. Цель фонда была проста — помогать материально нуждающимся коллегам. Участники платили взносы в копилку, из которой бедствующим выплачивались пособия. Взаимопомощь и цеховая солидарность — именно эти признаки позволяют говорить о том, что ли­тераторы осознали себя как значительное профессиональное сообщество. Имен­но поэтому ученые утверждают, что к 1860-м годам русская литература достигла высокой степени независимости (автономии) от политической сферы и сделалась самостоятельным институтом со своими внутренними законами и серьезным влиянием на правительство.

Литературный журнал был второй площадкой, на которой литература су­ще­ство­вала в России еще со времен Екатерины II. Но именно в 1840–60-е годы журнал становится толстым. В буквальном смысле это значило боль­шое ко­ли­чество страниц (иногда до 600–700 в томе). В переносном же журнал со­единял под одной обложкой очень разные «отделы» — словесность, критику, науку, библиографию, известия, объявления и, конечно, моды. Журналы чита­ли тогда все, кто интересовался культурой и считал себя образованным челове­ком. И чи­тали чаще, чем книги, потому что книги достать было слож­нее, осо­бенно в отдаленных губерниях. На журнал же можно было подпи­саться, полу­чать его весь год и быть в курсе новинок во всех значимых областях. Тиражи самых популярных журналов 1840–60-х годов — «Библиотеки для чте­ния», «Отече­ственных записок» и «Современника» — достигали к 1860 году шести-семи тысяч экземпляров.

Эпоха Великих реформ стала золотой эрой русского толстого журнала, осо­бен­но конец 1850-х — начало 1860-х годов. В это время правительство ослабило цензурные правила, разрешив издавать новые журналы (ранее это было запре­щено) и отменив предварительную цензуру, так что их число и разнообразие достигло огромных размеров. Так, в конце 1850-х годов каждый год откры­ва­лось по 10–15 новых журналов. Тогда же в России впервые появились первые развлекательно-сатирические иллюстрированные еженедельники «Искра» и «Гу­док». Такой тип издания к концу века побьет все рекорды популярности, достигнув астрономических тиражей в 100–120 тысяч экземпляров. Аудитория расслаивалась все больше и больше: кто-то хотел читать более серьезные изда­ния, другие — развлекательные. И спрос, и предложение расширялись.

Многие читатели подписывались на журнал только для того, чтобы читать критические статьи. В ситуации, когда в России не было конституции, пар­ла­мента и свободы слова, статья в журнале часто была единственным местом, где можно было донести свое мнение через цензуру до максимального числа обра­зо­ванных людей. Именно поэтому журнальная критика играла в то время ко­лос­сальную роль. Но и это возникло не сразу. Критики-профессионалы появи­лись лишь в 1830-е годы. Первым критиком в России, который кормил себя и семью лишь журналистикой, был Виссарион Белинский. Начав карьеру в мо­сковских изданиях 1830-х годов, он переехал в Петербург, где начал писать для журнала «Отечественные записки», и с 1840-го года укрепился в статусе самого читаемого критика России. Его читали все: и его многочисленные про­тивни­ки, спорившие с ним о литературе и политике; и поклонники, которые росли на его статьях о Пушкине, Гоголе, Лермонтове. Белинский читал почти всю литературную продукцию, выходившую тогда в стране. Благо ее было еще не настолько много.

Культурная роль Белинского заключалась в том, что он первый системно описал всю русскую литературу — от Кантемира до Гоголя и Достоевского — как единое целое, проникнутое идеей национальной самобытности. Если в начале карьеры Белинский еще не считал русскую литературу «взрослой» и равной европейским, то в 1847 году он уже уверенно говорил о том, что цель эта до­стигнута, а Пушкин, Лермонтов и Гоголь — писатели европейского мас­штаба. Белинский первым начал жестко ранжировать писателей и назначать их «гла­вой литературы». С тех пор русская критика только этим и занималась. Апол­лон Григорьев, Иван Аксаков, Николай Чернышевский, Николай Добро­лю­бов, Николай Страхов и многие другие — все они не просто осмысляли, каково про­шлое и настоящее русской литературы, но и то, с именем какого писателя свя­зано ее будущее. Сценарии развития конфликтовали, вражда критиков не пре­кращалась. Григорьев, например, считал главным писателем Александра Ост­ровского; Аксаков — своего отца Сергея Тимофеевича Аксакова. Благодаря то­му что критик выступал как будто руководителем, организатором литера­ту­ры, в глазах читающей публики он приобретал роль пророка, деми­урга, вла­стите­ля дум. Сами писатели, скажем Достоевский, все время оспари­вали та­кую роль и пытались отстоять свое право решать, куда им двигаться.

К 1861 году литературная система в России настолько разрослась и окрепла, что ни один критик уже не мог уследить за многообразием произведений во всех журналах. Не могло идти и речи о том, что все критики самых разных партий согласны в том, что кто-то один, например Тургенев, является «главой литера­ту­ры». Николай Чернышевский, например, выдвинул на эту роль уже покой­ного на тот момент Добролюбова — не писателя, а критика. В вообра­же­нии и критиков, и писателей, и читателей существовали очень разные сцена­рии будущего.

К середине 1860-х годов стало ясно, что толстый журнал долго не удержится на гребне волны и во главе литературы. Его стали теснить новые, более мо­бильные формы изданий — газеты.

Газеты, конечно, читались в России и раньше: с 1825 года главным «таблои­дом» страны была «Северная пчела» — частная газета литераторов Фаддея Булгарина и Николая Греча, издававшаяся под присмотром правительства. Читались и другие, официальные ежедневные издания — «Санкт-Петербург­ские ведомости», «Московские ведомости». Однако только во второй половине XIX века газеты потеснили журналы и разнообразием, и влиянием. Их культур­ная и политическая роль стала недосягаемой для журналов. Тиражи самой по­пулярной газеты «Новое время» достигали в 1870-е годы 25 тысяч экземпляров (для сравнения: у «Северной пчелы» было лишь 10 тысяч).

С 1860 по 1900 год суммарный разовый тираж литературных газет подскочил с 65 тысяч до колоссальной цифры — 900 тысяч экземпляров. Конечно, это произошло из-за резкого расширения читательской аудитории. Но не только.

Дело в том, что благодаря техническому прогрессу и идее модернизации в 1860-е годы возникает современное нам представление о газете, о важности ежедневного ее просмотра для работы, бизнеса, политики, личной жизни, наконец, творчества (вспомним Достоевского). Люди планируют свои дела исхо­дя из газет. Но и это не все. Исследования историка Бенедикта Андерсона показа­ли, что чтение газет, в которых благодаря телеграфу буквально на сле­дую­щий день печатались важные ново­сти, изменило само сознание людей, их пред­ставле­ния о мире. Своя страна те­перь воспринималась как единое простран­ство, в разных уголках ко­торого такие же читатели, как и я, каждое утро откры­вают газету и читают одни и те же колонки. Эта общность вела к уси­лению переживаний людьми своей принадлежности к единому сооб­ществу — нации.

Газеты влияли и на язык людей. Из них читатели узнавали, как принято гово­рить о явлениях политики, культуры, жизни; узнавали о коронациях, спектак­лях, награждениях; о том, кто выехал за границу или вернулся с курор­та; нако­нец, о том, где купить лучшие средства для укрепления волос или гро­бы. Стоит сравнить газеты, скажем, 1852 и 1862 года, как вы почувствуете разницу в том, как подаются и описываются общественные и политические события. Коротко говоря, если первые еще пишут архаичным литературным языком, то стиль газетчиков начала 1860-х приближается к современному нам: они вовсю исполь­­зуют такие понятия, как «общество», «гласность», «реформа», «граж­данствен­ность», «либералы», «эмансипация».

Такую же, если не бо́льшую роль в формировании нового восприятия своей стра­ны и своего народа сыграл и роман. Во второй половине века они, как пра­вило, публиковались в журналах (а подчас и в газетах — например, роман-фельетон Алексея Суворина «Всякие» в газете «Санкт-Петербургские ведо­мо­сти», 1866 год). Недаром для Достоевского газета и роман — это две тесно свя­занные вещи, не существующие друг без друга. В 1870-е годы он даже специ­аль­но будет вести авторскую колонку в еженедельнике князя Мещерского «Гражданин». Этот «Дневник писателя» сделает Федора Михайловича одним из самых читаемых публицистов и романистов эпохи, получающего большое по тем временам число писем от читателей.

Если сравнить русские романы начала 1850-х и середины 1860-х годов, бро­сится в глаза, насколько современной нам становится не только изобража­емая в рома­нах физическая реальность, но и язык и стиль. Если говорить о реаль­ности, то в сюжет романа все чаще органично вплетаются самые последние технологические открытия — железные дороги, телеграф, фо­тография, рефлексы головного мозга, клетки крови.

Вот лишь один, но очень показательный пример. В 1865 году начинающий пи­са­тель Николай Лесков опубликовал свой второй роман «Обойденные». Сей­час он скорее забыт, но в нем ярко отразилось новое ви́дение пространства, техно­логий и эмоций. Роман Лескова не просто изобилует упоминаниями же­лезных дорог, но само действие разворачивается динамичнее благодаря тому, что ге­рои быстро перемещаются из Петербурга в Крым и в Европу по открытой в 1851 го­ду линии между Петербургом и Москвой, а в 1862-м — между Петер­бур­­гом и Варшавой.

Поезда теперь связаны не только со скоростью и новыми возможностями, но и со смертью. В финале «Обойденных» главный герой Нестор Долинский отправляет из Ниц­цы металлический гроб с телом своей возлюбленной Доры в Питер по желез­ной дороге. А один из героев романа, католический пастор Зайончек, даже носит фуляровый платок  Фуляр — очень тонкая и мягкая шелковая ткань. с картой-сеткой европейских железных дорог.

Железную дорогу в русской литературе прославили, конечно, не роман Лес­ко­ва, а «Железная дорога» Некрасова, «Идиот» Достоевского и «Анна Карени­на» Толстого. Во всех текстах она ассоциируется с темой смерти. У Некрасова на строительстве дороги гибнут крестьяне; у Достоевского в первых строчках романа поезд мчит князя Мышкина в Петербург по Вар­шавской железной дороге и сталкивает с соперником Рогожиным; а у Толстого Анна бросается под поезд.

Обратим внимание и на то, что почти в каждом из романов, будь то «Отцы и дети» Тургенева, «Анна Каренина» Толстого или «Обрыв» Гончарова, симво­лы прогресса напоминали читателю не только о модернизации, но об отстало­сти — крепостном праве, крестьянской общине, патриархальности крестьян. Разумеется, эпизодические (а иногда и ключевые, как у Толстого) роли кре­стьян в романах — напоминание о том тектоническом социально-культурном сдвиге, какой пережила русская деревня в 1860-е годы в результате модерни­зации. Сомнения в успехе и неудовлетворенность реформой выливались в не­однозначное отношение к крестьянам. С одной стороны, они предстают в лите­ратуре как носители лучших качеств русского человека. С другой — как темная, страшная сила: ночной кошмар Анны Карениной или фантастические призраки-мертвецы у Некрасова.

Не менее двойственным был в литературе и образ интеллигента — того, кто выступал носителем идеи прогресса и радикального переустройства России. В большом числе произведений, например в утопическом романе Чернышев­ского «Что делать?», эти «новые люди» представлены как «соль земли». Они переустраивают личную жизнь на новых, разумных основаниях, отвергая ста­рые нормы морали и брака. Революция в семье должна была привести к рево­люции в обществе. Столь радикальная программа встретила отпор в целой серии романов, прозванных «антинигилистическими». Им отдали дань и До­стоевский в «Бесах», и Лесков в «Некуда», и Гончаров в «Обрыве». Идеи рево­люционеров, нигилистов и социалистов посрамляются здесь самим сюжетом и самой жизнью.

Теперь от того, что изображал роман, перейдем к тому, как он это делал. Писа­тели начинают более натуралистично и достоверно изображать человеческие чувства и аффекты. Романы Лескова, Достоевского, Толстого предложили чи­тателю совершенно новые способы изображения человеческой психики и тела, лишь отчасти подготовленные предшествующей литературой. Так, Достоев­ский и Толстой еще в ранних произведениях экспериментируют с тех­никой того, что позже назовут потоком сознания — воспроизведением мельчайших мыслей и ощущений в какой-либо промежуток времени. Считается, что впер­вые в европейской литературе элементы потока сознания появились в повести Достоевского «Двойник» (1846): здесь автор дотошно фиксирует полубредовое состояние господина Голядкина, столкнувшегося со своим двойником.

Толстой в раннем наброске «История вчерашнего дня» (1851) делает попытку последовательно зарегистрировать на бумаге не только все ощущения за один день, но и сны. Толстой открывает, что логика сна не линейна и не поддается рациональному объяснению. Более того, сновидение сгущает и причудливо видоизменяет наши впечатления, поэтому после пробуждения мы не можем объяснить, почему мы видели себя в таких странных обстоятельствах. Так устроены сны в «Войне и мире» и в «Анне Карениной». Толстоведы не без осно­вания полагают, что в этой технике Толстой вплотную подошел к тому, что спустя 30 лет будет писать Зигмунд Фрейд в книге «Толкование сновидений».

Но, даже если это не так, Толстой и Достоевский научились изображать подсозна­ние человека так убедительно, что повлияли на развитие европей­ского и аме­­риканского романа XX века. В 1919 году писательница Вирджиния Вулф в эссе «Современная литература» призовет британцев учиться у русских прозаиков, как нужно изображать текучесть человеческого сознания. Литера­туроведы не без основания видят в ее романе «Миссис Дэллоуэй» влияние «Анны Карениной». Настолько схожа композиция — линии жизни двух центральных персонажей, миссис Дэллоуэй и Септимуса, идут параллельно и только однажды пересекаются. Мы узнаем об их желаниях совершить самоубийство из по­тока сознания. Так же было с Анной и Лёвиным.

Достоевский, очевидно, был прав, когда говорил Майкову о том, что он своим «идеализмом» многое в жизни предсказывает лучше, чем реалисты. Это не зна­чит, что его романы, как и романы других, не могут называться реалистиче­скими. Каким термином их ни именуй, в них воплощены противоречия рус­ской жизни и человеческого сознания второй половины XIX века — времени, когда Россия входила в зону «современности», пытаясь преодолеть отсталость от Евро­пы.

В области романа это удалось. Литературные формы, разработанные Турге­невым, Достоевским и Толстым, получили всемирное признание, а их книги до сих пор входят в списки «100 лучших романов всех времен».

Читать книгу Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2 Ю. В. Лебедева : онлайн чтение

Вопросы и задания

1. Сопоставьте русскую литературу начала 19 века с литературой второй его половины.

2. Объясните своеобразие «поэтической эпохи» 1850-х годов.

3. Дайте анализ расстановки общественных сил в 1840–1860-е годы.

4. Раскройте своеобразие литературно-критических взглядов Чернышевского и Добролюбова, принципов их «реальной критики».

5. Дайте характеристику общественной и литературно-критической программы нигилистов журнала «Русское слово» Д. И. Писарева и В. А. Зайцева.

6. В чём своеобразие «эстетической критики» либеральных западников А. В. Дружинина и П. В. Анненкова?

7. Раскройте общественную и литературно-критическую программу славянофилов.

8. В чём своеобразие литературной критики «почвенников» А. А. Григорьева и Н. Н. Страхова?

Николай Гаврилович Чернышевский (1828–1889)

Гражданская казнь

19 мая 1864 года на Мытнинской площади в Петербурге произошло событие, которое навсегда вошло в летописи русского общественного движения. Было туманное утро. Моросил холодный дождь. Струйки воды скользили по чёрному столбу с цепями, падали на землю с намокшего дощатого помоста. К восьми часам утра здесь собралось более двух тысяч человек. Показалась карета, окружённая конными жандармами. На помост поднялся Николай Гаврилович Чернышевский. Палач снял с него шапку, началось чтение приговора. Не очень грамотный чиновник в одном месте поперхнулся и вместо «социалистических» выговорил «сицилических идей». По бледному лицу Чернышевского скользнула усмешка. В приговоре объявлялось, что «за злоумышление к ниспровержению существующего порядка» он лишается «всех прав состояния» и ссылается «в каторжную работу на 14 лет», а затем «поселяется в Сибири навсегда».

Чтение прекратилось. Чернышевского поставили на колени, сломали над головой шпагу… По окончании церемонии единомышленники бросились к карете, прорвав линию городовых… Одну женщину, кинувшую цветы, арестовали. Кто-то крикнул: «Прощай, Чернышевский!»

На другой день, 20 мая 1864 года, в кандалах, под охраной жандармов, Чернышевского отправили в Сибирь, где ему суждено было прожить без малого 20 лет в отрыве от общества, от родных, от любимого дела. Хуже всякой каторги оказалось это изнуряющее бездействие, эта обречённость на обдумывание ярко прожитых и внезапно оборванных лет…

Детские годы

Николай Гаврилович Чернышевский родился 12 (24) июля 1828 года в Саратове в семье протоиерея Гавриила Ивановича Чернышевского и его жены Евгении Егоровны (урождённой Голубевой). Оба деда его и прадед по материнской линии были священниками. Дед, Егор Иванович Голубев, протоиерей Сергиевской церкви в Саратове, скончался в 1818 году, и саратовский губернатор обратился к пензенскому архиерею с просьбой прислать на освободившееся место «лучшего студента» с условием, как было принято в духовном сословии, женитьбы на дочери умершего протоиерея. Достойным человеком оказался библиотекарь Пензенской семинарии Гавриил Иванович Чернышевский, человек высокой учёности и безукоризненного поведения. В 1816 году он был замечен известным государственным деятелем М. М. Сперанским, попавшим в опалу и занимавшим должность пензенского губернатора. Сперанский предложил Гавриилу Ивановичу поехать в Петербург, но по настоянию матери он отказался от лестного предложения, сулившего ему блестящую карьеру государственного деятеля. Об этом эпизоде в своей жизни Гавриил Иванович вспоминал не без сожаления и перенёс несбывшиеся мечты молодости на своего единственного сына, талантом и способностями ни в чём не уступавшего отцу.

В доме Чернышевских царили достаток и тёплая семейная атмосфера, одухотворённая глубокими религиозными чувствами. «Все грубые удовольствия, – вспоминал Чернышевский, – казались мне гадки, скучны, нестерпимы; это отвращение от них было во мне с детства, благодаря, конечно, скромному и строго нравственному образу жизни всех моих близких старших родных». К родителям своим Чернышевский всегда относился с сыновним почтением и благоговением, делился с ними заботами и планами, радостями и огорчениями. В свою очередь, мать любила своего сына беззаветно, а для отца он был ещё и предметом нескрываемой гордости. С ранних лет мальчик обнаружил исключительную природную одарённость. Отец уберёг его от духовного училища, предпочитая углублённое домашнее образование. Он сам преподавал сыну латинский и греческий языки, французским мальчик успешно занимался самостоятельно, а немецкому его учил немец-колонист Греф. В доме отца была хорошая библиотека, в которой, наряду с духовной литературой, находились сочинения русских писателей: Пушкина, Жуковского, Гоголя, а также современные журналы. В «Отечественных записках» мальчик читал переводные романы Диккенса, Жорж Санд, увлекался статьями В. Г. Белинского. Так что с детских лет Чернышевский превратился, по его собственным словам, в настоящего «пожирателя книг».

Казалось бы, семейное благополучие, религиозное благочестие, любовь, которой с детства был окружён мальчик, – ничто не предвещало в нём будущего отрицателя, ниспровергателя основ существовавшего в России общественного строя. Однако ещё И. С. Тургенев обратил внимание на одну особенность русских радикалов: «Все истинные отрицатели, которых я знал – без исключения (Белинский, Бакунин, Герцен, Добролюбов, Спешнев и т. д.), происходили от сравнительно добрых и честных родителей. И в этом заключается великий смысл: это отнимает у деятелей, у отрицателей всякую тень личного негодования, личной раздражительности. Они идут по своей дороге потому только, что более чутки к требованиям народной жизни». Сама же эта чуткость к чужому горю и страданиям ближнего предполагала высокое развитие христианских нравственных чувств, совершавшееся в семейной колыбели. Сила отрицания питалась и поддерживалась равновеликой силой веры, надежды и любви. По контрасту с миром и гармонией, царившими в семье, резала глаза общественная неправда, так что с детских лет Чернышевский стал задумываться, почему «происходят беды и страдания людей», пытался «разобрать, что правда и что ложь, что добро и что зло».

Саратовская духовная семинария

В 1842 году Чернышевский поступил в Саратовскую духовную семинарию своекоштным студентом, живущим дома и приезжающим в семинарию лишь на уроки. Смирный, тихий и застенчивый, он был прозван бедными семинаристами «дворянчиком»: слишком отличался юный Чернышевский от большинства своих товарищей – и хорошо одет, и сын всеми почитаемого в городе протоиерея, и в семинарию ездит в собственной пролётке, и по уровню знаний на голову выше однокашников. Сразу же попал он в список лучших учеников, которым вместо обычных домашних уроков педагоги давали специальные задания на предложенную тему.

В семинарии царили средневековые педагогические принципы, основанные на убеждении, что телесные страдания способствуют очищению человеческой души. Сильных студентов поощряли, а слабых наказывали. Преподаватель словесности и латинского языка Воскресенский частенько карал грешную плоть своих воспитанников, а после телесного наказания приглашал домой на чай, направляя их души на стезю добродетели.

В этих условиях умные студенты оказывались своего рода спасителями и защитниками слабых. Чернышевский вспоминал: «В семинарском преподавании осталось много средневековых обычаев, к числу их принадлежат диспуты ученика с учителем. Кончив объяснение урока, учитель говорит: “Кто имеет сделать возражение?” Ученик, желающий отличиться, – отличиться не столько перед учителем, сколько перед товарищами, – встаёт и говорит: “Я имею возражение”. Начинается диспут; кончается он часто ругательствами возразившему от учителя; иногда возразивший посылается и на колени; но зато он приобретает между товарищами славу гения. Надобно сказать, что каждый курс в семинарии имеет человек пять “гениев”, перед которыми совершенно преклоняются товарищи…» Более того, в каждом классе существовал ещё и духовный, интеллектуальный вождь – тот, кто «умнее всех». Чернышевский легко стал таким вождём.

По воспоминаниям его однокашников, «Николай Гаврилович приходил в класс раньше нарочито, чем было то нужно, и с товарищами занимался переводом. Подойдёт группа человек 5–10, он переведёт трудные места и объяснит; только что отойдёт эта – подходит другая, там третья и т. д. И не было случая, чтобы Чернышевский выразил, хоть бы полусловом, своё неудовольствие».

Петербургский университет

Так с ранних лет укрепилось в Чернышевском чувство умственной исключительности, а вслед за ним и вера в силу человеческого разума, преобразующего окружающий мир. Не закончив семинарии, проучившись в ней неполных четыре года из шести, он оставил её с твёрдым намерением продолжить образование в университете. Почему Чернышевский отказался от блестящей духовной карьеры, которая открывалась перед ним? В разговоре с приятелем перед отъездом в Петербург молодой человек сказал: «Славы я желал бы». Вероятно, его незаурядные умственные способности не находили удовлетворения; уровень семинарской учёности он перерос, занимаясь самообразованием.

Не исключено, что к получению светского образования Чернышевского подтолкнул отец, только что переживший незаслуженную опалу со стороны духовного начальства. Положение духовного сословия в тогдашней России было далеко не блестящим. Начиная с синодальной реформы Петра I, Церковь попала в зависимость от государства, от чиновников, от светских властей. Университетское же образование давало при определённых умственных способностях перспективу перехода из духовенства в привилегированное дворянское сословие. Отец помнил о своей молодости и хотел видеть в сыне осуществление своих несбывшихся надежд. Так или иначе, но в мае 1846 года юноша в сопровождении любимой матушки отправился «на долгих» в далёкую столицу держать экзамены в университет.

Недоучившийся семинарист 2 августа 1846 года вступил в дерзкое соперничество с дворянскими сынками, выпускниками пансионов и гимназий, и одержал блестящую победу. 14 августа он зачислен на историко-филологическое отделение философского факультета.

На первом курсе Чернышевский много занимается, читает Лермонтова, Гоголя, Шиллера, начинает вести дневник. Его увлекают идеи нравственного самосовершенствования, настольной книгой по-прежнему является Библия. Чернышевский сочувственно относится к «Выбранным местам из переписки с друзьями» Гоголя и осуждает неприятие этой книги Белинским.

Вспыхнувшая в феврале 1848 года во Франции революция существенно изменяет круг интересов студента-второкурсника. Его увлекают философские и политические вопросы. В дневнике появляются характерные записи: «Не уничтожения собственности и семейства хотят социалисты, а того, чтобы эти блага, теперь привилегия нескольких, расширились на всех!»

В сентябре 1848 года Чернышевский знакомится с участником кружка М. В. Петрашевского Александром Владимировичем Ханыковым, который даёт ему читать сочинения французского социалиста-утописта Фурье. Достоевский замечал, что «зарождающийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации». В социализме видели «новое откровение», продолжение и развитие основных положений этического учения Иисуса Христа. «Дочитал нынче утром Фурье, – записывает в дневнике Чернышевский. – Теперь вижу, что он собственно не опасен для моих христианских убеждений…»

Но более глубокое знакомство с социалистическими учениями рождает сомнение в тождестве социализма с христианством: «Если это откровение, – последнее откровение, да будет оно, и что за дело до волнения душ слабых, таких, как моя… Но я не верю, чтоб было новое, и жаль мне было бы расстаться с Иисусом Христом, который так благ, так мил душе своею личностью, благой и любящей человечество, и так вливает в душу мир, когда подумаешь о Нём».

Чернышевский уподобляет современную цивилизацию эпохе Рима времён упадка, когда разрушались основы старого миросозерцания и всеми ожидался приход мессии, спасителя, провозвестника новой веры. И юноша готов остаться с истиной нового учения и даже уйти от Христа, если «последнее откровение» социализма разойдётся с христианством.

Более того, он чувствует в своей душе силы необъятные. Ему хочется стать самому родоначальником учения, способного обновить мир и дать «решительно новое направление» всему человечеству. Примечательна в связи с этим такая трогательная деталь. Дневники пишутся специально изобретённым методом скорописи, непонятной для непосвящённых. Однажды Чернышевский замечает: «Если я умру, не перечитавши хорошенько их и не переписавши на общечитаемый язык, то ведь это пропадёт для биографов, которых я жду, потому что в сущности думаю, что буду замечательным человеком».

23 апреля арестовали петрашевцев, в их числе и А. В. Ханыкова. По счастливой случайности Чернышевский не оказался привлечённым по этому политическому процессу. И однако юноша не падает духом. Летом 1849 года он записывает: «Если бы мне теперь власть в руки, тотчас провозгласил бы освобождение крестьян, распустил более половины войска, если не сейчас, то скоро ограничил бы как можно более власть административную и вообще правительственную, особенно мелких лиц (т. е. провинциальных и уездных), как можно более просвещения, учения, школ. Едва ли бы не постарался дать политические права женщинам». По окончании университета он мечтает стать журналистом и предводителем «крайне левой стороны, нечто вроде Луи Блана», известного деятеля французской революции 1848 года.

Саратовская гимназия

Однако годы «мрачного семилетия» не дают развернуться его призванию. Вскоре по окончании университета, в марте 1851 года Чернышевский уезжает в Саратов и определяется учителем в тамошнюю гимназию. По воспоминаниям одного из его учеников, «ум, обширное знание… сердечность, гуманность, необыкновенная простота и доступность… привлекли, связали на всю жизнь сердца учеников с любящим сердцем молодого педагога».

Иначе воспринимали направление молодого учителя его коллеги по гимназии. Директор её восклицал: «Какую свободу допускает у меня Чернышевский! Он говорит ученикам о вреде крепостного права. Это – вольнодумство и вольтерьянство! В Камчатку упекут меня за него!» Причём слова директора ничего не преувеличивали, ибо сам вольнодумец-учитель признавал, что говорит учащимся истины, которые «пахнут каторгою».

И всё же участь провинциального педагога была для кипящих сил Чернышевского явно недостаточной. «Неужели я должен остаться учителем гимназии, или быть столоначальником, или чиновником особых поручений, – сетует в дневнике Чернышевский. – Как бы то ни было, а всё-таки у меня настолько самолюбия ещё есть, что это для меня убийственно. Нет, я должен ехать в Петербург».

Незадолго до отъезда он делает предложение дочери саратовского врача Ольге Сократовне Васильевой. Любовь Чернышевского своеобразна: обычное молодое чувство осложнено мотивом спасения, освобождения невесты из-под деспотической опеки родителей. Первое условие, которое ставит перед избранницей своего сердца Чернышевский, таково: «… Если б вы выбрали себе человека лучше меня – знайте, что я буду рад видеть вас более счастливою, чем вы могли бы быть со мною; но знайте, что это было бы для меня тяжёлым ударом».

Второе условие Чернышевский сформулировал так: «…У нас скоро будет бунт, а если он будет, я буду непременно участвовать в нём… Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьём, ни резня». «Не испугает и меня», – ответила Ольга Сократовна в духе «новых женщин», будущих героинь романов Чернышевского.

Подступы к новой эстетике

В мае 1853 года Чернышевский с молодой женой уезжает в Петербург. Здесь он получает место преподавателя словесности в кадетском корпусе, начинает печататься в журналах – сначала в «Отечественных записках» А. А. Краевского, а после знакомства осенью 1853 года с Н. А. Некрасовым – в «Современнике». Как витязь на распутье, он стоит перед выбором, по какому пути идти: журналиста, профессора или столичного чиновника. Однако ещё В. Г. Белинский говорил, что для практического участия в общественной жизни разночинцу были даны «только два средства: кафедра и журнал». По приезде в Петербург Чернышевский начинает подготовку к сдаче магистерских экзаменов по русской словесности и работает над диссертацией «Эстетические отношения искусства к действительности».

Литература и искусство привлекают его внимание не случайно. В «Очерках гоголевского периода русской литературы» Чернышевский говорит: «Литература у нас пока сосредоточивает почти всю умственную жизнь народа…»

После смерти Белинского, в эпоху «мрачного семилетия», его бывшие друзья Дружинин, Анненков, Боткин отошли от принципов демократической критики. Опираясь на эстетическое учение немецкого философа-идеалиста Гегеля, они утверждали, что художественное творчество не зависимо от действительности, что настоящий писатель уходит от противоречий жизни в чистую и свободную от суеты мирской сферу вечных идеалов добра, истины, красоты. Эти вечные ценности не открываются в жизни, а, напротив, привносятся искусством в жизнь, восполняя её роковое несовершенство, её неустранимую дисгармоничность и неполноту. Только искусство способно дать идеал совершенной красоты, которая не может воплотиться в окружающей действительности. Такие эстетические взгляды, по мнению Чернышевского, отвлекали внимание писателя от вопросов общественного переустройства, лишали искусство его действенного характера, его способности обновлять и улучшать жизнь.

В диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» Чернышевский выступил против этого «рабского преклонения перед старыми, давно пережившими себя мнениями». Около двух лет он добивался разрешения на её защиту: университетские круги настораживал и пугал «дух свободного исследования и свободной критики», заключённый в ней.

Наконец 10 мая 1855 года на историко-филологическом факультете Петербургского университета состоялось долгожданное событие. По воспоминанию Н. В. Шелгунова, «небольшая аудитория, отведённая для диспута, была битком набита слушателями. Тут были и студенты, но, кажется, было больше посторонних, офицеров и статской молодёжи. Тесно было очень, так что слушатели стояли на окнах… Чернышевский защищал диссертацию со своей обычной скромностью, но с твёрдостью непоколебимого убеждения. После диспута Плетнёв обратился к Чернышевскому с таким замечанием: “Кажется, я на лекциях читал вам совсем не это!” И действительно, Плетнёв читал не это, а то, что он читал, было бы не в состоянии привести публику в тот восторг, в который её привела диссертация. В ней было всё ново и всё заманчиво…»

Чернышевский, опираясь на материалистическую философию Фейербаха, действительно по-новому решает в диссертации основной вопрос эстетики о прекрасном: «прекрасное есть жизнь», «прекрасно то существо, в котором мы видим жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям».

В отличие от Гегеля и его русских последователей, Чернышевский видит источник прекрасного не в искусстве, а в жизни. Формы прекрасного не привносятся в жизнь искусством, а существуют объективно, независимо от искусства в самой действительности.

Утверждая формулу «прекрасное есть жизнь», Чернышевский сознает, что объективно существующие в жизни формы сами по себе нейтральны в эстетическом отношении. Они осознаются как прекрасные лишь в свете определённых человеческих понятий. Но каков же тогда критерий прекрасного? Может быть, верна формула, что о вкусах не спорят, может быть, сколько людей – столько и понятий о прекрасном?

Чернышевский показывает, что вкусы людей далеко не произвольны, что они определены социально: у разных сословий общества существуют разные представления о красоте. Причём истинные, здоровые вкусы представляют те сословия общества, которые ведут трудовой образ жизни: «у поселянина в понятии «жизнь» всегда заключается понятие о работе: жить без работы нельзя…» А потому «в описаниях красавицы в народных песнях не найдется ни одного признака красоты, который не был бы выражением цветущего здоровья и равновесия сил в организме, всегдашнего следствия жизни в довольстве при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной работе». И наоборот, светская «полувоздушная» красавица кажется поселянину решительно «невзрачною», даже производит на него неприятное впечатление, потому что он привык считать «худобу» следствием болезненности или «горькой доли».

Ясно, что диссертация Чернышевского была первым в России манифестом демократической эстетики. Подчиняя искусство действительности, Чернышевский создавал принципиально новую эстетическую теорию. Его работа, с восторгом встреченная разночинной молодежью, вызвала раздражение у многих выдающихся русских писателей. Тургенев, например, назвал её «мерзостью и наглостью неслыханной». Это было связано с тем, что Чернышевский разрушал фундамент идеалистической эстетики, на которой было воспитано целое поколение русских культурных дворян 30–40-х годов.

К тому же труд Чернышевского не был свободен от явных ошибок и упрощений. «Когда палка искривлена в одну сторону, – говорил он, – её можно выпрямить, только искривив в противоположную сторону: таков закон общественной жизни». В работе Чернышевского таких «искривлений» очень много. Так, он утверждает, например, что «произведения искусства не могут выдержать сравнения с живой действительностью»: гораздо лучше смотреть на самое море, нежели на его изображение, но за недостатком лучшего человек довольствуется худшим, за недостатком вещи – её суррогатом». С подобным принижением роли искусства, разумеется, не могли согласиться ни Тургенев, ни Лев Толстой.

Раздражало их в диссертации Чернышевского и утилитарное, прикладное понимание искусства, когда ему отводилась роль простой иллюстрации тех или иных научных истин. Тургенев долго помнил оскорбивший его художественную натуру пассаж Чернышевского об искусстве как «суррогате действительности» и в несколько изменённом виде вложил его в уста Базарова. Рассматривая альбом с видами Саксонской Швейцарии, Базаров кичливо замечает Одинцовой, что художественного вкуса у него нет, да он в нём и не нуждается: «…Но эти виды могли меня заинтересовать с точки зрения геологической, с точки зрения формации гор, например… Рисунок наглядно представит мне то, что в книге изложено на целых десяти страницах».

Однако эти упрощённые суждения об искусстве, сделанные в пылу полемического задора, нисколько не умаляют истины общего пафоса эстетических воззрений Чернышевского. Вслед за Белинским он раздвигает границы искусства с целью обогащения его содержания. «Общеинтересное в жизни – вот содержание искусства», – утверждает он. Точно так же Чернышевский раздвигает и границы эстетического, которые в трудах его предшественников замыкались, как правило, в сфере искусства. Чернышевский показывает, что область эстетического чрезвычайно широка: она охватывает весь реальный мир, всю действительность.

Диссертация заканчивается рассуждениями о задачах искусства. Первое и общее значение всех произведений искусства состоит в том, что они воспроизводят интересные для человека явления действительности. Но кроме воспроизведения жизни, искусство имеет ещё и другую задачу – объяснения, истолкования её. Наконец, интересуясь явлениями жизни, человек не может, сознательно или бессознательно, не произносить о них своего приговора.

В литературном творчестве реализация этих трёх задач: воспроизведения, объяснения и приговора – превращают литературу в «учебник жизни».

Несмотря на шумный успех, царивший в аудитории во время защиты диссертации, учёная карьера Чернышевского не состоялась. Диссертация «была положена под сукно». Да и время наступило боевое: Чернышевского увлекла журнальная работа. Сначала он вёл в «Современнике» отдел критики, а потом оставил его и обратился к вопросам экономическим и политическим, к обоснованию теории социализма.

литературная критика, историческая наука и изучение словесности в гимназии 1860–1900-х годов

Alexey Vdovin, Kirill Zubkov The Genealogy of School Historicism: Literary Criticism, Historical Scholarship and Literary Curriculum in Russian Highschool of 1860—1900s [1]

В предисловиях к двум школьным учебникам для 10 класса, вышедшим в 2008 году, речь заходит об историческом изучении русской литературы, углубленный уровень которого выпадает именно на старшую школу. Пытаясь сформулировать цели и смысл историзации литературных произведений, авторы учебников приходят к несколько неожиданному, на первый взгляд, выводу: историческое изучение позволяет выявить трансисторическую, «вечную» природу литературы. Более того, никакого противоречия между историей и вечностью авторы учебников как бы не замечают:

Русскую классику, которая является основой школьного курса литературы, иногда считают скучной, неинтересной, устарелой. Кто-то может спросить: зачем, к чему я должен (должна) читать то, что написано много лет назад и рекомендовано какими-то неизвестными людьми?

Но этот отбор произведен не нами, он произведен историей. Пушкина и Гоголя читают почти двести лет и будут читать еще через двести, когда никто не вспомнит современных модных авторов [Сухих 2008: 7].

Коренные ценности жизни стабильны и не подвержены крутым историческим переменам, их называют вечными, а потому и классическая литература, на них основанная, не теряет своей актуальности во все эпохи и во все времена. Исследование жизни художественных произведений во времени, выяснение современного их звучания являются увлекательной и насущной задачей историка литературы [Лебедев 2008: 7].

Как представляется, речь вряд ли идет о случайном совпадении. Помимо своеобразного отношения к истории литературы, у процитированных учебников мало общего. Один из них был впервые опубликован в 2008 году, другой же с изменениями переиздавался с позднесоветских времен; один написан с позиций скорее либеральных, другой — скорее с традиционалистских; один больше фокусируется на анализе текста литературного произведения, другой — на поиске авторской идеологической позиции. Однако при всех различиях, представление о том, что историческое изучение литературы в школе выявляет вневременные ценности, воспроизводится авторами обоих учебников.

«Историческое» отступление играет в учебниках значимую роль: это не просто случайное упоминание, а изложение программного принципа, во многом легитимирующего само изучение литературы в школе. Вечная актуальность классической литературы обосновывает, согласно логике авторов учебников, необходимость обращаться к ее чтению, тогда как историческое ее изучение напрямую связано со спецификой курса литературы, в старшей школе основанного на приемах, обычно ассоциируемых с историзмом: хронологическом порядке, контекстуализации, параллелях между историей литературы и общественно-политической историей и проч.

Интеллектуальные истоки школьного «историзма», конечно же, связаны со становлением историзма и исторического мышления вообще. Представление о диалектическом соотношении исторического и вечного, как известно, сформировалось в культуре европейского романтизма, причем такой тип историзма не был тождествен более раннему или позднему — уже позитивистскому типу (см.: [Perkins 2000: 338—361]). В самом общем виде русский учебник, видимо, воспроизводит уже устаревшие нормы этой эпохи (что, конечно, не означает отсутствия других влияний). Однако сама по себе констатация этой преемственности ничего не говорит о тех конкретных механизмах, благодаря которым именно эта версия историзма утвердилась в русском школьном учебнике. Как представляется, причины этого положения дел лежат в области скорее институциональной: обстоятельства, в которых складывался литературный канон, во многом определили трактовку этого канона как одновременно исторического и внеисторического.

Своеобразное школьное историческое мышление возникло благодаря литературной критике середины XIX века, которая во многом определила гимназическую программу и до сих пор влияет на базовые принципы интерпретации русской литературы в школе. После масштабных реформ школьного учебного плана 1903/04 года трактовка литературных текстов, под влиянием академического литературоведения и критики, стала включать гораздо более сложную диалектику «актуального» и «вечного», исторического и художественного, дидактического и эстетического, по сути, заложив основу для современного школьного историзма, актуального в российской школе и по сей день. Можно ли проследить истоки такого подхода и его институциональные рамки? Чтобы ответить на эти вопросы, мы взяли за отправную точку 1860-е годы — хронологически самый первый период в истории российского литературного образования, когда у критики были серьезные шансы оказать существенное влияние на интерпретационные техники работы с литературными текстами в классе.

Технику интерпретации литературных произведений в имперской школе следует рассматривать как практику, встроенную в более сложный институциональный контекст. Прежде всего, литературное образование всегда подчиняется образовательной политике и воспроизводит социальный порядок [Guillory 1993: 6—10]. Начиная с середины XIX века литературное образование было осознано государством как инструмент для воспитания и индоктринации граждан (субъектов) нации. Как полагает исследователь генеалогии современного образования Иэн Хантер, «чтение и критика литературы перестали быть этически-эстетической практикой привилегированного меньшинства и приобрели новую функцию как особого подразделения формирующегося государственного аппарата образования» [Hunter 1988: 3].

В качестве общей рамки для объяснения становления современной системы литературного образования, где центральную роль играет критика, модель Хантера представляется операциональной и позволяет проблематизировать соотношение критики и литературной педагогики в Российской империи. На протяжении полувековой истории школьной педагогики в России она сопротивлялась воздействию литературной критики, потому что обе сферы в воображении современников относились к разным дисциплинарным полям и чаще воспринимались как враждебные и конфликтные друг другу. Тем не менее 1860-е и 1900-е годы оказались переходными, когда границы между обеими областями максимально открылись и создались предпосылки для трансфера критического дискурса в школьную аудиторию. Однако и здесь процесс этот протекал сложно и прихотливо.

Предыстория: исторический поворот 1850-х годов

Русская литературная критика активно обратилась к романтической истории литературы еще в 1830-е годы. Тогда же критики, среди которых такие разные авторы, как И.В. Киреевский и С.П. Шевырев, осознали сложности, встающие перед истолкователем литературы, который должен одновременно воспринимать произведения искусства как автономную, самодостаточную сущность и как исторический феномен, подлежащий контекстуализации [Манн 1998: 52— 60; Вдовин 2011: 52—60]. Однако эти проблемы для русской методической литературы вряд ли были актуальны: прямого контакта школьного преподавания и критики в эти годы, судя по всему, почти не было.

1840—1850-е годы представляли собой эпоху становления литературного образования как такового: единой программы преподавания словесности в империи не существовало, педагогика не имела статуса самостоятельной науки, а в преподавании словесности, за некоторыми яркими исключениями, царили риторика и теория словесности, институционально опиравшиеся на университетскую и академическую дисциплинарность. Литературная критика играла в такой модели маргинальную, едва заметную роль. Достаточно открыть ключевые пособия по истории и теории словесности 1840-х годов (И.С. Пенинского, М.Б. Чистякова и др.), чтобы убедиться, что для учебного и критического дискурсов общим оказывались лишь наиболее рамочные категории той эпохи — «народность», «национальность», отчасти «художественность», да и то на уровне макронарратива в последнем гимназическом классе при изложении периодов истории русской словесности до Пушкина включительно (см.: [Лану 2001: 35—67]). Если в 1820—1830-е годы произведение понималось в первую очередь как элемент риторической системы, иерархии стилей и жанров, то с начала 1840-х школьная педагогика начала толковать текст как систему, в которой проявляется историко-культурный контекст («направление», «период»).

В 1840—1850-е годы в России впервые появляются пособия и программы словесности, регламентирующие интерпретацию текста и претендующие на использование во всех гимназиях и училищах империи. Поворот к историзму в гимназической словесности происходил под влиянием основателя русской методики преподавания языка и литературы — Ф.И. Буслаева [2]. Сформулированные им в 1844 году в пособии «о преподавании отечественного языка» процедуры работы с текстом будут воспроизводиться во всех министерских программах вплоть до 1917 года: это перевод, переложение, составление плана, сочинение. Такой каркас был обрамлен более современными методами — литературными и «читательными» беседами, сравнением текстов, критическим чтением и логико-стилистическим разбором [Буслаев, Галахов 1852: 12—19].

Программа 1852 года, составленная А.Д. Галаховым и Ф.И. Буслаевым для воспитанников военных учебных заведений и в общих чертах используемая в гимназиях всех типов до новой программы 1872 года, требовала от учителей и учеников читать и воспринимать текст «практически-исторически»: в первую очередь следовало понять жанровую природу произведения, соотнести его с классическими образцами этого жанра, рассматривая движение прозы и поэзии в «их историческом ходе». Подчеркнутый историзм тем не менее еще сочетался с жанровым подходом, предполагавшим разбор трансисторической «памяти жанра» — например, бытование эпоса от Гомера до романов Вальтера Скотта. При этом Галахов и Буслаев предостерегали против излишней историзации и университетской детализации школьного курса, призывая изучать только ключевых авторов, после которых образовалась школа (Ломоносов, Державин, Карамзин, Жуковский, Пушкин).

Распространившись к концу 1850-х годов во многих гимназиях, галаховский исторический метод приобрел статус официально рекомендованного министерством, однако такая монополия вызывала у многих неприятие и отторжение, да и само время быстрых перемен поставило на повестку вопрос о пересмотре теоретических оснований школьной словесности.

«Практический поворот» и рождение школьного историзма

Ситуация кардинально изменилась в 1860-е годы, когда влияние литературных журналов и газет — средств формирования публичной сферы — значительно выросло (cм.: [Волков 1995]). Литературная критика этого периода продолжала обсуждать сложную диалектику исторического и имманентного подхода к литературному произведению, которая прежде всего осмыслялась как оппозиция «исторической» и «эстетической» критики. Со времен Белинского «историческая» критика описывалась прежде всего как попытка прямо обращаться к социально-политической проблематике, а не к автономному полю литературы. Неслучайно в поздних статьях Белинский называл «эстетическую» критику и политически неактуальной, и эстетически ущербной:

…теперь исключительно эстетическая критика, которая хочет иметь дело только с поэтом и его произведением, не обращая внимания на место и время, где и когда писал поэт, на обстоятельства, подготовившие его к поэтическому поприщу и имевшие влияние на его поэтическую деятельность, потеряла теперь всякий кредит, сделалась невозможною [Белинский 1982: 362].

Историческая критика стала едва ли не самым модным трендом 1848—1853 годов, размыкавшим границы литературы в область гражданственности, социальности и общественности: процитированному мнению Белинского в эти годы вторили и критик-словесник А.Д. Галахов [3], и отчасти А.А. Григорьев, впрочем, более умеренно понимавший смысл и задачи исторической критики [4]. «Эстетическую» критику защищали менее радикальные литераторы, считавшие, что литература, лишенная автономии, в принципе неспособна выполнять свои общественные функции. Так, в статье «Несколько слов о современном состоянии и значении у нас эстетической критики» (1852) Е.Н. Эдельсон утверждал, что «эстетическая критика должна иметь главною целью посредством художественных произведений практически развить в читателях верный вкус и прямой взгляд на литературные явления» [«Современник» против «Москвитянина» 2015: 234].

В этих условиях неудивительно, что социологическая критика Чернышевского, Добролюбова, а позже Писарева, прямо ориентировавшихся на позднего Белинского, воспринималась современниками именно как логическое продолжение исторической критики. Тот же Эдельсон писал, например:

По этой теории, которая прежде носила у нас название исторической критики, а теперь в более сложном виде щеголяет пока без имени, изящная литература или поэзия смешивается с литературою вообще <…> каждый писатель ценится лишь постольку, поскольку он опередил своих предшественников в разрешении каких бы то ни было общественных вопросов [Эдельсон 1859: 362].

Близкий к Эдельсону А.В. Дружинин несколько раньше выделял «правильную» историческую критику, которую усматривал в деятельности Белинского до того момента, как критиком овладели «дидактические» (то есть редукционистские) идеи:

Перемещение не есть унижение, а здравая историческая критика никогда не может назваться заносчивостью молодого поколения перед старым [Дружинин 1988: 189].

Таким образом, «историческая критика» и наследующая ей «реальная критика» Добролюбова и Чернышевского воспринималась как сочетание двух тенденций. С одной стороны, она предполагала прочтение произведений прошлого в историческом контексте, отражавшее горизонт ожидания самого критика и его поколения. С другой стороны, она предполагала отрицание прошлого во имя потребностей настоящего и демократического прогрессистского идеала (и в этом проявлялся ее отчетливый социологизм). С этим вторым пониманием легко согласились бы и сами «нигилисты», редко обращавшиеся к литературе прошлого и подчас даже принципиально отрицавшие необходимость писать о нем (позиция Писарева).

Такой подход в целом полярно противоположен современному школьному «историзму» XX—XXI веков, который предполагает, напротив, историческое обоснование литературы прошлого: авторы современных учебников литературы, видимо, показались бы критикам 1860-х годов представителями «эстетической критики». Как представляется, именно сложные отношения различных институций, участвовавших в разработке школьной программы и методики преподавания литературы, привели к своеобразному преображению исторической критики.

«Историзация» литературной педагогики оказалась связана с влиянием на преподавателей, с одной стороны, идей радикальной социологической критики, предполагавшей поиск «практической пользы» и ориентацию прежде всего на современность, а с другой стороны, академической и университетской истории литературы, которая интересовалась прежде всего вопросами исторической контекстуализации. При этом в публичном дискурсе 1860—1870-х годов возникла явная омонимия понятия «историческая критика»: сторонники эстетической автономии литературы возводили генеалогию реальной «нигилистической» критики к исторической критике Белинского 1840-х годов, в то время как педагоги—словесники, напротив, апеллировали к исторической критике как к единственно надежному и научному методу интерпретации произведений прошлого, свободному от опасного влияния современных полемик.

Просмотр большинства официальных министерских программ, материалов учительских съездов 1865—1866 годов и около 20 методических статей и пособий 1860-х годов [5] позволяет заключить, что главной тенденцией в преподавании литературы в гимназиях и реальных училищах был радикальный поворот к так называемому «практическому изучению» словесности [6]. По ироническому замечанию критика и педагога М.Ф. де Пуле, дискуссии 1860-х годов о практическом и теоретическом преподавании словесности привели к «чуть ли не преследованиям так называемой словесности и словесников. Толки привели к торжеству абсолютной практичности даже при изучении грамматических форм, а замечательные эти нападки, отправляющиеся от паники перед духом разрушения и нигилизма, — к совершеннейшему отрицанию прошлой литературной деятельности» [де Пуле 1869: 7].

«Практичность» заключалась в историческом прочтении избранных образцов русской словесности от «Слова о полку Игореве» до повестей Гоголя (а иногда и более современных текстов — С.Т. Аксакова и И.С. Тургенева) взамен прежнего жанрово-теоретического разговора в рамках «теории словесности». Инструкция министерства народного просвещения предписывала, «чтобы теоретические правила словесности выведены были путем практическим из произведений литературных» (цит. по: [Съезд учителей 1866а: 43]). Историзм, по свидетельству известного педагога В.П. Скопина, проявлялся в двух смежных типах исторической контекстуализации: с одной стороны, как историко-литературная реконструкция того, насколько в обсуждаемом произведении выразились «идеальные тенденции века», а с другой — как выявление в тексте тех «черт, в которых выразилась эпоха, современная его созданию». Как работал такой метод, Скопин пояснял на примере изучения «Слова о полку Игореве»:

…объяснить «Слово о полку Игореве» с историко-литературной стороны значит определить субъективность его автора, например хоть мечты его об единстве России, о прекращении княжеских междуусобий; объяснить же его с исторической стороны значит, при помощи других источников, указать на отличительные характеристические черты эпохи <…> еще никому не удавалось строго разграничить область истории литературы от области истории цивилизации; многие ученые склоняются даже к тому мнению, что последняя наука вместе с первой составляют основные элементы, из которых слагается история как наука [Скопин 1866: 166].

Методологическая рефлексия Скопина, редкая для педагогики тех лет, позволяет увидеть основные линии напряжения в литературном образовании, переживавшем в 1860-е годы слом старой и становление новой парадигмы. «Практическое направление» на языке тех лет означало «историзацию». Университетско-академический тип дисциплинарности транслировал в школу тот вид научного историзма, какой, очевидно, больше не позволял провести различие между историей литературы и социальной историей. Лишаясь былой автономии, теория словесности в воображении учителей нового поколения уступила место единой «истории цивилизации», еще в 1830-е годы популяризованной усилиями Ф. Гизо (см.: [Велижев 2019: 64—69]). Неудивительно, что пример Скопина был взят из наиболее древнего периода истории «русской» словесности: главным объектом историзирующего метода чтения с конца 1840-х годов под пером профессоров С.П. Шевырева и Ф.И. Буслаева стали как раз памятники древнерусской письменности, на которых оттачивался этот модный инструментарий академической науки тех лет [7] . Начиная с 1850-х годов наиболее важные тексты допетровской литературы начали постепенно проникать в гимназическую программу по словесности, в результате чего в педагогических журналах 1860-х годов появились образцы уроков по «богатырскому эпосу» — разборы былин, исторических песен, легенд в духе мифологической школы [Скопин 1866: 167—175; Съезд преподавателей 1867: 255—256]. Отвоевывая себе все больше места в школьной программе, древнерусская словесность достигла пика в 1880-е годы во время так называемого «толстовского классицизма» [см.: Vdovin 2017: 108—137].

Массовое вхождение древнерусской словесности в школьный обиход не было бы возможным, если бы исторический метод, позиционировавшийся как практический, не позволил ее реабилитировать. Представления Белинского и его современников об отсутствии народности и национальности в доломоносовской словесности в 1850-е годы были скорректированы благодаря историческому подходу к допетровским текстам [8]. Историзация и контекстуализация, таким образом, позволили педагогам отказаться от требований национального вневременного идеала, существенно удлинив историю русской литературы в школе. Теоретизм и народность, Сцилла и Харибда первой трети XIX века, были преодолены, однако им на смену пришла иная проблема — современность.

Уже основатели школьного историзма Буслаев и Галахов осознавали, что по мере приближения к современности, т.е. моменту, из которого они говорят о прошлом, временная дистанция сокращается до предела и исторический метод начинает давать сбои, теряя универсальную объяснительную силу. Если в царстве памятников словесности ушедших эпох ученые-словесники чувствовали себя их полновластными хозяевами, последний, гоголевский период русской литературы и «литературное сегодня» вызывали у них смятение. Так, Буслаев еще в 1844 году сформулировал важнейший принцип новой литературной педагогики — запрет на современную литературу в классе:

Пристрастие и личность навсегда должны быть изгнаны из школьного чтения. Потому-то нет ничего несообразнее, как знакомить детей в гимназии с новейшими современными произведениями, место которым еще не обозначено в истории русской литературы [Буслаев 1867: 198] [9].

Если политический консерватизм в конце 1840-х и первой половине 1850-х годов легко позволял следовать этим методическим указаниям, эпоха Великих реформ уже все хуже сочеталась с ними. Новая культурно-политическая повестка, приоритетами которой для правительства стали технологическая модернизация России и интеграция освобождающегося крестьянства в единое тело нации, проникала и в школу, все острее выдвигая на первый план проблему живой современности, образ будущего, в котором сегодня ребенок, а завтра — гражданин и патриот должен был найти себя. На языке первой половины 1860-х годов эта проблематика именовалась полемикой о классическом и реальном типе образования. Согласно сторонникам последнего, жизнь в современном обществе теперь требует от человека знания не мертвых языков, но в первую очередь литературы и истории (не говоря уже о естественных науках), которые тренируют детей постигать законы человеческой природы и психологии, более эффективно способствуя воспитанию и социализации [Антонович 1867: XX]. В такой перспективе менялась и требовала переосмысления сама функция литературы как школьного предмета. так в России возникала новая, модерная, парадигма литературного образования.

Именно здесь и пригодился второй аспект историзма, привлекавший внимание прежде всего к актуальному прочтению литературы.

Критика в школе: этическая актуализация

«Практический поворот» и вторжение современности 1860-х годов неизбежно поставили перед словесниками вопрос о переосмыслении процедур историко-литературной интерпретации. В такой ситуации самым естественным выглядело бы обращение к литературной критике, и так оно и случилось, но лишь в стане сторонников демократической, или «этической», педагогики — К. Петрова, В.я. Стоюнина, В.В. Водовозова.

В 1861 году на страницах «Журнала министерства народного просвещения» К. Петров заявил о том, что при переходе от схоластической к практической системе литературного образования главную роль начинает играть критика, располагающаяся между наукой и педагогикой и расчищающая место для новой теории. В трактовке Петрова, узловая роль критики объясняется тем, что практический разбор «требует критического таланта», процесс чтения неизбежно должен сопровождаться критикой, после чего самим ученикам надлежит переходить «от подробного изложения содержания к эстетической и исторической критике» [Петров 1861: 241, 243, 244]. Описанные Петровым условия оптимальной работы учеников над текстами, в том числе их прочтение целиком, отдаленно напоминали работу литературного критика, который не может судить о тексте на основании его фрагментов. Примечательно, что, перечисляя серьезные изменения в представлениях о литературе за последние 20 лет, Петров упоминал и издание сочинений Белинского, намекая тем самым на канонизацию критика и превращение его статей в настольные книги любого уважающего себя педагога [Там же: 253].

В сходном направлении рассуждал и критик и преподаватель третьей Петербургской гимназии В. Я. Стоюнин. В «Замечаниях на проект устава общеобразовательных учебных заведений…» (1862) он предлагал для средних классов «критическое чтение изящных произведений»:

Тут, значит, уничтожается теория прозы и поэзии в том виде, в каком она представляется в наших учебниках или как ее преподают многие педагоги. Тут только критические разборы, которые необходимо должны прояснять и нравственную сторону жизни, потому что, рассматривая, как создались те и другие идеалы, <…> вы непременно будете касаться и нравственной стороны [Стоюнин 1862: 451].

Только в высших классах «к критике должна быть добавлена история, но и она не должна терять из виду главной цели — эстетического развития» [Там же: 452], поскольку история играет здесь сугубо вспомогательную роль обстановки для критики произведений прошлого. В концепции Стоюнина, таким образом, историзация возникает лишь как локальная процедура в более длинной цепочке, ведущей к актуализации смысла произведения в горизонте современности. В противостоянии «историка литературы» и «историка цивилизации», по Стоюнину, для литературного образования важнее первый, поскольку, анализируя литературную форму, он занят толкованием «общечеловеческого элемента», по-кантовски понимаемого как «истина, добро и красота» [Стоюнин 1864: 12—16]. Примером стоюнинского этического похода служит разбор стихотворения А.В. Кольцова «Что ты спишь, мужичок?..», доминантой которого становится не его контекстуализация в эпохе начала 1840-х годов и не жанрово-стилистический анализ, а апелляция к вечным ценностям — благотворному значению труда, дающего человеку материальное благосостояние и нравственную высоту. Помимо личностного смысла, это важно и в социальном плане — с точки зрения общества в целом [Там же: 288—292]. В контексте отмены крепостного права такая перспектива Стоюнина превращала текст Кольцова в программу злободневного социального проектирования.

Нетрудно распознать в педагогике Стоюнина следование идее «реального образования», а с точки зрения интерпретативных процедур — воздействие на него идей его старших современников Чернышевского и Добролюбова («реальной критики») [10]. В истории образования мы знаем много свидетельств того, как тот или иной учитель словесности оказывался пропагандистом критиков-демократов, однако почти не знаем примеров того, насколько такая пропаганда была усвоена их учениками. Недавно опубликованное конкурсное сочинение ученика ставропольской гимназии Василия Новомарьевского «Быт купечества (по сочинениям Островского)», прочитанное им на торжественном акте 1870 года и признанное лучшим, можно считать редким образцом того, как критический дискурс в его радикально-демократическом изводе проникал в гимназии империи сквозь официальную методику преподавания и толкования. Будучи знакомым со статьями Добролюбова, гимназист оперировал понятием «типа» на примере «самодуров» из ранних пьес Островского. Обозрение патриархальных нравов купечества завершалось, однако, не по Добролюбову: ссылаясь на образ Кулигина и Любима Торцова, гимназист констатировал, что просвещение все же может проникать в мир пьес Островского, «один из лучших во всем купечестве», Торцов оказывает животворное влияние на самодуров [Глагол будущего 2002: 362, 365].

Большинство школьных сочинений и уроков тех лет, скорее всего, были гораздо более рутинными и традиционными и если и могли апеллировать к опыту литературной критики, то с большей вероятностью — к статьям Белинского. Материалы учительских съездов разных округов зафиксировали практику широкого использования статей «неистового Виссариона» в качестве пособий для изучения последнего периода истории русской литературы. Так, Одесский съезд 1865 года рекомендовал в 6—7 гимназических классах параллельно с чтением грибоедова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Кольцова и Островского штудировать статьи Белинского для «вывода данных по теории» и в качестве пособия (наряду с галаховским) [Протоколы 1865: 254—255]. Даже в более консервативном Московском округе в пособии для желающих поступить в студенты Императорского университета оказывалась обязательной ссылка на известное мнение Белинского в образцовом сочинении о «Евгении Онегине» (роман как «энциклопедия русской жизни») [Соснецкий 1867: 146]. Чтобы увидеть, как идеи Белинского воплощались на практике, обратимся к циклу методических статей другого известного педагога-шестидесятника В.И. Водовозова в «Педагогическом сборнике» — ведущем учительском журнале для воспитанников военных учебных заведений (а фактически — для всех словесников).

Констатируя полное уничтожение прежней риторическо-схоластической теории словесности, Водовозов поместил в журнале едва ли не дословный пересказ собственных уроков по «Старосветским помещикам» Гоголя. Трактовка повести у Водовозова, судя по всему, базировалась на статье Белинского «О русской повести и повестях г. Гоголя», где критик объяснял, как жанр идиллии позволил гоголю создать эффект поэзии реальной действительности. Водовозов приходил к тому же выводу: хотя повествователь изображает неподвижность и монотонность жизни помещиков, они благодетельны в своей простоте, доброте и трогательной заботе друг о друге, отчего у читателя и рождается щемящее сердце сочувствие [Водовозов 1864: 194—211; 1865: 297—300].

Следующая официальная программа по русскому языку и словесности 1872 года, разработанная в конце 1860-х годов П. М. Леонтьевым по заказу нового министра народного просвещения Д. А. Толстого, положила конец всем дискуссиям о той мере и пропорции, в какой литературная критика может и должна быть задействована в школьном преподавании словесности. Важным отличием обновленных и существенно унифицированных программ 1870— 1890-х годов от предшествующего периода стал запрет на любую критику текста — эстетическую, психологическую или социальную:

Из круга занятий гимназических по русской словесности исключаются разборы всякого другого вида и направления, известные под именем критики эстетической или художественной, психологической, социальной. Их место в университете, а не в среднем учебном заведении [Учебные планы 1872: 74].

В этом перечислении неожиданным образом отсутствует «историческая» критика, которая в 1850-е годы была разрешена в смысле диаметрально противоположном тому, что имел в виду, например, поздний Белинский. Теперь под историзацией имелось в виду обращение к литературе прошлого в противовес современной литературе, которая из школьной программы исключалась. В гимназической учебной программе просто отсутствовали писатели после Гоголя.

Педагогическое сообщество в массе своей не поддерживало реформу и в течение многих лет боролось против исключения из программы современной литературы. Его представители желали официально преподавать современную литературу еще до реформы и предлагали министерству включить в программу раздел «Современная литература» [Съезд учителей 1866а: 62]. После реформы раздражение только увеличилось. Учителя словесности, профессора университетов, критики и публицисты опубликовали десятки статей, брошюр, сборников, настаивая на необходимости изучать в школе современных авторов, то есть собственно писателей, работавших после Гоголя, таких как Ф. М. Достоевский, И.А. Гончаров, И. С. Тургенев, Н.А. Некрасов и др. Некоторые преподаватели полагали, что современная литература может оказаться вредной для учеников, однако ее лучшие образцы заведомо не способны принести такого вреда, как тривиальная литература: «…дайте в руки учащихся Тургенева и Гончарова и т. д., чтобы вырвать из этих рук “Тайны Мадридского двора” и романы Дюма» [Незеленов 1880: 72]. К концу века многие писатели, особенно уже скончавшиеся, начали казаться совершенно безопасными. Один из участников съезда словесников писал: «…самым крупным пробелом в программе как VI-го, так и VII-го класса, пробелом, настоятельно требующим пополнения, является отсутствие в нем таких корифеев “новейшей” литературы, как Тургенев, Гончаров и Островский» [Пивоваров 1896: 4]. В. В. Каллаш считал современную литературу вполне полезной, намекая на давление со стороны правительства: «То, что обычный курс обрывается на Гоголе и Кольцове, всегда было самым печальным и ненормальным явлением нашей школьной жизни» [Каллаш 1902: 9].

Долгожданная реформа программ словесности, проведенная в 1903/04 учебном году, была прямым ответом на эти требования учителей. Осуществлявший реформу комитет в составе И.Ф. Анненского, В.В. Сиповского и И.А. Шляпкина предварительно собрал мнения педагогов, которые единогласно требовали сократить неактуальную древнерусскую литературу и ввести чтение литературы современной (см.: [От Ученого комитета 1905а: 46—73]). В.В. Сиповский, более того, в сопроводительной записке к программе ссылался на собственный успешный опыт преподавания новейшей русской литературы в Петровском коммерческом училище, которое общеминистерской программе не подчинялось (см.: [От Ученого комитета 1905б: 114—116]).

Однако возвращение «новейшей» литературы в программу не привело к реализации радикального проекта «реальной» педагогической теории 1860-х годов. В первую очередь, это было связано с банальным отставанием этой программы от литературной эволюции. Если в 1860-е годы и даже в 1872 году Тургенев, Гончаров, Островский и проч. были действительно актуальными писателями, то к 1903 году из всех вновь включенных в программу писателей активно писал лишь Лев Толстой, поздние произведения которого, разумеется, в гимназиях не преподавались. За прошедшие годы представления методистов о «новейшей» литературе сильно изменились: если, например, последователи Добролюбова могли видеть в «Грозе» или в «Обломове» актуальные высказывания на «больные» темы русского общества 1860-х годов, такие как влияние крепостничества на мировоззрение и этику общественных элит, то к 1900-м годам эти произведения никак нельзя было прямо соотнести с остро стоявшими вопросами дня.

В методологическом и институциональном отношении новая программа также прежде всего находилась под влиянием академической и университетской историко-литературной науки, которая не была склонна вырывать русскую литературу 1860-х годов из контекста той эпохи. Показательна уже институциональная принадлежность членов комитета, проводивших реформу: Сиповский и Шляпкин были университетскими лекторами, а Анненский активно занимался научной и переводческой работой (как поэт он в это время известен не был). Тот же Сиповский после реформы станет автором наиболее авторитетного учебника для гимназий, причем свой подход он сам будет определять как «историзм» [Сиповский 1916: VI]. Схожей методологии придерживался и В. Ф. Саводник, автор другого влиятельного учебника [Саводник 1906], уделявший, впрочем, большее внимание воззрениям «почвенников» на литературу (см.: [Чертов 2013: 227—228]). Учебники Сиповского и Саводника давали учащимся исключительно подробные сведения об исторической и общественной ситуации в России, о массе второстепенных писателей и не вошедших в программу произведений, о европейском контексте русской литературы и истории журналистики, то есть были построены с опорой на уже сложившуюся научную историю литературы. Показательно, что единственные действительно сравнительно злободневные авторы, на которых ссылался Сиповский, — это историки литературы и литературные критики, в числе которых встречается даже Д. С. Мережковский:

…я в своей книге старался избегать слишком оригинальных суждений и, напротив, старательно придерживался общепринятых мнений. Вот почему, как и предыдущие выпуски, так и этот последний отличается компилятивным характером, — лишь в схеме, в принципах «историзма» и в некоторых деталях — я, более или менее, оригинален, — в остальном я широко воспользовался общеизвестными сочинениями проф. Овсянико-Куликовского, Александровского, Головина, Страхова, Мережковского и мн. др. [Сиповский 1916: VIII].

Разумеется, методология Сиповского исключала любое обращение к современным произведениям: никаких «общепринятых мнений» о них быть не могло.

Таким образом, к началу XX столетия сложилась ситуация, диаметрально противоположная положению дел в 1860-е годы. Историзм теперь состоял в совмещении исторической контекстуализации и обоснования актуальности разбираемых произведений середины XIX века, пусть даже эти «актуальные» произведения были написаны почти полвека назад. Показательно высказывание Сиповского:

Для изучения какого-нибудь вопроса или явления надо отнестись к нему как можно беспристрастнее, не чувствовать себя с ним связанным никакими личными интересами. Особенно это обязательно в области исторических наук, — необходимо, чтобы события или отдалились от нас, отложились в далекой перспективе прошлого, — или взяты были из того круга жизни, с которым мы меньше всего связаны <…>

Такое сознание отчужденности пропадает у нас, когда нам приходится разбираться в явлениях русского творчества наших дней; нет этого сознания у нас даже и тогда, когда мы имеем дело с литературой второй половины XIX века [Там же: 1—2].

Нетрудно заметить в этих словах близкое сходство с высказываниями авторов учебников XXI века, процитированными в начале статьи. Представление о необходимости историко-литературного подхода и у Сиповского, и у составителей пособий нашего времени совмещается с утверждением абсолютной современности описываемых произведений. Воспроизводится не только сама логика школьного историзма, но и корпус произведений: это прежде всего литература 1840—1870-х годов, для описания которой эти принципы интерпретации и были введены Сиповским и его современниками, получившими наконец возможность включить в программу «новейшую литературу» тогда, когда эта литература давно перестала быть таковой. Сейчас именно эти произведения в России составляют ядро школьного канона и трактуются в очень схожем духе, — и едва ли возможно объяснить это случайностью.

Школьный историзм, таким образом, утвердился и воспроизводится уже более 100 лет не по произволу или ограниченности русских педагогов и министерских чиновников. Его истоки связаны со сложными перипетиями истории конкурировавших и дополнявших друг друга институтов литературной критики, академической науки и школьного преподавания в России. В конечном счете, школьное преподавание литературы сложилось так, что своеобразная диалектика «вечности» или «актуальности» изучаемых произведений и «историчности» подхода к ним оказалась вписана в его институциональную структуру.

Разумеется, нельзя сказать, что после 1900-х годов судьба этого своеобразного способа прочтения литературных произведений была абсолютно безоблачна: многие эксперименты 1920-х годов, например, грозили его отменить. Однако в целом несомненно, что школьный историзм, при всей архаичности своей риторики и историософских предпосылок, относительно благополучно дожил до наших дней. Как показало наше исследование, породившая такой своеобразный подход к истолкованию литературы ситуация связана с базовыми структурами, определявшими появление и развитие самого этого предмета в российской школе. История того, как эти структуры продолжали и, по всей видимости, продолжают в том или ином виде воспроизводиться в советской и постсоветской школе, впрочем, выходит за пределы настоящего исследования.

Библиография / References

[Антонович 1867] — Антонович М.А. Предисловие // Новейшее образование, его истинные цели и требования: сб. ст., в защиту науч. воспитания проф-в Тиндаля, Даубени … и др. / сост. Эдвард Юманс. СПб.: Русская книжная торговля, 1867.

(Antonovich M.A. Predislovie // Novejshee obrazovanie, ego istinnye celi i trebovanija: Sb. st., v zashhitu nauch. vospitanija prof-v Tindalja, Daubeni … i dr. / Ed. by Jedvard Jumans. Saint Petersburg, 1867.)

[Белинский 1982] — Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. / Ред. Н.К. Гей. Т. 8. М.: Художественная литература, 1982.

(Belinskij V.G. Vzgljad na russkuju literaturu 1847 goda // Belinskij V.G. Sobranie sochinenij: In 9 vols. / Ed. by N.K. Gej. Vol. 8. Moscow, 1982.)

[Буслаев 1867] — Буслаев Ф.И. О преподавании отечественного языка [1844]. М.: Изд. братьев Салаевых, 1867.

(Buslaev F.I. O prepodavanii otechestvennogo jazyka [1844]. Moscow, 1867.)

[Буслаев, Галахов 1852] — Буслаев Ф.И., Галахов А.Д. Конспект русского языка и словесности для руководства в военно-учебных заведениях. СПб.: Тип. Штаба воен.-учеб. заведений, 1852.

(Buslaev F.I., Galahov A.D. Konspekt russkogo jazyka i slovesnosti dlja rukovodstva v voenno-uchebnyh zavedenijah. Saint Petersburg, 1852.) 

[Вдовин 2011] — Вдовин А.В. Концепт «глава литературы» в русской критике 1830— 60-х годов. Tartu: University of Tartu Press, 2011. 

(Vdovin A.V. Koncept «glava literatury» v russkoj kritike 1830—60-h godov. Tartu, 2011.) 

[Велижев 2019] — Велижев М.Б. Цивилизация, или Война миров. СПб.: Изд-во европейского ун-та, 2019. 

(Velizhev M.B. Civilizacija, ili Vojna mirov. Saint Petersburg, 2019.)

[Водовозов 1864] — Водовозов В.И. Занятия русскою словесностью с воспитанниками среднего возраста // Педагогический сборник. 1864. Кн. 3. С. 191—211.

(Vodovozov V.I. Zanjatija russkoju slovesnost’ju s vospitannikami srednego vozrasta // Pedagogicheskij sbornik. 1864. Vol. 3. P. 191—211.) 

[Водовозов 1865] — Водовозов В.И. Занятия русскою словесностью с воспитанниками среднего возраста // Педагогический сборник. 1865. Кн. 4. С. 291—300. 

(Vodovozov V.I. Zanjatija russkoju slovesnost’ju s vospitannikami srednego vozrasta // Pedagogicheskij sbornik. 1865. Vol. 4. P. 291—300.) 

[Волков 1995] — Волков В.В. Формы общественной жизни: публичная сфера и понятие общества в Российской империи: Диссертация на соискание степени доктора философии (PhD). Кембридж, 1995. 

(Volkov V.V. Formy obshhestvennoj zhizni: publichnaja sfera i ponjatie obshhestva v Rossijskoj Imperii: Dissertacija na soiskanie stepeni doktora filosofii (PhD). Cambridge, 1995.) 

[Галахов 1848] — Галахов А.Д. Русская литература в 1847 году // Отечественные записки. 1848. Т. 61. № 1. Отд. V. С. 1—30. 

(Galahov A.D. Russkaja literatura v 1847 godu // Otechestvennye zapiski. 1848. Vol. 61. № 1. Sect. V. P. 1—30) 

[Глагол будущего 2002] — Глагол будущего: Педагогический дискурс Я.М. Неверова и речевое поведение воспитанников ставропольской губернской гимназии середины 19 века: В 2 ч. Ч. 1. Ставрополь: СГУ, 2002.

(Glagol budushhego: Pedagogicheskij diskurs J.M. Neverova i rechevoe povedenie vospitannikov stavropol’skoj gubernskoj gimnazii serediny 19 veka: In 2 vol. Vol. 1. Stavropol, 2002.) 

[Де Пуле 1869] — Де Пуле М.Ф. Старые писатели и новые педагогические на них взгляды. Воронеж: Тип. В. Гольдштейна, 1869. 

(De Pule M.F. Starye pisateli i novye pedagogicheskie na nih vzgljady. Voronezh, 1869.) 

[Дружинин 1988] — Дружинин А.В. Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения // Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М.: Современник, 1988. С. 177—226. 

(Druzhinin A.V. Kritika gogolevskogo perioda russkoj literatury i nashi k nej otnoshenija // Druzhinin A.V. Prekrasnoe i vechnoe. Moscow, 1988. P. 177—226.) 

[Каллаш 1902] — Каллаш В.В. О постановке преподавания русского языка и словесности в средней школе. М., 1902. 

(Kallash V.V. O postanovke prepodavanija russkogo jazyka i slovesnosti v srednej shkole. Moscow, 1902.) 

[Лану 2001] — Лану А. Формирование канона русского романтизма // Новое литературное обозрение. 2001. № 51. С. 35—67. 

(Lanu A. Formirovanie kanona russkogo romantizma // Novoe literaturnoe obozrenie. 2001. № 51. P. 35—67.) 

[Лебедев 2008] — Лебедев Ю.В. Литература. 10 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. Базовый и профильный уровни: В 2 ч. Ч. 1. 10-е изд. М.: Просвещение, 2008. 

(Lebedev J.V. Literatura. 10 klass. Uchebnik dlja obshheobrazovatel’nyh uchrezhdenij. Bazovyj i profil’nyj urovni: In 2 vols. Vol. 1. Moscow, 2008.) 

[Манн 1998] — Манн Ю.В. Русская философская эстетика. М.: МАЛП, 1998. 

(Mann J.V. Russkaja filosofskaja jestetika. Moscow, 1998.) 

[Незеленов 1880] — Незеленов А.И. О преподавании русской словесности. СПб.: Траншель, 1880. 

(Nezelenov A.I. O prepodavanii russkoj slovesnosti. Saint Petersburg, 1880.) 

[От Ученого комитета 1905а] — От Ученого комитета Министерства народного просвещения // Журнал Министерства народного просвещения. 1905. № 7. С. 40—79. 

(Ot Uchenogo komiteta Ministerstva narodnogo prosveshhenija // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija. 1905. № 7. P. 40—79.) 

[От Ученого комитета 1905б] — От Ученого комитета министерства народного просвещения // Журнал министерства народного просвещения. 1905. № 8. С. 114—144. 

(Ot Uchenogo komiteta Ministerstva narodnogo prosveshhenija // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija. 1905. № 8. P. 114—144.) 

[Петров 1861] — Петров К. Современное состояние преподавания словесности // Журнал Министерства народного просвещения. 1861. Ч. 110. № 3. С. 241—257. 

(Petrov K. Sovremennoe sostojanie prepodavanija slovesnosti // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija. 1861. Vol. 110. № 3. P. 241— 257.) 

[Пивоваров 1896] — Пивоваров С. Несколько слов о постановке преподавания словесности в VI-м и VII-м классах реальных училищ и желательных изменениях в программах по этому предмету. М., 1896. 

(Pivovarov S. Neskol’ko slov o postanovke prepodavanija slovesnosti v VI-m i VII-m klassah real’nyh uchilishh i zhelatel’nyh izmenenijah v programmah po jetomu predmetu. Moscow, 1896). 

[Протоколы 1865] — Протоколы второго педагогического съезда директоров и учителей, происходившего в Одессе с 25 июня по 14 июля 1865 г. СПб., 1865. 

(Protokoly vtorogo pedagogicheskogo s’ezda direktorov i uchitelej, proishodivshego v Odesse s 25 ijunja po 14 ijulja 1865 g. Saint Petersburg, 1865.) 

[Пыпин 1862] — Пыпин А.Н. Преподавание словесности в гимназиях // Журнал Министерства народного просвещения. 1862. Ч. 114. отд. 1. № 4. С. 169—186. 

(Pypin A.N. Prepodavanie slovesnosti v gimnazijah // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija. 1862. Vol. 114. Sect. 1. № 4. P. 169—186.) 

[Саводник 1906] — Саводник В.Ф. Очерки по истории русской литературы XIX-го века. М.: Т-во «Печатня С.П. Яковлева», 1906. 

(Savodnik V.F. Ocherki po istorii russkoj literatury XIX-go veka. Moscow, 1906.) 

[Сиповский 1916] — Сиповский В.В. История русской словесности. Ч. 3. Вып. 2. (Очерки русской литературы XIX ст. 40— 60-х годов). [5-е изд., стер.]. СПб., 1916. 

(Sipovskij V.V. Istorija russkoj slovesnosti. Vol. 3. Issue 2. 

(Ocherki russkoj literatury XIX st. 40— 60-h godov). Saint Petersburg, 1916.) 

[Скопин 1866] — Скопин В.П. О преподавании истории русской литературы в среднеобразовательных заведениях // Учитель. 1866. № 5-6. С. 164—175. 

(Skopin V.P. O prepodavanii istorii russkoj literatury v sredneobrazovatel’nyh zavedenijah // Uchitel’. 1866. № 5-6. P. 164—175.) 

[«Современник» против «Москвитянина» 2015] — «Современник» против «Москвитянина». Литературно-критическая полемика первой половины 1850-х годов / Изд. подгот. А.В. Вдовин, К.Ю. Зубков, А.С. Федотов. СПб.: Нестор-история, 2015. 

(«Sovremennik» protiv «Moskvitjanina». Literaturnokriticheskaja polemika pervoj poloviny 1850-h godov / Ed. by A.V. Vdovin, K.J. Zubkov, A.S. Fedotov. Saint Petersburg, 2015.) 

[соснецкий 1867] — Соснецкий И.Е. Опыт разбора образцов русской словесности, заключающихся в программе для желающих поступить в студенты Императорского московского университета. М.: Тип. Т. Рис, 1867.

(Sosneckij I.E. Opyt razbora obrazcov russkoj slovesnosti, zakljuchajushhihsja v programme dlja zhelajushhih postupit’ v studenty Imperatorskogo Moskovskogo universiteta. Moscow, 1867.) 

[Стоюнин 1862] — Стоюнин В.Я. Соображения об основаниях подробной программы по отечественному языку и словесности в средних учебных заведениях // Замечания на проект устава общеобразовательных учебных заведений и на проект общего плана устройства народных училищ: В 6 ч. Ч. 6. СПб., 1862. С. 446—453. 

(Stojunin V.J. Soobrazhenija ob osnovanijah podrobnoj programmy po otechestvennomu jazyku i slovesnosti v srednih uchebnyh zavedenijah // Zamechanija na proekt ustava obshheobrazovatel’nyh uchebnyh zavedenij i na proekt obshhego plana ustrojstva narodnyh uchilishh: In 6 vols. Vol. 6. Saint Petersburg, 1862. P. 446—453.) 

[Стоюнин 1864] — Стоюнин В.Я. О преподавании русской литературы. СПб.: Тип. Паульсона, 1864. 

(Stojunin V.J. O prepodavanii russkoj literatury. Saint Petersburg, 1864.) 

[Сухих 2008] — Сухих И.Н. Литература: учебник для 10 класса: среднее (полное) общее образование (базовый уровень): В 2 ч. Ч. 1. М.: Издательский центр «Академия», 2008. 

(Suhih I. N. Literatura: uchebnik dlja 10 klassa: srednee (polnoe) obshhee obrazovanie (bazovyj uroven’): In 2 vols. Vol. 1. Moscow, 2008.) 

[Съезд преподавателей 1867] — Съезд преподавателей русского языка и словесности в гимназиях Харьковского учебного округа, бывший в Харькове 6—16 января 1867 года. Харьков, 1867. 

(S’ezd prepodavatelej russkogo jazyka i slovesnosti v gimnazijah Har’kovskogo uchebnogo okruga, byvshij v Har’kove 6—16 janvarja 1867 goda. Kharkov, 1867.) 

[Съезд учителей 1866а] — Съезд учителей русского языка и словесности в гимназиях Казанского учебного округа в Казани в июле 1866 года. Казань: Тип. Казанского ун-та, 1866. 

(S’ezd uchitelej russkogo jazyka i slovesnosti v gimnazijah Kazanskogo uchebnogo okruga v Kazani v ijule 1866 goda. Kazan’, 1866.) 

[Съезд учителей 1866б] — Съезд учителей русского языка и словесности в гимназиях Московского учебного округа. М., 1866. 

(S’ezd uchitelej russkogo jazyka i slovesnosti v gimnazijah Moskovskogo uchebnogo okruga. Moscow, 1866.) 

[Учебные планы 1872] — Учебные планы предметов, преподаваемых в мужских гимназиях министерства народного просвещения // Журнал Министерства народного просвещения. 1872. Ч. 162. № 7. С. 51—85. 

(Uchebnye plany predmetov, prepodavaemyh v muzhskih gimnazijah Ministerstva narodnogo prosveshhenija // Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija. 1872. Vol. 162. № 7. P. 51—85.) 

[Чертов 2013] — Чертов В.Ф. Русская словесность в дореволюционной школе. 2-е изд., испр. и доп. М.: Прометей, 2013. 

(Chertov V.F. Russkaja slovesnost’ v dorevoljucionnoj shkole. Moscow, 2013.) 

[Эдельсон 1859] — Эдельсон Е.Н. Н. Щедрин и новейшая сатирическая литература // Утро. Литературный сборник. М., 1859. С. 351—366. 

(Edel’son E.N. N. Shhedrin i novejshaja satiricheskaja literatura // Utro. Literaturnyj sbornik. Moscow, 1859. P. 351—366.) 

[Byford 2004] — Byford A. Between Literary Education and Academic Learning: The Study of Literature at Secondary School in Late Imperial Russia (1860s—1900s) // History of Education. 2004. Vol. 33. P. 637—660. 

[Guillory 1993] — Guillory J. Cultural Capital: The Problem of Literary Canon Formation. Chicago: The University of Chicago Press, 1993. 

[Hunter 1988] — Hunter I. Culture and Government. The Emergence of Literary Education. London: Palgrave Macmillan, 1988. 

[Perkins 2000] — Perkins D. Literary History and Historicism // Cambridge History of Literary Criticism / Ed. by Marshall Brown. Vol. 5: Romanticism. Cambridge: CUP, 2000. P. 338—361. 

[Vdovin 2017] — Vdovin A. «Dmitry Tolstoy’s Classicism» and The Formation Of The Russian Literary Canon in The High School Curriculum // Ab Imperio. 2017. № 4. P. 108—137.

---

[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-312-20003.

[2] О роли Буслаева см.: [Чертов 2013: 80—89].

[3] На страницах «Отечественных записок» 1848 года А.Д. Галахов отмечал, что критика перестала быть чисто эстетической и ставит теперь целью рассмотреть творения автора в отношении к общественным вопросам [Галахов 1848: 13].

[4] См.: [«Современник» против «Москвитянина» 2015: 649].

[5] Нами учтены материалы съездов московского, Петербургского, Казанского, Одесского и Харьковского учебных округов; статьи в «Журнале Министерства народного просвещения», «Учителе», «Педагогическом вестнике» и «Филологических записках» (Воронеж).

[6] «Практический метод, ставящий на первый план изучение произведений и самостоятельные разборы их учениками, получил право гражданства» [Скопин 1866: 164].

[7] Это отмечали многие словесники 1860-х годов. см., например: [Петров 1861: 254].

[8] На это проницательно указал А.Н. Пыпин [Пыпин 1862: 181—182].

[9] В 1866 году Н. С. Тихонравов на съезде учителей Московского учебного округа сокрушался, что современная политика и журналистика проникли в преподавание языка и литературы, так что в некоторых гимназиях рекомендовались даже статьи «Жуковского в современнике и статьи Благосветлова в Русском слове» [Съезд учителей 1866б: 3].

[10] О взглядах Стоюнина см.: [Byford 2004: 643].

Общественная и литературно-критическая программа нигилистов Аннотация. Общественная программа и литературно-критическая деятельность топлива. Основные принципы и взгляды нигилистов

Слово «нихист» на латыни дословно переводится как «ничто». Это человек, не признающий никаких авторитетов. Этот термин получил широкое распространение в литературе и публицистике 60-х годов 19 века.

Общественная мысль

В России этот поток получил максимальное распространение после того, как свет увидел Роман I.С. Тургенев «Отцы и дети». Нигилизм проявил себя как публичное настроение разногласий, считающихся установленными правилами морали. Эти люди отрицали все обычное. Соответственно, нигилист — это человек, который ничего не признает. Представители этого потока отвергали религиозные предрассудки, деспотизм в обществе, искусство, литературу. Нигилисты выступали за свободу личности женщины, ее равенство в обществе, а также в определенной степени выступали за эгоизм. Программа этого потока была очень схематичной, а те, кто ее продвигал, были слишком прямолинейны.

Если говорить о нигилизме как мировоззрении, его нельзя назвать твердым. Нигилист — это человек, который отличался только выражением неприятия окружающей действительности. Идеи этого социального течения в то время высказывал журнал «Русское слово».

Нигилизм «отцам и детям»

Как уже упоминалось, сам термин получил распространение после выхода в свет романа «Отцы и дети». В этой работе Нихист — Евгений Базаров. У него были последователи, но об этом позже.Термин «нигилизм» получил распространение после выхода романа. До этого в журналах такие идеи называли «негативным направлением», а его представителей — «свистками».

Для противников общественного потока нигист — это тот, кто стремился разрушить моральные основы и продвигал безнравственные принципы.

«Что такое базары?»

Именно с таким вопросом п.п. Кирсанова племяннику Аркадию. Слова, что базары — нигилист, поразили брата Павла Петровича.Для представителей его поколения жизнь без принципов невозможна.

Стоит отметить, что нигилисты в литературе — это прежде всего герои Тургенева. Самая яркая, конечно, это базары, у которых были последователи, Кукшин и Ситников.

Принципы нигилистов

Для представителей этого потока характерен главный принцип — отсутствие каких-либо принципов.

Наиболее ярко идейная позиция Базарова отражается в спорах с Павлом Петровичем Кирсановым.

Герои по-разному относятся к простым людям. Базаров считает этих людей «темными», Кирсанов недолюбливает патриархальность крестьянской семьи.

Природа для Евгения — это своеобразная кладовая, в которой может разместиться человек. Павел Петрович восхищается ее красотой.

Негативно относится к искусству главный нигилист романа «Отцы и дети». Читать литературу для басара — пустое времяпрепровождение.

Евгений и Павел Петровичи — представители разных социальных слоев.Базаров Диффлайн. Этим во многом объясняется его отношение к людям и равнодушие ко всему прекрасному. Он представляет, насколько тяжела жизнь тех, кто обрабатывает землю. Русские нигилисты, как правило, действительно были отличиями. Вероятно, это связано с их революционными настроениями и неприятием социальной системы.

Последователи Базарова

На вопрос, кто из героев был нигилистом в «отцах и детях», можно, конечно, ответить, что Аркадий Кирсанов считал себя учеником Базарова.Кукшин и Ситников тоже отдаются своим последователям. Однако могу ли я считаться нигилистом?

Аркадий хоть и пытается подражать Базарову, но совершенно иначе относится к искусству, природе, родным людям. Он достаточно холодно ведет себя с Базаровым, чтобы общаться, говорит тихим голосом и держится незамеченным. Аркадий — воспитанный молодой человек. Он формируется, искренне чушь. Младший Кирсанов вырос в другой среде, ему не нужно было зарабатывать деньги.

Однако, когда Евгений Базаров влюбляется в Анну Одинцову, кажется, что в его поведении тоже есть оттенок узости.Конечно, он намного тяжелее Аркадия, глубоко разделяет идеи нигилизма, но при этом он все равно не может отказаться от всех ценностей. В конце романа, когда Базаров ожидает собственной смерти, он осознает силу родительской любви.

Если говорить о Кушине и Ситнике, то они изображены Тургеневым с такой иронией, что читатель сразу понимает: воспринимать со стороны «серьезных» нигилистов не стоит. Кукшин, конечно, «кушал», стараясь не казаться, что это есть на самом деле.Автор называет его «тварью», подчеркивая тем самым суетливость и глупость.

Ситникова писателю уделяет еще меньше внимания. Этот герой — сын трактирщика. Он недалеко, продолжает развязать, копируя, наверное, Манеру Базарова. У него есть мечта сделать людей счастливыми, используя заработанные на это деньги Отцом, что выражается в неуважительном отношении к чужому труду к родителям.

Что хотел сказать автор с таким ироничным отношением к этим персонажам? Во-первых, оба героя олицетворяют отрицательные стороны личности самого Базара.Ведь он не проявляет уважения к устоявшимся ценностям, которые были заложены много веков назад. Также Базаров показывает пренебрежение к родителям, которые живут только любовью к единственному сыну.

Второй момент, который хотел показать писатель, — это то, что время «базара» еще не пришло.

История происхождения термина «нигилизм»

Благодаря Тургеневу концепция нигилизма получила широкое распространение, но он не придумал этот термин. Есть предположение, что Иван Сергеевич позаимствовал его у Н.И. Надежной, обратившейся к нему в публикации за отрицательную характеристику новых литературно-философских течений.

Тем не менее именно после распространения романа «Отцы и дети» термин получил социально-политический оттенок и получил широкое распространение.

Следует также сказать, что дословный перевод этого слова не передает содержания этого понятия. Представители потока нисколько не были обделены идеалами. Есть предположение, что автор, создавая образ Базара, демонстрирует осуждение революционно-демократического движения.При этом Тургенев заявил, что его роман направлен против аристократии.

Итак, термин «нигилизм» изначально задуман как синоним слова «революция». Однако это слово приобрело такую ​​популярность, что семинарист мог рассматривать нигилиста, который предпочел учиться в университете и отказался от духовной карьеры, или девушку, выбравшую мужа при разрушении сердца, а не указом. родственников.

Нигилист — это человек, отрицающий важность общепринятых ценностей как моральных, так и культурных.Понятие «нигилист» происходит от латинского «Nihil» и означает «ничего». Nihist будет обозначать все принципы, не признает априорных авторитетов. Помимо несогласия с общепринятыми ценностями и идеями, он еще и отрицает осмысленность человеческого существования. Нигилисты склонны к критическому мышлению и скептицизму.

Кто такой Нихист.

В толковом словаре есть информация, что нигилист — физическое лицо, которое:

— отрицает смысл человеческого существования;

— все общепризнанные авторитеты низвергнут с пьедесталов;

— отвергает духовные ценности, идеалы и основные истины.

Nihlist своеобразно реагирует на события в окружающей среде, проявляя защитную реакцию в виде несогласия. Отрицание нигилизма часто достигает мании. Для него все человеческие идеалы подобны призракам, которые ограничивают свободную личность и мешают ему жить правильно.

Нигилист признает в этом мире только материю, атомы, образующие определенное явление. Среди основных причин нигилизма — а также чувство самосохранения, которое не является чувством духовной любви. Нигилисты утверждают, что все творческое не нужно, и принимают чушь.

В психологии нигистом считается человек, отчаявшийся в поисках причин и смысла существования на Земле.

В концепциях Э. Фромма представлен как механизм. Фромм считал, что главная проблема личности, пришедшей в этот мир не по своей воле, — это естественное противоречие между бытием, а также то, что человек, владеющий способностью познавать себя, других, настоящее и прошлое. , выходит за пределы природы. По мнению Э.Фромма личность развивается в стремлении к свободе и стремлении к отчуждению. И это развитие происходит за счет увеличения свободы, но не всем под силу. В результате негативные состояния и психические переживания приводят человека к отчуждению и утрате себя. Возникает защитный механизм «бегство от свободы», который ведет человека к деструктивизму, нигилизму, автоматизму, желанию разрушить мир, чтобы мир его не разрушил.

В.Райч, анализируя внешность и поведение нигилистов, характеризует их как высокомерных, циничных, дерзких с иронической ухмылкой.Эти качества — следствие нигилизма как защитного механизма. Эти особенности «Архипринта» и выражаются в форме «характера». В.Райч утверждает, что черты нигилистов — это пережитки сильных защитных механизмов прошлого, отделенные от исходных ситуаций и ставшие постоянными характеристиками характера.

Нигилист — это человек, разочаровавшийся в жизни и скрывающий под маской горечь этого разочарования. Но именно в поворотные моменты истории человечества нигилисты были движущей силой перемен и событий, и большинство носителей нигилистического взгляда были молодыми людьми с их стремлением к максимализму.

Просмотры нигилистов

Доктрина нигилизма зародилась в XII веке, но вскоре была признана еретической и сознательно анафемой папой Александром III.

Особый размах получило нигилистическое движение XIX века на Западе и в России. Он был связан с именами Якоби, Ницше, Стиннера, Прудона, Кропоткина, Бакунина и других.

Само понятие «нигилизм» ввел немецкий философ Ф.Г. Skyci. Наиболее ярким представителем нигилизма был Ф.Ниче. Он считал, что в мире нет истины, а ее существование — прохристианские мыслители.

Другой известный никист О. Шпенглер продвигал идею заката европейской культуры и разрушения прежних форм сознания.

С.Кьеркегор считал, что причиной распространения нигилистического движения является кризис христианской религии.

В России второй половины XIX века было больше сторонников нигилизма, отрицающих устоявшиеся правила общества.Они высмеивали религиозную идеологию и проповедовали атеизм.

Значение слова «нигилист» наиболее раскрыто в образе Евгения Базарова, Героя Романа И.С. Ромегенева «Отцы и дети». Яркий представитель своего времени, он выразил как социальные, так и политические изменения, произошедшие тогда в обществе. Он был «новым человеком», Бунтар. Базарник описывается Тургеневым как сторонник самого «беспощадного и полного отрицания». Прежде всего он выступал против самодержавия, крепостничества, религии, всего того, что он породил народную нищету, образность, тьму, общность, патриархальную древность, семейную нейтралитет.Несомненно, это отрицание носило революционный характер, такой нигилизм был характерен для революционных демократов 60-х годов.

Среди основных типов нигилизма в современном обществе можно выделить несколько.

Правовой нигилизм — это отрицание законов. Это может привести к торможению правовой системы, противоправным действиям, а также хаосу.

Причины правового нигилизма могут иметь исторические корни, также он возникает из-за несоответствия законов интересам граждан, несогласия людей со многими научными концепциями.

Моральный нигилизм называется метаэтической позицией, которая утверждает, что ничто не может быть морально или аморальным. Нигилисты предполагают, что даже убийство, независимо от его обстоятельств и причин, нельзя расценивать как плохое или доброе дело.

Молодежный нигилизм, как и юношеский максимализм, выражается яркими эмоциями в отрицании всего. Молодой человек часто не соглашается со взглядами, привычками и жизненным укладом взрослых и пытается защитить себя от негативной реальной жизни.Этот вид нигилизма часто присущ не только молодым людям, но и эмоциональным людям любого возраста и выражается в различных сферах (в религии, культуре, правах, знаниях, общественной жизни).

Желтый нигилизм сегодня довольно распространен. Это философская позиция, которая гласит, что объектов, состоящих из частей, не существует, а есть только базовые объекты, которые не состоят из частей. Например, нигилист уверен, что лес существует не как отдельный объект, а как множество растений на ограниченном пространстве.И что понятие «лес» создано, чтобы облегчить человеческое мышление и общение.

Географический нигилизм начал стоять сравнительно недавно. Суть его в отрицании и необоснованности нелогичного использования географических знаков частей света, подмене географических направлений Северо — Восток — Юго — Запад и географических частей света культурным идеализмом.

Эпистемологический нигилизм — это форма, одобряющая сомнения в возможности достижения знания.Он возник как реакция на идеал и универсальную цель древнегреческого мышления. Первыми скептицизм поддержали софисты. Спустя какое-то время образовалась школа, лишенная возможности совершенных знаний. Тогда была четко осознана проблема нигилизма, заключающаяся в нежелании его сторонников получать необходимые знания.

Популярный сегодня Нигилизм — это культура. Его суть в отрицании культурных сфер всех сфер жизни общества. Руссо, Ницше и другие основатели контркультуры полностью отрицали всю западную цивилизацию, а также буржуазную культуру.Наибольшая критика обрушилась на культ потребления массового общества и массовой культуры. Нигилисты уверены, что только авангард достоин развития и сохранения.

Религиозный нигилизм — это бунт, восстание против религии, негативное отношение к духовным общественным ценностям. Критика религии выражается в прагматическом отношении к жизни, в растерянности. Этот нигилист ничто не назвал его святым.

Социальный нигилизм выражается в различных проявлениях. Это неприязнь к государственным институтам, реформам, социальные протесты против различных преобразований, нововведений и шоковых методов, несогласие с различными политическими решениями, отказ от нового образа жизни, новых ценностей и изменения, отрицание западного поведения.

Среди отрицательных сторон нигилизма — неспособность выйти за рамки собственных взглядов, непонимание среди других, категоричность в суждениях, что часто наносит вред нигилистам. Однако положительно то, что нигилист проявляет свою индивидуальность, отстаивает собственное мнение, ищет чего-то нового.

Война против Бога, логически проистекающая из провозглашения царства, означающего празднование раздробленности и абсурда, вся эта идея, возглавляемая DIILOM, вкратце является теологией и содержанием нигилизма.Однако человек не может жить с таким грубым отрицанием. В отличие от дьявола, он не может даже желать его самого, а желает его, ошибочно принимая его за что-то положительное и доброе. Фактически, ни один нигилист — за исключением моментов наивысшего подъема, безумия или, может быть, отчаяния — не видел в этом отрицании ничего, кроме средств достижения высшей цели, то есть нигилизм преследует свои сатанинские цели через позитивная программа. Наиболее склонные к насилию революционеры — Нечаев и Бакунин, Ленин и Гитлер и даже обезумевшие практики «пропагандистской акции» — мечтали о «новом порядке», который сделает возможным их насильственное уничтожение старого порядка.Дадаизм и антилиперы ищут не полного разрушения искусства, а путь к «новому» искусству; Пассивный нигилист с его «экзистенциалистской» апатией и отчаянием продолжает жить только потому, что он смутно надеется найти какое-то глобальное удовлетворение в мире, который, казалось бы, отказался от этой возможности.

Итак, нигилистическая мечта о «позитиве» в своем направлении. Но истина требует, чтобы мы рассматривали ее в соответствующей перспективе: не через розовые нигилистические очки, а с реалистичной позиции, которую мы обеспечиваем близким знакомством этого века с феноменом нигилизма.Вооружившись знаниями, которые дает это знакомство, и христианской истиной, позволяющей им принимать во внимание их, попытайтесь увидеть, что скрывается за фасадом нигилистических фраз.

В таком ракурсе те фразы, которые представлены нигилистами и полностью «положительны», предстают перед православным христианином в ином свете, как положения Программы, радикально отличные от того, что ставят апологеты нигилизма. .

1. Разрушение старого порядка

Первая и наиболее очевидная позиция программы нигилизма — это разрушение старых порядков.Старый порядок был почвой, питавшей христианскую истину; Туда, в этой почве, ушли корни человечества. Все его законы, установления и даже обычаи были основаны на этой истине, они должны были научить ее: его здания были построены во славу Бога и служили очевидным признаком его порядка на земле; Даже в общем «примитивные», но естественные условия жизни служили (хотя, конечно, ненамеренно) напоминанием о скромном положении человека, о его зависимости от Бога в тех немногих земных благах, которыми он был наделен, что его истинный дом там далеко, за «Долиной слез», в Царстве Небесном.Следовательно, чтобы война против Бога и Истины увенчалась успехом, необходимо разрушение всех элементов этого старого порядка, именно здесь вступает в силу особая нигилистическая «добродетель» насилия.

Насилие больше не является одним из побочных аспектов нигилистической революции, а частью ее содержания. Согласно марксистской «Догме», «Сила — подавляющая бабушка любого старого общества, беременная новым». Революционная литература изобилует призывами к насилию, даже некоторым экстазом перед перспективой его применения.Бакунин разбудил «дурные страсти» и призвал к освобождению «народной анархии» от процесса «всеобщего разрушения», его «Катехизис революционера» представляет собой азбуку беспощадного насилия. Маркс ревностно защищал «революционный террор» как единственное средство для ускорения прихода коммунизма, Ленин описывал «диктатуру пролетариата» как «господство, не ограниченное законом и основанное на насилии».

Демагогическое возбуждение масс и использование низменных страстей давно и в настоящее время являются общепринятой нигилистической практикой.В нашем веке дух насилия нашел наиболее полное воплощение в нигилистических режимах большевизма и национал-социализма, именно этим режимам отводилась главная роль нигилистической задаче разрушения старого порядка. Какими бы ни были их психологические различия и исторические «события», поставившие их в противоборствующие лагеря, в безумном желании выполнить эту задачу они оказались союзниками. Большевизм сыграл еще более решающую роль, поскольку оправдал свои чудовищные преступления псевдохристианским, мессианским идеализмом, вызывающим у Гитлера только презрение.Роль Гитлера в нигилистической программе была более конкретной и провинциальной, но, тем не менее, столь же значительной. Даже в случае неудачи, скорее, в провале его воображаемых целей нацизм служил для выполнения этой программы. В дополнение к тем политическим и идеологическим преимуществам, которые коммунистические власти предоставили нацистским «Антратенам» в европейской истории — принято считать, что коммунизм, хоть и зло, но не столько, сколько нацизм, — нацизм реализовал другое, более очевидное и Прямая функция.Она объяснила Геббельсу в его речи по радио в последние дни войны:

«Ужас бомбежек не щадит ни дома богатых, ни дома бедных, пока не упадут последние классовые барьеры, пока не упадут последние классовые барьеры. падение … вместе с памятниками искусства, последнее препятствие на пути к выполнению нашей революционной задачи. Теперь, когда все в руинах, нам придется восстанавливать Европу. В прошлом частная собственность держала нас в буржуазных пороках. бомбы вместо того, чтобы убить всех европейцев, были разделены только тюремные стены, в которых они томились.Пытаясь разрушить будущее Европы, врагу удалось только сломать прошлое прошлым, и все старое осталось с ним и научено. «

Таким образом, нацизм и его война сделали для Центральной Европы (менее очевидное — для Западной) то же, что большевизм сделал для России — они разрушили старый порядок и расчистили путь для построения» нового «. Большевизм легко принял эстафету. от нацизма, и на несколько лет вся Центральная Европа перешла под власть «диктатуры пролетариата», к которой такой нацизм так хорошо подготовился.

Нигилизм Гитлер был слишком чистым, неуравновешенным и поэтому играл только негативную, подготовительную роль во всей нигилистической программе. Его роль, как и чисто отрицательная роль первого этапа большевизма, теперь завершена, следующий этап принадлежит власти, имеющей более сложное представление о революции в целом, Советской власти, которой Гитлер наградил его наследие в словах: «Будущее принадлежит только более сильному восточному народу».

2. Создание «Новой Земли»

Однако пока мы не должны иметь дело только с будущим, то есть с целью революции; Между революцией разрушения и земным раем все еще есть переходный период, известный в марксистском учении как «диктатура пролетариата».На этом этапе мы можем познакомиться с позитивной, «конструктивной» функцией насилия. Нигилистическая советская власть наиболее безжалостно и систематически стремится развить эту стадию, однако сама работа свободного мира также была проведена, весьма преуспев в трансформации и сведении христианской традиции к системе, способствующей прогрессу. Советские и западные реалисты придерживаются одного и того же идеала, только первые стремятся к нему с откровенным рвением, а вторые — спонтанно и эпизодически; Эта политика не всегда проводится государством, но всегда вдохновляется им и опирается не только на индивидуальную инициативу и амбиции.Повсюду реалисты ищут тотальный «новый порядок», построенный исключительно на человеке, освобожденном от «Да» Божественного, и давящий на руины старого порядка, основание которого было Божественным. Вольто или невольно — революция нигилизма принята, и труд всех областей по обе стороны железного занавеса поднимает новое, чисто человеческое царство. Его апологеты считают неслыханным «Новую Землю», землю, используемую, направляемую, организованную для блага человека, против истинного Бога.

Нет места, безопасного от посягательств этого имперского нигилизма; Везде люди, не зная причины или лишь смутно о ее догадках, лихорадочно работают во имя прогресса.В свободном мире, возможно, они заставляют их заниматься такой лихорадочной деятельностью страха пустоты, Ужасом Вакуи. Эта деятельность позволяет им забыть тот духовный вакуум, который сопровождает все виды. В коммунистическом мире по-прежнему играет ненависть к реальным и мнимым врагам, и в основном — к Богу, Который «правил» с престола своей революцией: эта ненависть заставляет их изменять весь мир вопреки Ему. И в том, и в другом случае этот мир без Бога, который пытается устроить людей, холоден и бесчеловечен.Есть только организация и перформанс, но нет любви и благоговения. Бесплодная «чистота» и «функционализм» современной архитектуры может служить типичным выражением такого мира; Тот же дух присутствует и в универсальном планировании болезней, например, в «контроле над рождаемостью», в экспериментах, направленных на мониторинг наследственности, контроль сознания или рост благосостояния. Некоторые обоснования таких схем опасны, близки к явному безумию, где разъяснение частей и приемов доведено до поразительной нечувствительности к той нечеловеческой цели, которой они служат.Нигилистическая организация, тотальное преобразование всей Земли и общества с помощью машин, современной архитектуры и дизайна и сопутствующая им нечеловеческая философия «человеческой инженерии» является следствием ненадлежащего использования индустриализма и технологий, которые являются носителями вербовки; Это использование, если оно бесконтрольно, может привести к их полной тирании. Здесь мы видим применение на практике этой фазы развития философии, которую мы коснулись в главе 1 (см. Предисловие), а именно превращение истины в силу.То, что кажется безобидным с точки зрения философского прагматизма и скептицизма, сильно отличается от тех, которые планируют сегодня. Потому что, если нет истины, сила не знает границ, кроме тех, которые диктует ей среда, в которой она действует, или другая, более сильная сила, противостоящая ей. Сила современных последователей «планирования», если ей ничто не противостоит, не остановится, пока не дойдет до своего естественного завершения — сообщества тотальной организации.

Такова была мечта Ленина: прежде чем диктатура пролетариата достигнет своей цели, «все общество будет одной конторой, одной фабрикой, с равенством труда и равной оплатой.«На нигилистической« новой земле »вся человеческая энергия должна быть устранена мирскими интересами, вся человеческая среда и каждый объект должны служить цели« производства »и напоминать человеку, что его счастье достигается только в этом мире: то есть необходимо установить абсолютный деспотизм банальности … Такой искусственный мир, построенный людьми, «устраняющий» последние остатки Божественного Влияния в мире и последние следы веры в Бога, обещает быть настолько всепоглощающим и всепоглощающим. всеобъемлющий, что человек не может даже видеть, вообразить или хотя бы надеяться, что есть хоть что-то за его пределы.С нигилистической точки зрения это будет мир совершенного «реализма» и полного «освобождения», а на самом деле это будет огромная и наиболее приспособленная тюрьма, когда-либо известная людям, по точному выражению Ленина, с который «невозможно оценить, некуда будет идти».

Сила мира, нигилистам которого доверяют так, как христиане верят Богу, никогда не сможет освободить ее, она может только поработить. Только Христос, «завоевавший мир» (см. 16, 33), освобождается от этой силы, освобождается, когда она становится почти абсолютной.

3. Формирование «нового человека»

Разрушение старых порядков и строительство «новой земли» — не единственные и даже самые важные положения исторической программы нигилизма. Они представляют собой лишь подготовительный этап к действиям, более значительным и зловещим, чем они сами, а именно к «человеческому преобразованию». Так, PseudoniShean Гитлер и Муссолини мечтали, чтобы с помощью «творческого» насилия принудить человечество к «Высшему порядку». Розенберг, пропагандист Гитлера, сказал: «Создать новый человеческий тип из мифа о новой жизни — вот в чем миссия нынешнего века.«Нацистские практики ясно показали нам, что / это для« человеческого типа », и мир, казалось, отверг это как жестокое и бесчеловечное. Однако« массовое изменение в человеческой природе », к которому марксизм мало чего хочет от него иного. Маркс и Энгельс очень недвусмысленно пишут: «Что касается производства коммунистического сознания в массовом масштабе и для успеха в достижении самой цели, необходимо массовое изменение людей, изменение, которое произойдет в практических действиях в революции: революция необходима не только потому, что невозможно свергнуть правящий класс каким-то другим способом, но также потому, что класс, который свергнет его, может сделать это только в революции, избавившись от всего навоза веков и подготовив его заново. -установить общество.»

Оставляя вопрос о том, какой человек будет произведен в результате этого процесса, мы обратим особое внимание на используемые средства: это опять же насилие, которое необходимо для формирования» нового человека «не меньше, чем построить «новую землю». Однако оба они тесно взаимосвязаны между собой в детерминистской философии Маркса, поскольку «в революционной деятельности изменение« я »совпадает с изменением обстоятельств» 6. Изменение обстоятельств или, точнее, , процесс их изменения посредством революционного насилия обращает самих революционеров.Увидев магический эффект, производящий потакание страстям в человеческой природе — гнев, ненависть, негодование, стремление к господству, Маркс и Энгельс, подобно их современнику Ницше, а после них Ленин и Гитлер, признают мистическое насилие. В этой связи мы должны вспомнить две мировые войны, насилие которых помогло разрушить старый порядок и прежнее человечество, которое превратилось в устойчивое традиционное общество, и сыграло большую роль в создании нового человечества, человечества без корней, которое было идеализировано Марксизм.Тридцать лет нигилистической войны и революции с 1914 по 1945 год создали идеальные условия для выращивания «Нового Человеческого Типа».

Для современных философов и психологов, несомненно, не секрет, что в нашу эпоху насилия человек сам изменяется не только под влиянием войны и революции, но и под влиянием практически всего, что претендует на звание «современного» и «прогрессивный». Мы уже приводили пример наиболее ярких форм нигилистического витализма, совокупный эффект которых направлен на то, чтобы лишить корней, целостности, «мобилизовать» личность, заменить ее баланс и корни бессмысленным стремлением к власти и движению, а нормальный человеческий чувства — нервное возбуждение.Деятельность нигилистического реализма, как на практике, так и в теории проходила параллельно и дополняла деятельность витализма, включая стандартизацию, упрощение, специализацию, механизацию, дегуманизацию: его цель — отбросить человека до простейшего, малоформатного уровня, сделать он раб своего окружения, идеал, работающий на мировой фабрике Ленина.

Все эти наблюдения сегодня стали обычным делом: о них написаны сотни томов. Многие мыслители способны увидеть очевидную связь между нигилистической философией, которая сводит реальность и человеческую природу к возможно простейшим концепциям, и нигилистической практикой, аналогичным образом умаляя внимание конкретного человека; Многие и те, кто понимает всю серьезность и радикальность такого «сокращения» и видит в нем качественное изменение человеческой природы, как пишет об этом Эрик Калер: «Непреодолимое желание разрушения и обесценивания человеческой личности… отчетливо присутствует в самых разных направлениях современной жизни: экономике, технологиях, политике, науке, образовании, психологии, искусстве, — это кажется настолько всеобъемлющим, что мы вынуждены признать в нем настоящую мутацию, модификацию всей человеческой природы. . «Но из тех, кто все это понимает, очень немногие осознают глубокий смысл и подтекст этого процесса, так как он относится к области теологии и лежит за пределами простого эмпирического анализа, и они также не знают лекарств от ему, так как это лекарство должно быть духовным.Только что процитированный автор, например, надеется перейти к «некоему супериндонному существованию», тем самым лишь доказав, что его мудрость не возвышается над «духом века этого века», выдвигающим идеал «Суперчеловки».

Что на самом деле представляет собой этот «мутант», этот «новый человек»? Это человек без корней, оторванный от своего прошлого, разрушившего нигилизм, сырье для мечты каждого демагога, «вольнодумца» и скептика, закрытого для истины, но открытого для любой новой интеллектуальной моды, потому что это действительно так. не имеет собственной интеллектуальной основы, и искатель «Нового Откровения», готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в нем разрушена, любитель планирования и экспериментальных экспериментов, который отказывается отказываться от истины, и мир кажется ему обширная лаборатория, в которой он волен решать, что «может быть», а что нет.Это автономный человек, под видом смирения, спрашивающий только то, что ему принадлежит по праву, но на практике гордость исполняется и ждет всего, чего нет в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он минута в минуту, без совести и ценностей в силе сильнейшего «побуждения», «Бунтара», ненавидящий любые ограничения и власть, потому что он свой — его единственный Бог, массы, новый варвар , пустышка и упрощенная, способная только к самым элементарным идеям, однако, презирая любого, кто будет упоминать только о чем-то более высоком или говорить о сложности жизни.

Все эти люди составляют одну личность — человека, формирование которого было целью нигилизма. Однако простое описание не даст о нем полного представления, необходимо видеть его изображение. И такой образ существует, его можно найти в современной живописи и скульптуре, возникшей по большей части после окончания Второй мировой войны и как бы завороженных действительностью, созданной кульминацией эпохи нигилизма.

Казалось бы, в этом искусстве снова «открывают» человеческую форму, от абсолютной абстракции выявляются окончательно различимые очертания.В результате мы получаем «Новый гуманизм», «Возвращение к человеку», и что во всем этом самое главное, в отличие от многих других художественных школ 20 века, это не искусственное изобретение, суть которого скрыта за облаком. иррационального жаргона, но самостоятельного роста, глубоко уходящего корнями в душу современного человека. Например, работы Альберто Джакомет, Жана Дубиффа, Фрэнсиса Бэкона, Леона Голуба, Хосе Луи Куэласа8 — это настоящее современное искусство, которое, сохраняя беспорядок и свободу абстракции, перестает быть простым убежищем от реальности и пытается разрешить вопрос о «человеческом предназначении».

Но что за человек «возвращает» искусство? Это, конечно, не христианин, не образ Бога, потому что «ни один современный человек не может поверить в него», это не «разочарованный» человек, придерживающийся гуманизма, которого все «продвинутые» мыслители считают себя дискредитирующими и познавшими. . Это даже не человек кубизма и экспрессионизма нашего века с искаженными формами и природой. Он начинается там, где заканчивается; Это попытка войти в новую зону, изобразить «нового человека».

Православному христианину, интересующемуся правдой, а не тому, что нынешний авангард считает модным или изощренным, не нужно долго думать, чтобы проникнуть в секрет этого искусства: в нем вообще нет человека, это новаторский, демонический.Предметом этого искусства является не человек, а некое низшее существо, поднимающееся — по словам Джакетти, «выпущенное» — из неведомых глубин.

Тела, в которых задерживается это существо — и во всех его метаморфозах это одно и то же существо — не обязательно искажены до неузнаваемости; сломанные и расчлененные, они часто более реалистичны, чем изображения человеческих фигур на более раннем этапе современного искусства. Очевидно, это существо не было жертвой бешеной атаки, а родилось таким искаженным, настоящим мутантом.Невозможно не заметить сходство некоторых изображений этого существа с фотографиями некрасивых младенцев, родившихся в последние годы у тысяч женщин, принимавших препарат Талидомид (Thalidomide) во время беременности, и это не последнее из таких чудовищных совпадений. Даже больше, чем тела, мы скажем лица этих существ. Нельзя сказать, что они выражают безнадежность, потому что это значило бы приписывать им некоторую человечность, которой у них нет. Это лица существ, более-менее приспособленных к миру, который они знают, мир не враждебный, а совершенно чуждый, не нечеловеческий, а ачелечный.Агония, гнев и отчаяние раннего экспрессионизма здесь как бы застыли; Они отрезаны здесь от мира, к которому раньше он относился как минимум отрицательно, теперь им нужно создать свой мир. В этом искусстве человек даже не более карикатурен на самого себя, он больше не изображен в муках духовной смерти, подвержен атакам гнусного нигилизма нашего века, который отмечается не только в теле и душе, но и в душе. сама идея и природа человека. Нет, все это прошло, кризис позади, теперь человек мертв.Новое искусство празднует рождение нового вида, существ из глубин.

Мы слишком долго говорили об этом искусстве, несоизмеримо долго по сравнению с его внутренней ценностью. Его свидетельства безошибочны и очевидны для тех, у кого есть глаза: эта ярко выраженная абстрактная реальность кажется невероятной. Да, было легко объявить фэнтези «Новое человечество», которое предвидели Гитлер и Ленин, и даже идеи, очень уважаемые среди нас, нигилистов, которые спокойно обсуждают проблемы научного освоения «биологического суперсарда» или компонентов Формирование «нового человека» с помощью узкого «современного образования» и жесткого контроля сознания кажется маловероятным и лишь немного зловещим.Но столкнувшись с настоящим ручным «новым человеком», столь же жестоким и омерзительным, столь непреднамеренно, но очень настойчиво возникающим в современном искусстве, получившем в нем такое широкое распространение, мы были застигнуты врасплох, и весь ужас современного состояния человека поразил нас так глубоко, что Мы не можем скоро это забыть.

09.07.2006

УДК 821.161.1.09 «18»

Фесенко Эмилия Яковлевна, кандидат филологических наук, профессор кафедры теории и истории литературы Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносов. Автор 53 научных публикаций

«Литературный нигилизм»

Как феномен русской общественной жизни XIX века

В статье рассматривается явление, составившее пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века и получившее название «литературный нигилизм», его духовными отцами были общественные и литературные деятели А.Н. Радищев, П.Я. Чаадаев, П. Пестель, М.А. Бакунин. Автор затрагивает также проблему «Интеллектуального нигилизма».

Литературный нигилизм, критика, дилетантизм

Во второй половине XIX века М.Бакунина и

А. Герцен в Лондоне, Н. Чернышевский в Москве, Д. Писарев в Санкт-Петербурге были кумирами своего времени. В них было что-то завораживающее молодых людей, «что-то зародилось, — по наблюдению Э. Перехеншлей-дер, — и цель, которую они« выставили », — значение Нет нетерпимых к людям, чем либералы» 1.

Постепенно, к 60-м годам в России возникло такое явление, которое получило название «литературный нигилизм», ставшее пятилетним эпизодом литературной жизни России XIX века.Литературная традиция, превратившаяся в целое явление, начала развиваться, несомненно, задолго до 60-х годов и была связана, по мнению многих исследователей этого периода истории России, с именем А. Радищева на всем пути от св. Из Петербурга в Москву, не видевших приятных явлений в русской жизни. Отсюда нигилизм полного отрицания «проклятой сырой реальности».

Ю. Никуличев в статье «Великий распад», осмысливая это явление, говорил о «демонстрации

.

тивное проявление »определенных идей« этого нигилизма », в то же время исключение всего из его« трезвой правды жизни, а не черного и черного (nihil — ничего…). «Он заметил, что« никакой переписи на нигилизм в этом смысле не существовало », согласившись с А.И. Герцем, утверждавшим, что среди нигилистов было много« фигур, давно сделавших пьедестал из благородных негодований и почти хитрых из мрачных сочувствующих ». заключительные, даже если не названные прямо именами тех, кто так успешно выступил, проливая слезы на общественное сознание. «2

«Духовными отцами» русской интеллигенции ряд отечественных мыслителей считают П.Я. Чахаадаева, В. Белинский, А. Герцен, М.А. Бакунина. Эта точка зрения связана с тем, что в 30-50-е годы XIX века произошли глубокие изменения в мировоззрении российского образованного общества, в частности, стали распространяться нигилистические идеи. В нигилизме обвиняли не только А. Радищева, но и П.Я. Чаадаева, а позже в одном ряду с ними оказались М. ​​Бакунин и В. Белинский, И. Веддная

.

и Н. Добролюбов, А. Герцен и М. Петрашев-Кий.

Эволюция интеллигентного нигилизма, несомненно, связана с тем, что роль не только благородной интеллигенции, но и разной, но это не могла не сказаться на литературе, всегда живущей на событиях общественной жизни России.И появились Тургенев Базаров и Ру Дин, Гончаровский Волохов.

Б. Равельс в своих исследованиях останавливает внимание на том факте, что существует социальная (классовая) и духовная однодневка («истощение», выражаясь языком П. Б. Струве и Н. В. Соколова) 3.

Большинство лидеров русских нигилистов XIX века были дворянами (П. Пестель, К. Рылеев, А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин, Д. Писарев, М. Петрашевский, М. Соколов, П. Лавров, Н. Михайловский), а из отличий — В.Белинский, Н. Полежаев, Н. Надеждин, Н. Добролюбов, Н. Чернышевский.

Многие из них были не только публичными, но и литературными деятелями, что определило формирование такого явления в русской жизни, как «литературный нигилизм». Этому способствовали и круги 30-х: М.Ю. Лермонтова, В. Белинский, Н.В. Станкевич и более радикальные круги 40-х: М.В. Петрашевского,

А.И. Герцен и Н. Огарева.

Одним из тех, кто сыграл огромную роль в формировании российской критики, можно назвать

.

Б.Г. Белинского, которого А. Герцен считал «человеком крайности» и которому свойственен максимализм романтики. Он совершил полный переворот во взглядах на литературное творчество, найдя в себе мужество признать большое количество литературных шедевров, созданных в Золотой век.

В отечественной историографии Белинского их часто называют Родоначалями русского нигилизма. А. Герцен писал: «Белинский был нигилистом с 1838 года — он имел на это все права» 4. В конце 40-х годов в письме к В.П. Боткин Белинский уже говорил о необходимости «развивать идею отрицания, без которого человечество превратилось бы в« стоящее »и« вонючее »болото» 5. Критик посчитал отрицание необходимой частью исторического процесса. :

«Деситмент — мой Бог. В истории мои герои-разработчики из старины — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон» 6. Да и все его утопические идеи были нигилистическими: «Я начинаю любить Магинк Ма. -Ратовски: Чтобы сделать его счастливым хоть малейшую часть его, я, кажется, ем огонь и остальное мечу »7.Н. Бердяев считал Белинского представителем русской радикальной интеллигенции8.

Белинский, по наблюдениям П. Вейля и А. Гэ Ниса, «вмешивался в литературный процесс без излишнего трепета, с необходимой трезвостью и смелостью». Его достоинство «было как раз тем самым известным безумием, с которым он рисовал предыдущую литературу». «Футурист» Белинский дебютировал отчаянным хулиганским заявлением: «У нас нет литературы!». Это означало, что Великая русская литература должна начинаться с ее современников — Пушкина и Гоголя.Мужество Белинского сразу же было вознаграждено популярностью.

Стал правителем Дума с первых печатных стежков — из статьи «Литературные сны» 9.

Авторы «родной речи» подчеркивают, что Белинский «не был связан с официальной наукой», что он «с пылом относительного невежества ворвался в литературный процесс», что «авторитет науки не прописал, а он» Не чурался его легкомыслия, Ни своей категоричности: он заменил педантизм, эстетическую систему — темпераментом, литературный анализ — публицистикой.Стиль Белинского был «немного циничным, немного знакомым и обязательно приправленным сарказмом и иронией». Он сначала «завел игру» с читателем, в которой не было «скучной серьезности», он придавал большое значение «развлечению», часто грешил «чудовищным многословием», но сам был «талантливым читателем», всегда «следовал за своим автором» (Пушкин отмечал «независимость мнений и остроумие» критики). «Общий вкус редко подводил», но критику не удалось «найти абсолютный критерий своего анализа» и признать «крах своих теоретических утверждений», в отличие от появившихся эпигалов и толкователей.

В результате Белинский переносит акцент с актуальной литературой на результат ее социального воздействия. Расставшись с эстетикой, он чувствует себя намного увереннее, критикуя не литературу, а жизнь. Именно таким был Белинский, публицист, обществовед и критик, потомки заслужили пьедестал. Его анализ человеческих типов очень интересен сам по себе — и без литературных героев, положенных в основу «10.

».

Сторонники Белинского одобрили разработанный им принцип — исследовать социальную реальность на основе литературы.Д. Писарев, например, в статье о Базарове довел этот прием до виртуозности. Но если Белинский, уверенный в том, что в искусстве главное — это то, что оно «отражает жизнь» (с его легкой руки формула «Литература — учебник жизни» появилась позже, то не отказывался от требований соблюдения художественных принципов в литературном творчестве). произведений, литературная критика все больше стала отходить от литературы.

Идею разрушения Д. Писарев обосновал в своей ранней статье «Сколасты XIX век».Исследователи его творчества сходятся на том, что в его мировоззрении присутствуют все разнообразные формы нигилизма — этические, эстетические, религиозные, политические. Этическое основывалось на теории «разумного эгоизма» Чернышевского, эстетическое обосновывалось в статье «Разрушение эстетики», религиозное связывалось с ее атеизмом, политическое — с желанием изменить существующий общественный строй.

DI. Писарев, начавший с одобрения аристократии над демократией, восстания «красных прогрессоров» с их «немытыми руками», «нечистыми волосами» и желанием «блокировать самостоятельно» со стороны России, приходя к руководству «Русского слова» , постепенно превращает его в «демократический принцип» и «социальное отрицание всего сущего» и заявляет в своей «схоластике XIX века», что «ментальная аристократия — явление опасное… «А когда сидел в Петропавловской крепости за« попытку возбуждения Бунты », Писарев стал писать для« Русских слов », считавшегося выдающимся литературным критиком,

.

наименее писал о художественных достоинствах литературного произведения, не скрывая своего кредо: «Рассматривая роман или рассказ, я постоянно имею в виду не литературное достоинство этого произведения, а ту пользу, которую можно извлечь из него мои читатели. .. »11 Он, не колеблясь, заявил, что« неприступный и широковещательный смех Щедрина сам по себе приносит в наше общественное сознание и наше человеческое совершенствование так же мало пользы, как бесплатное и бесцельное продвижение города Фета », что« влияние Гедрина на молодых людей может быть только вредно… »(« Цветы невинного юмора »), что« … даже лучшие наши критики Белинский и Добролюбцы не могли оторваться от эстетических традиций … »(« Мотивы русской драмы ») 12

Отвечая на вопрос, есть ли в России замечательные поэты, Писарев заявляет, что их нет

По его мнению, в России были либо «ростки поэтов», к ним он относится Крылова, Грибоедов, Лермонтов, Полежаев, Гоголь, либо «Пародии на поэта», он ссылается на Жуковского и Пушкина («Реалисты»). 13.

Сам Д. Писарев отличался такими чертами, как негибкость, неполнота выводов, конфессиональная страсть, категоричность в суждениях, «непочтительность к властям» (Чернышевский). Он был из породы тех «русских мальчишек» — детей своей эпохи, о которых Ф.М. Достоевский в «Братьях Карамазовых»: «Покажи тебе … русскому школьнику звезду звездного неба, о которой он не знал. любая идея, и он вернет вам эту карту без чего-либо.«

В. Кантор В своих заметках о Писареве, говоря об «Органической связи выдающегося критика с основным направлением развития русской культуры» 14 и помещает его в ряд самостоятельно мыслящих людей, ставших героями своего времени, таких как А. Радищев, В. Новиков, П. Чаадаев, А. Герцен, понимая Пафос творчества Пизы-Ревиора, видя историческую закономерность его мировоззрения — взгляд человека, творческая деятельность которого пришлась на период разбив революционную ситуацию начала 60-х, но не взяв утилитарный

Писарева, который подошел к явлениям искусства с точки зрения их практической пользы для жизни, пренебрежения культурными ценностями, резким осуждением Пушкина и Салтыкова-Щедрина15 и высоко оценил стремление Писарева к независимости, отвагу самоанализ, открытая самокритика и, самое главное,

Внутренний пафос всех его статей, сводящийся к желанию воспитать мыслящего, независимого человека.Писарев, по мнению Кантора, «органично совпал с Пафосом Великой русской словесности. В этом пафосе — неразумная сила критики» 16.

И. Виноградов заметил, что взгляды Д. Писарева были близки взглядам Базарова: «Мы занимаемся ерундой, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, о штанге и, черт возьми, знаем, что такое Дело о прессовании хлеба, когда прижились грубые суеверия … «И его рассуждения помогли лучше понять Тургеневского Героя:»… С ним трудно спорить, даже когда это явно не правильно. В его неправоте, как это обычно бывает, когда логика рождается из живого, сильного и истинного чувства, все еще есть определенная верхняя правая правая, часто односторонняя и несправедливая, но все же высокая и победоносная. И насколько успешно и убедительно вы рассуждали сами, споря с ним, что его инвективы против Пушкина несправедливы и антиисторичны, а нигилизм по отношению к музыке или живописи совершенно несостоятельный, вам все равно будет беспокойно чувствовать недоверчиво строгий, этот Требовательный и страстно обращенный к вашей совести вопрос Писаревско-Тол-Стовского: А как быть с неправильным горем, несчастьями, страданиями, которые здесь, сейчас, рядом с вами, вокруг вас? .. Как быть со злом, умножающимся вокруг тебя, душ и давидцев, когда тебе даны божественные красоты стихов Пушкина или Рафаэлевских красок? .. Конечно, это то, что называется моральным максимализмом. Но от стрессовых вопросов этого максимализма никуда не денешься, пока социальная ситуация действительно будет существовать, ее подпитка »17.

К сожалению, у Писарева не всегда были достойные последователи. В «Русском слове»

Появилось

рецензий на «освежающее воздействие прозы Прамеовского на публику, привыкшую к такой« вони », как романы Лескова.«Знакомство с« Итогами »,« полусмешной »Варфоломери Зайцевой, заявившей, что« всякий ремесленник полезнее любого поэта, поскольку положительное число больше нуля », что« Юнчерская поэзия Лермонтова подходит для поглощающих дам » и др., также подтверждает установленное Феномен «писаревщины» демонстрирует неуважение к русской классике. Группа народников (В. Слепцов, А. Левитов, М. Воронов, Ф. Решетников) чувствовала «Дух времени» как требование проявить «больше злобы»: «Ничего хорошего в« злополучной русской действительности »Писатель такого типа не хотел писать Да, кажется, и не мог исполнить« трезвую правду жизни »» 18.

Д. Писарев властвовал над умами современников. Н.В. Шелгунов заметил, что «… Типография и читатели шестидесятников обходятся друг другу, между ними были самые близкие душевные симпатии и что в практических выводах читатель шел на прессу» 19.

С точки зрения В. Кантора, А. Герцен видел «в литературе гарантию национального пробуждения, которое может быть достигнуто только через самокритику», и поэтому был уверен, что в его произведениях «описывается не просто литературное, но революционное движение, развитие революционных идей.Другими словами, литература и искусство становятся под его пером синонимами революционной деятельности (по крайней мере, для России). В этих мыслях, на мой взгляд, центр, зерно социально-эстетической концепции «Герцери-Новая». Здесь важно отметить генетическую связь его как человека с русской литературой, он сам был проекцией в жизни ее стремлений »20.

А.И. Герцен пользовался заслуженным авторитетом. Он был убежден, что в принципе для любого серьезного вопроса не бывает окончательных или простых решений, и сформулировал это свое убеждение в ранних очерках о дилетантизме в науке.Исайя Берлин в своем эссе «Замечательное десятилетие» заметил, что Герцен «родился с критическим уклоном»

головы разума, обладающие качествами обвинителя и преследователя темных сторон существования. Герцен был умом высшей степени непокорным и неоспоримым, с врожденным, органическим отвращением ко всему, которое находилось в форме любого установленного правила. «Он был против деспотизма готовых решений и меньше других склонен к отрицательно-отрицательному отрицанию21.Исследователь отметил, что Герцен принадлежал к поколению так называемых «лишних людей», которые отличались свободой мыслей и действий: «Такие люди исповедуют особый вид личной свободы, в которой чувство исключительности сочетается с непосредственностью и непосредственностью. живость ума, которой открываются необычайно широкие и богатые горизонты и доступны те особые интеллектуальные свободы, которые дает аристократическое воспитание. , незарегистрированные, только рожденные; Их не пугают неизведанные просторы »22.Так был Александр Иванович Герцен. По складу ума он был близок к своему герою Владимиру Бельцову («Кто виноват?»), Который, в отличие от своего писателя, создавшего своего писателя, хотя и был убежден, что «ничто в мире не соблазняет огненную натуру». , как участие в текущих делах, в этом человеке достижения «23» так и остался «посторонним лицом», не находя в себе сил реализовать цель: жить для «гражданской активности».

Герцену удалось избавиться от многих «недугов» «лишних людей» и всю жизнь встать в ряды тех, кто нашел дело.Он был сыном своего времени и «полностью отделил идеалы своего поколения в России, о которых говорилось от всего нарастающего чувства вины перед народом», «страстно хочет сделать что-то заметное для себя и для своей Родины» 24 У нигилистов типа Базара его стремление «заниматься бизнесом», рационализм мышления, несогласие с тем, что какие-то аморфные абстракции (вроде, например, рассуждений о счастливом будущем) можно заменить реальной жизнью. Вероятно, ему было близко и одобрение героя Чернышева

.

, у которого Лопухов: «Жертва сапога нравится», когда писал в своем сборнике «С того берега»: «Почему свобода так ценится? Потому что ее цель — тот самый пленник, потому что это то, что есть.Приносить ей жертву чем угодно — это все равно, что приносить человеческое жертвоприношение »25.

Философ и писатель В. Кантор объясняет истоки нигилизма в России XIX века и, в частности, литературного нигилизма: «Давление самодержавия было настолько велико, что мыслитель, желающий противостоять этому давлению, казался необходимым (чтобы научить людей мыслить самостоятельно) разрушительной критикой подвергается буквально все, в том числе искусство, потому что неизвестно до конца, чем и в какой степени «заражен» старый рабский дух России.Писарев следующим образом излагает свое кредо: «Что можно сломать, то и сломать нужно; Что выдержит удар, то годится, что расколется на куски, потом на хлам; В любом случае бей направо и налево, Вреда не будет и быть не может ». За внешне действенной и дерзкой фразой скрывалось, однако, неуважение к другому человеку, к ее праву отличаться от позиции Писарева, ее независимости. Такой подход обнаруживает проявляющееся иногда у Писарева (и его единомышленников.- Э.Ф.) непонимание сложности исторического процесса, необходимости впитывать духовные богатства, созданные предшествующим развитием культуры во всех ее широтах и ​​разнообразии, непонимание, собственно, вызвавшее критику отрицания личностного единообразия. Итак, подвергнув пушкинской позиции «утилитарный» анализ, Писарев разбудил ведущий пафос пушкинского творчества — Пафос свободы («Пока свобода горит», «Свобода покинутый сеятель» и т. Д.), Поскольку пушкинское понимание свободы не устраивало пушкинское понимание свободы. Измерение Писаревского «утилитаризма» 26, которое со временем его разрушило.

Задача любого критика — суметь войти в художественный мир, созданный писателем (поэтом), мир сложный, противоречивый, иногда трагичный и понять его.

Банкноты

1 Shockenshneider.A. Дневник и заметки (1854–1886). М .; Л., 1934. С. 160–161.

2 Никуличев Ю. Великий распад // Вопр. Литература. 2005. №2. С. 184.

ъвейлов. Омнизм и нигилизм: метафизика и историософия интеллигенции России. Иваново, 2005.С. 287.

4Герцен А.И. Собор Со .: в 30т. М., 1959. Т. XVIII. С. 216-217.

5 Belinkov.g. Полный Собор Так .: в 13 т. М., 1956. Т. XI. С. 576-578.

6 есть. T. HP. С. 70.

Я там. С. 52.

8 В этом ряду следует поставить Н. Шелгунову, Н. Чернышевского, Н. Добролюбову в эту серию, которую И. Тургенев совершил в одном из вылетов Базарова, считая «истинно негативным». Их положение определялось не только несоответствием власти и близостью к народу, но и тем, что они находились вне социальных связей и искали свое место в общественной жизни.Их экстремизм и утопические идеи не унимали многих, среди которых были А. Герцен и М. Салтыков-Щедрин.

9Уолл П., Генис. Родная речь. М., 1990. С. 60.

.

10 там. С. 63.

II Писарев Д.И. Роман Кисины девушка // Его. Полный собор op. и буквы: по 12 т. М., 2001. Т. 7. С. 38.

.

12 есть. Т. 5. С. 334, 345, 359 369.

13 там. Т. 6. С. 319, 323.

им. В поисках человека: опыт русской классики.М., 1994. С. 134.

.

15 «Чтобы разобраться в причинах крайностей и совпадения писаревской позиции, это, вероятно, напоминает методологически важную мысль Энгельса, неоднократно отмечавшего, что крайности русского« нигилизма »есть не что иное, как реакция на русский язык. самодержавное подавление азиатского деспотизма в Европе »(см .: Кантор В. Указ. соч. стр. 137).

16 там же. Стр. 140.

11 Виноградов И. Духовные поиски русской литературы.М., 2005. С. 475-476.

18Киличи. Указ. op. С. 185.

19Челгуновн.В., Шелгунов. П., Михайлов М.Л. Воспоминания в двух томах. М., 1967. Т. 1.С. 135. 20Cantor. Опыт русской классики: в поисках человека. М., 1994. С. 110.

.

21 Берлин I. Новое литературное обозрение Александра Герцена II. 2001. № 49. С. 102.

.

22 там же. С. 100.

23Генсен А.И. Указ. op. Т. IV. С. 106.

24берлин И. Указ. op. С. 101.

25Генсен А.I. Указ. op. Т. IV. С. 126.

26Cantor. Указ. op. С. 37-38.

Литературный нигилизм как феномен российской общественной жизни

В XIX ВЕКЕ

СТАТЬЯ ПОСВЯЩЕНА 5-ЛЕТНЕМУ ПЕРИОДУ ЛИТЕРАТУРНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ, НАЗВАННОЙ «ЛИТЕРАТУРНЫМ НИГИЛИЗМОМ». Духовным отцом этого периода были такие общественные и литературные деятели А.Н. Радищев, П. Чаадаев, П.Пестель, М.А.Бакунин. Обращается внимание на проблему «интеллигентского нигилизма».

Контактная информация: Электронная почта: [Электронная почта защищена]

Рецензент-Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносов

описаний, убеждений и примеров известных личностей. Общественная и литературная критическая программа послания нигилистов.

Стремительный рост общественной и литературной активности, нашедший отражение в существовании русской журналистики. В эти годы появились новые издания: «Русский вестник», «Русский разговор», «Русское слово», «Время», «Эпоха».«Современник» и «Библиотека для чтения» меняют свой формат.

Долг, сдержанное философско-политическое, гражданское устремление общественного сознания при отсутствии легальных политических институтов проявляется на страницах «толстых» литературных и художественных журналов; именно литературная критика становится открытой универсальной платформой, на которой разворачиваются общественные дебаты. Четко определенная уникальность критики 1860 года заключается в том, что анализ и оценка произведения искусства — его изначальная «естественная» функция — дополняются и часто заменяются актуальными дискурсами публицистического, философского и исторического характера.Литературная критика окончательно и четко сливается с журналистикой. На фоне радикальных взглядов публицистов «Современника» и «Русского слова» приверженцы прежних либеральных взглядов выглядят консерваторами. Необратимость идеологического размежевания проявилась в судьбе некрасовского «Современника»; Обозначение «революционные демократы», Чернышевский, Добролюбов — вынудило Белинского, Тургенева, Боткина, Анненкова покинуть журнал.

Широко распространенное общественное мнение о литературе и литературной критике как отражении и выражении насущных социальных проблем приводит к росту популярности критики, что порождает ожесточенные теоретические споры о сущности литературы в целом, о задачах и методах ее использования. критическая активность.

Радикализм публицистов «Современника» и «Русского слова» проявился и в их литературных воззрениях: в концепции реальной критики, разработанной Добролюбовым, главным объектом критических суждений считалась отраженная в произведении действительность.

В русской литературе слово «нигилизм» впервые употребил Н. И. Надеждин в статье «Стойка нигилистов» (журнал «Вестник Европы», 1829 г.). Критик и публицист Н. А. Добролюбов, высмеивая книгу Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным до И.С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (1862) назвал Базарова «нигилистом» взглядов «отцов». Огромное впечатление, произведенное «Отцами и сыновьями», сделало термин «нигилист» крылатым. В своих мемуарах Тургенев сказал, что, когда он вернулся в Петербург после публикации своего романа — а это произошло во время знаменитых петербургских пожаров 1862 года — слово «нигилист» уже многие подхватили, и первые восклицание, сорвавшееся с уст первого знакомого, которого встретил Тургенев, было: «Посмотрите, что делают ваши нигилисты: они горят Петербург!»

Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали преобладающие моральные нормы (проповедуемая свободная любовь и т. д.). Нс.). В частности, так называемые революционеры-популисты

17. Эстетическая концепция Н.Г. Чернышевский.

В полемическом произведении «Об искренности в творчестве» Чернышевский видит задачу критической деятельности как распространение в обществе понимания социальной и эстетической значимости того или иного произведения, его идейных и содержательных достоинств — он выдвигает на первый план просветительскую. и образовательные возможности критики. Преследуя цели литературно-нравственного наставничества, критик должен стремиться к ясности, определенности и прямоте суждений, отказываться от неоднозначности оценок.Диссертация Чернышевского «Эстетическое отношение искусства к реальности» стала программным эстетическим документом радикального демократического движения. Его главной задачей был спор с господствующей эстетической системой — с принципами гегелевской эстетики (основанной Белинским). Чернышевский предложил реальную (материалистическую) интерпретацию природы и художественного творчества, основанную на противопоставлении искусства и эмпирической деятельности. Ключевой тезис заключается в том, что красота — это жизнь. Задача искусства — объяснение действительности и предложение.

Чернышевский считал, что произведения чистого артистизма не оказывают влияния на общество, поскольку они лишены достоверности.

18. Принципы «настоящей» критики Н.А. Добролюбова. Ее открытая журналистика.

Критическая методология Добролюбова основана на социально-психологической типизации, которая разделяет литературных персонажей по степени их соответствия идеалам нового человека. Подводя Онегина, Печорина, Рудина под общим знаменателем «обломовщины», критик отрицает их претензии на социальную значимость, обвиняет их в отрыве от истинных чаяний общества, в тщетности их стремлений.Печорины вредны, их позиция скептического разочарования отрицает любые попытки прогрессивного общественного движения. Комментируя феномен обломовщины, критик «Современника» перекладывает ответственность за возникновение таких социальных пороков на ненавистную ему социальную систему.

Одним из основных вопросов для всей «настоящей» критики был поиск новых героев в современной литературе. Добролюбов только в Катерине Кабановой увидел признаки человека, протестующего против законов «темного царства».«

Резкость и категоричность некоторых суждений Добролюбова вызвала конфликт в кругу «Современника» и во всем демократическом движении. После превращения в «Когда настанет настоящий день?» Из журнала ушли Тургенев, Боткин, Толстой, что, по мнению Тургенева, искажало идейную подоплеку романа «Накануне» и тем самым нарушало этические нормы критики.

19. Д.И. Писарева

Современному мыслителю-реалисту необходимо преодолеть традиционные схемы мировосприятия и безжалостно проанализировать существующие социальные и идеологические программы.В этом случае единственным критерием их оценки должен быть фактор полезности, понимаемый с естественно-научной, эмпирической точки зрения, в том числе через призму физиологических потребностей человека.

Писарев высоко ценит значение художественной литературы («изящной литературы») для современного российского общества. Здесь он развивает мысли, которые впервые были ясно выражены Белинским. Более того, именно в литературе, в этом зеркале действительности, Писарев видит своего рода социологию российского общества.Столь универсальную роль русской литературы критик объясняет невозможностью в условиях социального угнетения и репрессий развивать открыто освободительную деятельность. Таким образом, пересечение публицистического и художественного, поэтического и гражданского начал признается неизбежным, поскольку оно вытекает из насущных потребностей русской жизни.

Идеалы «чистого искусства» решительно отвергаются как проявление социального безразличия.

В статьях 1861 года Писарев утверждает, что литература еще не может выйти из «отрицательного направления», данного ей Гоголем.Высоко оценивая творчество Писемского и Тургенева, Писарев относит к их достоинствам то, что они «не пытались представить положительных фигур, то есть таких героев, которым сочувствовал автор и читатели … И — Тургенев, и Писемский -» стояли в чисто отрицательном отношении к нашей действительности, оба скептически относились к лучшим проявлениям нашей мысли, к самым красивым представителям тех типов, которые у нас сформировались (я имею в виду таких героев, как Рудин. — Ю.С.). этот скептицизм — их величайшая услуга обществу »(« Писемский, Тургенев и Гончаров »), Он констатирует, что« в нашей литературе еще не представлен образ сильного человека, проникнутого идеями общечеловеческой цивилизации »(« Застойная вода » «).И все это несмотря на страстную убежденность Писарева в необходимости обращения к «утопии», к социалистическому идеалу.

21. Литературоведение 1870-1880-х гг. (общие характеристики). Отражение идей народничества в критике Н.К. Михайловский.

Понимание жизни людей в контексте процессов становления российского общества и государства 1870-80 гг. Оставалось основным источником публицистических дискуссий, утративших былую остроту, сохранивших принцип философской и политической непримиримости.Разграничение литературных сил, в основном из-за идеологических, социально-политических разногласий, отражает тенденцию отвлекать литературную критику от чисто эстетических вопросов: в 70-80 журнальных публикациях на литр темы все чаще становятся поводом для философских, социологических и психологических исследований. религиозно-этические размышления. Журнал «Вестник Европы» может служить свидетельством снижения интереса к чистой литературной критике. Газетная критика обязуется следить за литром по новинкам, быстро и непосредственно оценивать современную литературу: в это время к литру приходит плеяда критиков, для которых литр является не столько источником широких социально-эстетических обобщений, сколько новости, значимый факт повседневной жизни.

Михайловский отрицал достижения западноевропейской цивилизации, в которой человек, подчиненный системе разделения труда, отчужден от процесса духовного становления. С другой стороны, публицист «Отечественных записок» не принимал объективизма марксистской теории: в его понимании доктрина должна основываться не только на трезвом анализе текущей социальной ситуации, но и на личном, субъективном представлении о ней. Идеалы социального прогресса (в противоположность истине — справедливость).Статья Толстого оценивается только как педагогическая и воспитательная работа. Здесь он обнаруживает непримиримое противоречие в облике писателя: его искреннее сочувствие нуждам и чаяниям народа и фаталистическую абстрактность, безжизненность его учения.

22. Литературоведение конца XIX — начала XX века (общая характеристика).

В Серебряном веке продолжается и заканчивается активная деятельность литературоведов, завоевавших прочную читательскую репутацию, творческий путь которых начался в 1860-1870 годах под влиянием идей, ориентированных на злободневную тему.Те, чья деятельность началась в 80-90 годах, дают о себе знать в критике. Сословный подход к литературе становится ведущим в журналах «Жизнь» и «Мир Божий». Предпринимаются попытки перевести художественное произведение на язык социологии, выдвигается идея социального пафоса произведений, подчеркивается доминирующая роль идеи в классово-художественном тексте. С наступлением ХХ века окончательно определились признаки массовой журнальной и газетной критики, зародились литературно-критические концепции различных модернистских течений, появились произведения Соловьева, Анненского, Розанова.

Литературоведение почувствовало не только завершение «старого» цикла литературного развития, но и начало принципиально нового. Внимание к прошлому русской литературы привело даже радикальных критиков к эстетическому консерватизму. Таким образом, критики нашли тургеневскую традицию в творчестве Соловьева, Салова, Немировича-Данченко, Боборыкина.

Нигилист в русской литературе

[Определение] Нигилизм — это отрицание всего, что не доказано наукой и не имеет серьезной научной основы; опровержение «старых» истин и устоявшегося образа жизни; в некотором смысле — абсолютизированный нонконформизм.

В русской литературе нигилизм и его представители впервые встречаются только в конце XIX века. Это было довольно новое и неоднозначное явление в русской литературе, сразу вызвавшее бурную дискуссию среди читателей. Наиболее популярные темы в нигилистических произведениях: тема отцов и детей, тема любви как чувств, тема души и духовности, тема противоречия, тема дружбы.Большинство из этих тем являются так называемыми «вечными» темами, поэтому произведения, включающие тему нигилизма, вечны.

Самым известным произведением, главным героем которого является нигилист, является, конечно же, роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети». Главный герой этой работы Базаров — молодой ученый, не имеющий дворянского происхождения, но хорошо образованный. Он не ценит в человеке качеств своей души, отдавая предпочтение качествам человека, очень циничен и не верит всему, что не доказано.Он нигилист — человек, для которого нет авторитета. В творчестве Тургенева такая идея, такая принципиальность ставится под сомнение. В конце самой работы Базаров не выдерживает собственных принципов, не выдерживает испытания — идея нигилизма для него оказывается неудачной. Таким образом автор хочет подчеркнуть несостоятельность идеи нигилизма для современных реалий повседневной жизни.

Нигилизм в русской литературе имеет следующие характерные черты:

1. Строгая принципиальность и серьезное отношение к своей идее, убежденность в ней.Эти принципы, согласно концепции нигилизма, неприкосновенны, а значит, это означает строгое следование принципам теории нигилизма.
2. Несмотря на строгость и жесткую принципиальность, а вместе с тем равнодушие и презрение ко всему «ненаучному» и бездоказательному, нигилизм в русской литературе — исключение и, зачастую, непригодное для повседневной жизни и в реальной жизни. Даже в творчестве И.С. Тургенева нигилист Базаров не выдерживает испытания любовью, все его принципы оказываются ложными и рушатся.
3. Нигилизм — это разновидность нонконформизма, представляющая первые робкие попытки ослушаться, выйти из системы. Итак, исходя из этого предположения, мы можем сказать, что столь популярный во второй половине XIX века нигилизм свидетельствовал о возникновении в нашей стране революционных, меритократических и социалистических политических тенденций.

Таким образом, на основании всего этого можно сделать вывод, что нигилизм — одно из основных направлений и направлений в русской литературе второй половины XIX века.Нигилизм стал своеобразным символом возникновения революции в России. Нигилизм в русской литературе — это отражение едва очерченных, но уже обретающих форму изменений в привычном укладе и структуре русских.

Значение нигилизма в русской литературе

Как уже говорилось выше, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о начале перемен в стране. Чем еще он так знаменит и каково его значение в русской литературе в целом?

1 Во-первых, нигилизм — это, прежде всего, отрицание всего, что не доказано наукой, это поклонение истине и презрение к другим истинам.Итак, можно смело сказать, что нигилизм — это первая попытка нонконформизма, смело отрицая старое: устои и традиции, но безоговорочно принимая для людей новое, необычное.

Во-вторых, как уже говорилось, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о возникновении изменений политической ситуации в России, он может быть связан с новыми политическими течениями, с формированием новых реформ и направлений. Нигилизм стал своеобразным отражением молодежи того периода: сильной, независимой, отрицающей все, что было раньше, все, что было создано предыдущим поколением.Однако на самом деле такие молодые люди мало что могли предложить взамен, кроме слепого отрицания. Их принципы часто рушились, рождая новые идеи и идеологии. Итак, нигилизм можно назвать основоположником особой идеологии и философии, основанной на принципах отрицания старых устоев и стремления к лучшему будущему для страны.

В-третьих, нигилизм смело можно назвать основоположником многих новых идей и направлений. С приходом нигилизма молодые люди перестали бояться разрушать старые условия, придумывать что-то новое и более современное.Итак, нигилизм — это еще и инициатор внутренней свободы человека как в творчестве, так и в поведении людей.

Таким образом, из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что нигилизм имел огромное значение в русской литературе, а также в культуре и истории. Именно нигилизм оказал большое влияние на формирование и развитие русской литературы, а также на появление в ней новых течений и направлений. Именно благодаря нигилизму зародилась и получила широкое распространение нигилистическая философия, которая стала отражением целой эпохи в литературе.

Таким образом, нигилизм выполнял исторические и политические функции в русской литературе и культуре, а также выполнял некоторые функции в социальных сферах общественной жизни. Нигилизм в России стал свидетельством изменений в стране, это нонконформизм, символизирующий отход от старых, традиционных устоев общества, предпочтение их новым, современным и научным.

Благодаря нигилизму и его влиянию в стране возникли политические течения, которые впоследствии стали революционными.На основании всего этого можно сделать вывод, что нигилизм, как явление в русской литературе, имел огромное значение как в ней, так и в культуре России, а также влиял на историю, политику, социальные сферы общества и науки, курс.

Война против Бога, которая логически вытекает из провозглашения царства небытия, знаменующая торжество раздробленности и абсурда, весь этот план, возглавляемый дьяволом, — это, короче говоря, богословие и содержание нигилизма.Однако человек не может жить с таким грубым отрицанием. В отличие от дьявола, он не может даже желать этого сам по себе, но желает этого, принимая это за что-то положительное и хорошее. В действительности ни один нигилист — за исключением, возможно, моментов пика, безумия или, возможно, отчаяния — не видел в этом отрицании ничего, кроме средства достижения более высокой цели, то есть нигилизма преследует свои сатанинские цели через позитивную программу. Самые жестокие революционеры — Нечаев и Бакунин, Ленин и Гитлер и даже обезумевшие сторонники «пропаганды действием» — мечтали о «новом порядке», который сделал бы возможным их насильственное уничтожение старого порядка.Дадаизм и «антилитератур» ищут не полного разрушения искусства, а путь к «новому» искусству; пассивный нигилист с его «экзистенциалистской» апатией и отчаянием продолжает жить только потому, что он смутно надеется найти какое-то глобальное удовлетворение в мире, который, по-видимому, отрицает эту возможность.

Таким образом, нигилистическая мечта имеет «позитивное» направление. Но истина требует, чтобы мы рассматривали ее в соответствующей перспективе: не через розовые очки нигилиста, а с реалистической позиции, которую нам дает близкое знакомство нынешнего века с феноменом нигилизма.Вооруженные знаниями, которые дает это знакомство, и христианской истиной, позволяющей правильно их оценить, мы постараемся увидеть, что скрывается за фасадом нигилистических фраз.

С этой точки зрения те фразы, которые кажутся нигилисту полностью и полностью «положительными», предстают перед православным христианином в ином свете, как положения программы, которая в корне отличается от той, которую представляют апологеты нигилизма. .

1.УНИЧТОЖЕНИЕ СТАРОГО ЗАКАЗА

Первый и самый очевидный пункт программы нигилизма — это разрушение старых порядков. Старый порядок был почвой, питаемой христианской истиной; туда, в эту почву, пошли корни человечества. Все его законы, постановления и даже обычаи были основаны на этой истине, они должны были учить ее: его здания были построены для славы Бога и служили очевидным знаком Его порядка на земле; даже в целом «примитивные», но естественные условия жизни служили (хотя, конечно, непреднамеренно) напоминанием о скромном положении человека, его зависимости от Бога за те немногие земные блага, которыми он был наделен, что его истинный дом — это там, далеко, за «долиной слез», в Царстве Небесном.Следовательно, чтобы война против Бога и истины была успешной, необходимо разрушение всех элементов этого старого порядка, здесь вступает в силу особая нигилистическая «добродетель» насилия.

Насилие больше не является одним из побочных аспектов нигилистической революции, а является частью ее содержания. Согласно марксистской «догме», «сила — повивальная бабка любого старого общества, беременного новым». Революционная литература изобилует призывами к насилию, даже в некотором восторге от перспективы его использования.Бакунин пробудил «дурные страсти» и призвал к освобождению «народной анархии» в процессе «всеобщего разрушения», его «Катехизис революционера» — это азбука безжалостного насилия. Маркс ревностно защищал «революционный террор» как единственное средство для ускорения прихода коммунизма, Ленин описывал «диктатуру пролетариата» как «власть, не ограниченную законом и основанную на насилии».

Демагогическое возбуждение масс и использование низменных страстей издавна и по сей день являются общепринятой нигилистической практикой.В нашем веке дух насилия нашел свое наиболее полное воплощение в нигилистических режимах большевизма и национал-социализма; именно этим режимам отводилась главная роль в реализации нигилистической задачи разрушения старого порядка. Какими бы ни были их психологические различия и исторические «события», поставившие их в противоборствующие лагеря, в безумном желании выполнить эту задачу они оказались союзниками. Большевизм сыграл еще более решающую роль, поскольку оправдывал свои чудовищные преступления псевдохристианским, мессианским идеализмом, который только вызывал презрение Гитлера.Роль Гитлера в нигилистической программе была более конкретной и провинциальной, но не менее значительной. Даже в случае неудачи, а точнее, в случае провала его воображаемых целей, нацизм выполнял эту программу. В дополнение к политическим и идеологическим преимуществам, которые нацистский «антракт» в европейской истории предоставил коммунистическим властям, обычно считается, что коммунизм, хотя и является злом, но не таким большим, как нацизм, нацизм стал воплощением другого, более очевидного и прямая функция.Это объяснил Геббельс в своем выступлении по радио в последние дни войны:

«Ужас бомбежек не щадит ни дома богатых, ни дома бедных, пока наконец не рухнут последние классовые барьеры … Вместе с памятниками искусства были рассеяны последние препятствия на пути выполнения нашей революционной задачи. Теперь, когда все в руинах, нам придется восстанавливать Европу. В прошлом частная собственность держала нас в тисках буржуазии. Теперь бомбы вместо того, чтобы убить всех европейцев, разрушили только стены тюрьмы, в которой они томились.Пытаясь разрушить будущее Европы, противник смог разбить вдребезги только ее прошлое, а вместе с ним и все старое и устаревшее ».

Таким образом, нацизм и его война сделали для Центральной Европы (менее очевидное — для Западной) то же, что большевизм сделал для России — разрушили старый порядок и расчистили путь для построения «нового». Большевизму было нетрудно принять эстафету от нацизма, и через несколько лет вся Центральная Европа попала под власть «диктатуры пролетариата», к которой нацизм так хорошо подготовил ее.

Гитлеровский нигилизм был слишком чистым, несбалансированным и поэтому играл только отрицательную, подготовительную роль во всей нигилистической программе. Его роль, как и чисто отрицательная роль первого этапа большевизма, теперь завершена, следующий этап принадлежит правительству, которое имеет более сложное представление о революции в целом, Советской власти, которую Гитлер награжден своим имуществом со словами: «Будущее принадлежит только более сильному восточному народу».

2. СОЗДАНИЕ «НОВОЙ ЗЕМЛИ»

Пока, однако, нам не придется иметь дело только с будущим, то есть с целью революции; Между революцией разрушения и земным раем все еще лежит переходный период, известный в марксистской доктрине как «диктатура пролетариата».«На этом этапе мы можем познакомиться с позитивной,« конструктивной »функцией насилия. Нигилистическое советское правительство самым безжалостным и систематическим образом стремилось развивать этот этап, однако такую ​​же работу проделали реалисты свободного мира. которые преуспели в преобразовании и сведении христианской традиции к системе, способствующей развитию прогресса.Советские и западные реалисты придерживаются одного и того же идеала, только первые стремятся к нему с прямым рвением, а вторые — спонтанно и эпизодически; не всегда осуществляется правительством, но всегда вдохновляется им и больше полагается на индивидуальную инициативу и амбиции.Повсюду реалисты ищут совершенно «новый порядок», построенный исключительно на человеке, освобожденный от ига Божественного и основанный на руинах старого порядка, основанием которого было Божественное. Вольно или невольно — революция нигилизма принимается, и трудом лидеров всех регионов по обе стороны «железного занавеса» возводится новое, чисто человеческое царство. Его апологеты видят в нем доселе неслыханную «новую землю», землю, используемую, направляемую, организованную для блага человека, против истинного Бога.

Нет места, безопасного от посягательств этой империи нигилизма; везде люди, не зная причины или лишь смутно догадываясь о ней, лихорадочно работают во имя прогресса. В свободном мире, возможно, страх пустоты, ужас вакуума, заставляет их заниматься такой лихорадочной деятельностью. Эта деятельность позволяет им забыть духовный вакуум, который сопровождает любую секулярность. В коммунистическом мире ненависть к реальным и воображаемым врагам и, главным образом, к Богу, который был «сброшен» с престола их революцией, по-прежнему играет важную роль: эта ненависть заставляет их переделывать весь мир вопреки Ему. .В обоих случаях этот мир без Бога, который пытаются устроить люди, холоден и бесчеловечен. Есть только организация и продуктивность, но нет любви и трепета. Бесплодная «чистота» и «функционализм» современной архитектуры может быть типичным выражением такого мира; тот же дух присутствует в болезни всеобщего планирования, выраженной, например, в «контроле над рождаемостью», в экспериментах, направленных на контроль наследственности, контроль сознания или увеличение благосостояния. Некоторые из оправданий таких схем опасно близки к полному безумию, где отточенность деталей и техники сводится к поразительной бесчувственности, к бесчеловечной цели, для которой они служат.Нигилистическая организация, полное преобразование всей земли и общества с помощью машин, современной архитектуры и дизайна и сопутствующей им бесчеловечной философии «человеческой инженерии» — это следствие ненадлежащего использования индустриализма и технологий, которые являются носителями мирского ; это использование, если оно неконтролируемое, может привести к их полной тирании. Здесь мы видим практическое применение этой стадии развития философии, которую мы затронули в главе 1 (см. Предисловие), а именно превращение истины в силу.То, что кажется безобидным в философском прагматизме и скептицизме, совершенно иначе проявляется в тех, кто планирует сегодня. Потому что, если нет истины, тогда сила не знает границ, кроме тех, которые продиктованы окружающей средой, в которой она действует, или другой, более сильной силой, которая ей противостоит. Сила современных приверженцев «планирования», если ей ничто не препятствует, не остановится, пока не достигнет своей естественной цели — режима тотальной организации.

Это была мечта Ленина: прежде чем диктатура пролетариата достигнет своей цели, «все общество будет одной конторой, одной фабрикой, с равенством труда и равной оплатой.«На нигилистической« новой земле »вся человеческая энергия должна быть направлена ​​на мирские интересы, вся человеческая среда и каждый объект в ней должны служить целям« производства »и напоминать человеку, что его счастье можно найти только в этом мире: то есть должен быть установлен абсолютный деспотизм секуляризма … Такой искусственный мир, построенный людьми, «устраняющими» последние остатки Божественного влияния в мире и последние следы веры в Бога, обещает быть всепоглощающим. и всеобъемлющая, что человек не может даже увидеть, представить или даже надеяться, что есть хоть что-то за его пределами.С нигилистической точки зрения, это будет мир совершенного «реализма» и полного «освобождения», но на самом деле это будет самая большая и наиболее приспособленная тюрьма, когда-либо известная людям, в точном выражении Ленина, из которой « не будет уклонения, некуда уйти ».

Сила мира, которому нигилисты доверяют, как христиане доверяют Богу, никогда не сможет освободить, она может только поработить. Только Христос, «победивший мир» (Иоанна 16:33), освобождает человека от этой власти, освобождает ее, когда она становится практически абсолютной.

3. ФОРМИРОВАНИЕ «НОВОГО ЧЕЛОВЕКА»

Разрушение старых порядков и строительство «новой земли» — не единственные и даже не самые важные положения исторической программы нигилизма. Они представляют собой лишь подготовительную стадию к деятельности, более значимой и зловещей, чем они сами, а именно к «преобразованию человека». Таким образом, псевдоконицшеанцы Гитлер и Муссолини мечтали создать человечество «высшего порядка» с помощью «творческого» насилия.Розенберг, пропагандист Гитлера, сказал: «Создать новый человеческий тип из мифа о новой жизни — миссия этого века». Нацистская практика ясно показала нам, что это за «человеческий тип», и мир, казалось бы, отверг его как жестокого и бесчеловечного. Однако «массовое изменение человеческой природы», к которому стремится марксизм, мало чем отличается от него. Маркс и Энгельс очень недвусмысленно пишут: «Как для производства коммунистического сознания в массовом масштабе, так и для успеха в достижении самой цели необходимы массовые изменения в людях, изменения, которые произойдут в практических действиях, в революция: революция необходима не только потому, что она не может быть свергнута правящим классом каким-либо другим способом, но также потому, что класс, который свергнет ее, может сделать это только в революции, избавившись от всего навоза веков и подготовившись к повторному возрождению. -найденное общество.»

Оставив на время вопрос о том, какой человек будет произведен в результате этого процесса, обратим особое внимание на используемые средства: это снова насилие, которое не менее необходимо для формирования« нового человека ». чем для строительства «новой земли». Однако оба они тесно связаны друг с другом в детерминистской философии Маркса, поскольку «в революционной деятельности изменение« я »совпадает с изменением обстоятельств» 6. Изменение обстоятельств или скорее, процесс их изменения посредством революционного насилия трансформирует самих революционеров.Видя магический эффект, который потакание страстям производит в человеческой природе — гнев, ненависть, негодование, стремление к господству, Маркс и Энгельс, подобно их современнику Ницше, а после них Ленин и Гитлер, осознают мистическую природу насилия. В этом отношении нам следует напомнить о двух мировых войнах, насилие которых помогло разрушить старый порядок и старое человечество, укоренившееся в стабильном традиционном обществе, и сыграло важную роль в создании нового человечества, человечества. без корней, которые так идеализировал марксизм.Тридцать лет нигилистической войны и революции с 1914 по 1945 год создали идеальные условия для выращивания «нового человеческого типа».

Для современных философов и психологов, несомненно, не секрет, что в наш век насилия сам человек изменяется не только под влиянием войны и революции, но и под влиянием практически всего, что претендует на звание «современного» и «прогрессивного». . » Мы уже приводили в качестве примера наиболее яркие формы нигилистического витализма, совокупный эффект которого рассчитан на то, чтобы лишить корней, целостности, «мобилизовать» личность, заменить ее равновесие и корни бессмысленным стремлением к власти и движению, а нормальный человеческий чувства при нервном возбуждении.Деятельность нигилистического реализма, как на практике, так и в теории, проходила параллельно и дополняла деятельность витализма, включая стандартизацию, упрощение, специализацию, механизацию, дегуманизацию: его цель — свести личность к простейшему, низшему уровню, к сделать его рабом своего окружения, идеальным рабочим на мировой фабрике Ленина.

Все эти наблюдения сегодня банальны: о них написаны сотни томов. Многие мыслители способны видеть четкую связь между нигилистической философией, которая сводит реальность и человеческую природу к простейшим возможным концепциям, и нигилистической практикой, аналогичным образом умаляющей конкретного человека; многие понимают серьезность и радикальность такого «понижения в должности» и видят в нем качественное изменение человеческой природы, как пишет об этом Эрик Калер: «Непреодолимое желание разрушить и обесценить человеческую личность… явно присутствует в самых разных областях современной жизни: экономике, технологиях, политике, науке, образовании, психологии, искусстве — кажется настолько всеобъемлющим, что мы вынуждены признать в нем настоящую мутацию, модификацию всей человеческой природы. . «Но из тех, кто понимает все это, очень немногие осознают глубокий смысл и подтекст этого процесса, поскольку он относится к области теологии и лежит за пределами простого эмпирического анализа, и они также не знают лекарства против это, так как это лекарство должно быть духовного порядка…. Автор только что привел, например, надежды на переход к «некоему сверхиндивидуальному существованию», тем самым только доказав, что его мудрость не поднимается над «духом века сего», который продвигает идеал жизни. «сверхчеловек».

Что такое этот «мутант», этот «новый человек»? Это человек без корней, оторванный от своего прошлого, которое было разрушено нигилизмом, сырой материал для мечтаний каждого демагога, «свободомыслящий» и скептик, закрытый для истины, но открытый для любой новой интеллектуальной моды. потому что сам он не имеет собственной интеллектуальной основы, и искатель «нового откровения», готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в него разрушена, любитель планирования и экспериментов, трепещущий перед фактом, поскольку он отказался от истины, и мир представляется ему огромной лабораторией, в которой он волен решать, что «а что нет».Это автономный человек под видом смирения, который просит только то, что принадлежит ему по праву, но на самом деле наполнен гордостью и ожидает получить все, что есть в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он человек сиюминутный, без совести и ценностей, во власти сильнейшего «стимула», «бунтарь», ненавидящий любые ограничения и власть, потому что он сам себе единственный бог, человек масс, новый варвар, уменьшенный и упрощенный, способный только к самым элементарным идеям, однако, презирающий любого, кто только упоминает что-то более высокое или говорит о сложности жизни.

Все эти люди составляют как бы одну личность — человека, формирование которого было целью нигилизма. Однако простое описание не даст полного представления о нем, вы должны увидеть его изображение. И такой образ существует, его можно найти в современной живописи и скульптуре, которые по большей части возникли после окончания Второй мировой войны и как бы облачили реальность, созданную кульминацией эпохи нигилизма.

Казалось бы, в этом искусстве человеческая форма снова «открыта», и, наконец, различимые очертания возникают из абсолютной абстракции.В результате мы получаем «новый гуманизм», «возвращение к человеку», и, самое главное, во всем этом, в отличие от многих других художественных школ ХХ века, это не искусственное изобретение, суть которого скрыта за облако иррационального жаргона, но самостоятельный рост, глубоко укоренившийся в душе современного человека. Например, работы Альберто Джакомети, Жана Дюбюффе, Фрэнсиса Бэкона, Леона Голуба, Хосе Луиса Куэваса8 — это настоящее современное искусство, которое, сохраняя беспорядок и свободу абстракции, перестает быть простым убежищем от реальности и пытается разрешить вопрос «человеческой судьбы».

Но какому человеку «возвращается» это искусство? Это, конечно, не христианин, не образ Бога, потому что «ни один современный человек не может поверить в Него», это также не «разочаровавшийся» человек прошлого гуманизма, которого все «прогрессивные» мыслители считают дискредитированным. и устаревшие. Он даже не человек кубизма и экспрессионизма нашего века с искаженными формами и характером. Оно начинается именно там, где заканчивается это искусство; это попытка войти в новую область, изобразить «нового человека».

Православному христианину, интересующемуся истиной, а не тем, что современный авангард считает модным или изощренным, не нужно долго думать, чтобы проникнуть в секрет этого искусства: в нем вообще нет человека, это искусство нечеловеческое, демоническое. Предметом этого искусства является не человек, а некое низшее существо, поднявшееся — по словам Джакометти, «появившееся» — из неведомых глубин.

Тела, в которые одето это существо — а во всех его превращениях это одно и то же существо — не обязательно искажены до неузнаваемости; сломанные и расчлененные, они часто более реалистичны, чем изображения человеческих фигур в более раннем современном искусстве.Очевидно, это существо не было жертвой жестокого нападения, но родилось таким извращенным, настоящим мутантом. Невозможно не заметить сходство некоторых изображений этого существа с фотографиями некрасивых младенцев, родившихся в последние годы у тысяч женщин, принимавших препарат талидомид во время беременности, и это не последнее из таких чудовищных совпадений. Лица этих существ скажут нам даже больше, чем тела. Нельзя сказать, что они выражают безнадежность, потому что это означало бы приписывать им некоторую человечность, которой у них нет.Это лица существ, более или менее приспособленных к известному им миру, миру не столь враждебному, но совершенно чуждому, не бесчеловечному, а нечеловеческому. Казалось, что агония, гнев и отчаяние раннего экспрессионизма застыли здесь; здесь они отрезаны от мира, к которому раньше относились, по крайней мере, отрицательно, теперь им нужно создать свой мир. В этом искусстве человек больше не является даже карикатурой на самого себя, он больше не изображен в агонии духовной смерти, атакованный мерзким нигилизмом нашего века, нацеленным не только на тело и душу, но и на саму идею и природу. человека.Нет, все это уже прошло, кризис прошел, теперь человек мертв. Новое искусство празднует рождение нового вида, существа из глубинных, недочеловеческих.

Мы слишком долго говорили об этом искусстве, несравнимо долго по сравнению с его внутренней ценностью. Его свидетельство безошибочно и очевидно для тех, у кого есть глаза: эта абстрактная реальность невероятна. Да, не составит труда объявить фантастическое «новое человечество», которое предвидели Гитлер и Ленин, и даже планы уважаемых среди нас нигилистов, которые спокойно обсуждают проблемы научного выращивания «биологического сверхчеловека» или представляют собой утопию. формирования «нового человека» с помощью узкого «современного образования» И строгого контроля над разумом кажутся маловероятными и лишь немного зловещими.Но столкнувшись с реальным образом «нового человека», образом жестокого и омерзительного, столь непреднамеренно, но очень настойчиво возникающего в современном искусстве, получившего в нем такое широкое распространение, мы были застигнуты врасплох и весь ужас о современном состоянии человека поражает нас настолько глубоко, что мы не сможем забыть его в ближайшее время.

09.07.2006

Введение

Часть 1. Истоки и генезис русского нигилизма 16

Глава 1.Нигилизм и нигилизм в российской журналистике. Проблема определения —

Глава 2 Социально-психологические предпосылки роста нигилистических тенденций в обществе и журналистике в пореформенной России 26

Часть 2. Нигилизм как тенденция в пореформенной журналистике 35

Глава 1. Новое Тенденции российской журналистики на рубеже 1850-1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений

Глава 2. Основные мотивы русской журналистики 1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений в обществе… 46

Часть 3. Русский нигилизм и русская «нигилистическая» журналистика 1860-х годов 59

Глава 1. Тема нигилизма и нигилистов на страницах национальной прессы первой половины 1860-х годов

1. The многомерность темы нигилизма в журналистике 1860-х гг.

2. Предпосылки появления «негатива» в отечественной журналистике 64

3. Вопрос о «нигилизме» на страницах русской прессы 1861-1866 гг. 76

Глава 2.Защитная концепция нигилизма. Тема «нигилизма» в журналистике М. Каткова 101

Глава 3. Понятие нигилизма в революционно-демократической прессе на примере «Современника» 112

1. Вопрос о «нигилизме» в журналистике. М. Антонович, Г. Елисеев, М. Салтыков-Щедрин —

2. «Отказ ради выгоды». Концепция нигилизма Н. Чернышевского 123

Глава 4. Нигилизм — как социально-политическое направление журнала «Русское слово» и публицистика Д.Писарев 134

1. Социально-психологические предпосылки «нигилизма» Д. Писарев 135

2. Нигилист как «эмансипированная личность». Эволюция темы эмансипации в творчестве Д. Писарева 141

5. Концепция реалиста («позитивный отрицатель») Д. Писарева L 5%

Глава 5. Российская «нигилистическая» журналистика 175

Заключение 189

Список использованных источников и научной литературы

Введение в работу

Актуальность исследования: Нигилизм как отрицание духовных, культурных, социальных и других ценностей — болезненное явление, негативная тенденция, присущая социально дезорганизованному обществу.В большей степени нигилистические настроения проявляются среди населения в переходные для страны периоды. В этой связи период начала и середины 1990-х годов стал одним из самых нигилистических в истории России, когда рушились прежние ценности и идеология. Место «новых ценностей» в эпоху самоотстранения государства от формирования государственной идеологии в стране (напомним, согласно ст. 13 Конституции РФ, в России никакая идеология не может быть государством) началось. быть занятыми ценностями «хищнического капитализма».«Нормы и концепции из криминального мира часто заменяли старую социальную мораль, которую многие, особенно молодые россияне, связывали с бывшим« потерянным »государством, которое исчезло с политической карты мира Советским Союзом.

Теперь мы столкнулись с с задачей формирования новой государственной идеологии, преодоления социальной дезорганизации, нигилистических тенденций в российском обществе, установления норм общечеловеческой морали и гуманистических ценностей. Первостепенную роль в этом могут и должны играть СМИ, ведущие российские журналисты и публицисты.Эти важнейшие задачи, стоящие перед нашим обществом, актуализировали изучение нигилизма как особого социально-политического и психологического явления.

В истории российской журналистики уже был период, когда нигилистические тенденции в обществе вышли на первый план, сформировав целую журналистскую школу «нигилистов», конечно, в первую очередь, речь идет об эпохе раннего 1860-е гг. Крестьянская реформа, положившая начало целой серии «Великих реформ» Александра II, стала своеобразным водоразделом между феодально-крепостной Россией и Россией капиталистической.Произошла поломка фундаментальных основ общества, которая повлекла за собой ряд социальных

5 катаклизмов и взрывов: крестьянские волнения, студенческие волнения 1861 года. Петербургские пожары, политические процессы 1862 года. Польское восстание 1863 года. Качественные изменения произошли также в духовной и психологической организации русских подданных; степень беспокойства, недоверия к правительству и отрицания возросла.

Нигилистический вопрос, возникший в отечественной журналистике в начале 1860-х годов.В связи с выходом в свет романа И. Тургенева, давшего название «нигилизм» указанным тенденциям, стало одним из важных вопросов для русских публицистов шестидесятых годов из различных политических лагерей и партий. При обсуждении феномена нигилизма публицисты выдвигают различные концепции, разъясняющие природу нигилизма (покровительственно-монархический — М, Катков; почвенный — Ф. Достоевский; славянофил — И. Аксаков; либеральный — С. Громека, Н. . Альберти-ни и др., революционно-демократические — Н. Чернышевский, М. Антонович, М. Салтыков-Щедрин, по сути, нигилисты — Д. Писарев. В этих концепциях публицисты рассматривали различные аспекты русского нигилизма, его причины, пути его преодоления. Интересно, что преодоление русского «отрицания» нигилизма, в том числе и тех публицистов, которые фиксировались общественным мнением как «отъявленные нигилисты». Таковы понятия «позитивные отрицатели» — «разумный эгоист» (Н. Чернышевский) и «мыслящий». реалист »Д.Писарев.

Широкое понимание отечественной прессой 1860-х годов социально-политического феномена «нигилизма» и разработанных им способов преодоления нигилизма в обществе чрезвычайно востребовано в современном российском обществе. Однако серьезных исследований, анализирующих нигилистический дискурс в российской пореформенной журналистике XIX века, не проводилось. Эти обстоятельства определяют, на наш взгляд, актуальность данного исследования.

Объект исследования: «Нигилистический дискурс» в русской журналистике 1860-х гг. (Включает: журналистика о нигилизме-

любой вопрос; тенденции и особенности общества и журналистики 1860-х гг. В связи с формированием и обсуждением проблемы. нигилизма в периодических изданиях этого периода; характер и динамика этой дискуссии).Публицистика по нигилистической проблеме изучается в основном на материале московских и петербургских изданий ввиду слабого развития провинциальной прессы в России в этот период. Публикации эмигрантов используются как дополнительный источник.

Предмет исследования: Нигилизм как социально-политический, психологический, идеологический феномен в преломлении русской публицистики 1860-х гг.

Цель работы: Раскрыть роль российской журналистики, интерпретировавшей нигилистические тенденции в российском обществе 1860-х годов, в формировании «течения нигилизма», как своеобразного общественно-политического лагеря в журналистике. указанный период.

Задачи исследования: 1. Раскрыть содержание понятий «нигилизм» и «нигилизм» применительно к эпохе 1860-х годов, проследив различные смысловые значения этих терминов с момента их появления в отечественной журналистике. (рубеж 1820-1830 гг.) до окончательного утверждения в общественно-политической лексике (начало 1860 г. — н.э.).

Выявить социальные, психологические и другие предпосылки роста нигилистических тенденций в российском обществе, в преломлении обсуждения нигилистических проблем в русской журналистике 1860-х годов.

Проследите последние тенденции в пореформенной журналистике в связи с ростом нигилистических настроений.

Дайте характеристику:

а) сложившийся в первой половине 60-х годов XIX века «нигилизм»
дискурс, прослеживающий динамику, характер, остроту и тональность
обсуждение проблемы нигилизма в отечественной журналистике.

б) основные концепции русского языка. нигилизм, развитый отечественный

7 военная журналистика 1860-х гг.

в) направление «Русского слова» и творчество Д. Писарева, названное типичным выражением «русского нигилизма». 5. Исследовать имеющиеся основания для выделения «нигилистической журналистики» в отдельную типологическую разновидность русской журналистики 1860-х годов. Степень изученности: Тема русского нигилизма 1860-х гг. Неоднократно становилась предметом отражения в трудах российских и зарубежных историков пореформенной России, а также историков русской литературы второй половины XIX в.Таким образом, для зарубежных российских исследований характерен взгляд на русский нигилизм 1860-х годов как на одну из основных предпосылок «русского революционизма». Нигилизм трактуется как первая ступень революционного духа русской интеллигенции. В работах западных исследователей проясняется природа русского нигилизма. Основным фактором возникновения нигилизма многие ученые называют формирование новой разноплановой интеллигенции (С. Харкгрейв 1), однако существует мнение, что скорее следует говорить о «восстании» молодого дворянства, которое стремились через образование компенсировать снижение социальной роли своего класса (М.Конфино, Т. Эмонс, А. Глисон) 2. Популярная на Западе точка зрения о религиозных основах нигилизма (прослеживается в работах Дж. Веллингтона, Т. Массарича, Б. Самнера, Х. Ситон-Уотсон, и др.) разделяют и некоторые отечественные либеральные дореволюционные публицисты и публицисты русской эмиграции 4.

Отечественная и зарубежная историография поднимает вопрос о соотношении русского нигилизма с другими социально-политическими течениями.

1 Харкейв С. Россия: История / С.Harcave. — Н.Ю., 1956. — С.218.

2 См .: Конфино М. Об интеллектуалах и интеллектуальных традициях в XVIII-XIX веках / М. Конфино II Дедал. — Т.
101.-1972.-No.2.-P. 128–129, 137; Эммонс Т. Русское землевладение и политика / Т. Эммонс II The
Russian Review, vol. 3. — 1974. -Нет. 3. -П. 269-270; Глисон А. Молодая Россия: генезис русского радикализма
в 1860-е годы I А. Глисон. — Нью-Йорк, 1980. — С. 121.

3 Подробнее см .: М.Д. Карпачев. Истоки русской революции. Легенды и реальность / М.Д. Кар-
пачев.-М., 1991.-С. 120-122.

4 См .: Бердяев Н. Происхождение русского коммунизма / Бердяев Н. — Н. Ю. — С. 9,12,48; Мережковский Д.С.
Поли. сборник cit. / Д.С.Мережковский. — СПб., 1912. — Т. XI. — С. 27-28; Зерна H.M. Русское религиозное возрождение
ХХ века. Глава 1 / Х. Зернов // Молодость. — 1993. -№ 1.-С. 61-67.

8 нии русской интеллигенции, в частности — русское народничество.На Западе популярна теория эволюции русского нигилизма в популизм. Таких взглядов придерживались, в частности, Дж. Веллингтон, Ф. Помпер и другие. Среди советских ученых такую ​​же позицию разделяли такие видные исследователи нигилизма, как Ф. Кузнецов и Л. Варушин, называя нигилизм разновидностью популизма. В. Переверзев придерживался противоположной точки зрения, считая нигилистов и народников врагами. Л. Искра, отмечая влияние Д. Писарева на отдельных народников, считает, что это две разные социально-политические группы русской интеллигенции 1860-х годов.

Среди российских историков нигилизма наибольшее количество исследований было предпринято в связи с изучением общественно-политической роли и публицистической деятельности Д. Писарева, названного нигилистом. Многогранность термина «нигилизм», углубившаяся к ХХ веку в связи с научным пониманием западных «нигилистов» — А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, М. Хайдегера и других, привела исследователей к определенным трудностям. Отечественная историография сформировала комплекс основных научно-теоретических проблем в понимании русского нигилизма 1860-х годов: 1.Как русский нигилизм (Д. Писарев) соотносится с русской революционной демократией (Н. Чернышевский) 2. Как русский нигилизм соотносится с западным нигилизмом 3. Уместно ли имя «нигилист», присланное Д. Писареву. В последние годы в этот комплекс вошел и вопрос о соотношении нигилизма и антинигилизма в журналистике 1860-1870-х годов, который разрабатывался русскими литературоведами.

Литература о Д. Писареве огромна. Различные аспекты его деятельности исследуют публицисты сторожевого лагеря 5, представители либерально-буржуазного направления, народничества, раннего марксизма и др.

См .: См .: Лихтенштадт О.М. Реалистические противоречия. По поводу некоторых статей Д. И. Писарева / О. М. Лихтенштадт. — М., 1866; Л.Н. (Ларош Г.А.) Моралисты новой школы / Г.А. Ларош // Русский вестник. — 1870. -Нет. 7. — С. 353-366 .; Он такой же. Покойный Писарев и его читатели / Г.А. Ларош // Русский вестник. — 1870. -Нет. 9. — С. 362-365; Зиона И. Нигилисты и нигилизм / И. Зиона. — М., 1886; Де-Пуле М. Нигилизм как патологический феномен русской жизни / М.Де-Пуле // Российский вестник. — 1881. -Нет П. -С. 73-123; Головный К.Ф. (Орловский) Русский роман и русское общество / К.Ф. Головны. — СПб., 1904. — С.201-226.

9 В советское время различные аспекты журналистики и мировоззрения Д. Писарева в 20-30-е годы рассматривают В. Переверзев, В. Кирпотин, А. Горнфельд, М. Беляева, Е. Медынская, М. Покровский, Б. Козьмин. . В 1940-1950-х гг. интересные работы Е. Ярославского, Ш. Левин, Л. Плоткин, В. Кружков, В. Прокофьев, В.Появляются Воробьев, Л. Ларионов и другие. В советской науке окончательно утвердился взгляд на Д. Писарева как на выдающегося революционного демократа. В связи с этим необходимо было решить проблему «нигилизма Д. Писарева» о соотношении идеологий «русского нигилизма» и «революционной демократии». В советской исторической науке предпринимались попытки разрешить эту коллизию, однако концепции, предложенные различными группами советских историков (А. Новиков, М. Седов, Л. Искра с одной стороны, Б.Козьмин и Ф. Кузнецов и др.), Объясняющие особенность нигилизма Д. Писарева и его отношение к русской революционной демократии, содержат ряд спорных моментов и не дают однозначного ответа на поставленный вопрос. В третьей части диссертации мы подробно проанализируем различные трактовки нигилизма 1860-х годов в советской исторической науке.

В последние годы исследования творчества и наследия Д. Писарева активизировались в связи с проводимыми IMLI им.Издание А. Горького РАН Полного собрания сочинений и писем Д. Писарева. К 2004 году уже вышло 12 томов этого сборника. В ходе подготовки к публикации произведений Д. Писарева было обнаружено и впервые опубликовано более 60 ранее неизвестных писем критика, а также впервые опубликован студенческий дневник.

6 См .: Шатров Н.А. (Гольцев В.А.). DI. Писарев / В.А. Гольцев // Русская мысль. -. 1894. — № 9. — Отдел.2 .. — С.
120-133; E.A. Соловьев Д.И. Писарев. Его жизнь и литературная деятельность / Е.А. Соловьев. — СПб. —
1899 г .; Он такой же. Очерки истории русской литературы XIX века / Е.А. Соловьев. — СПб., 1907. — С. 244-251;
Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции: Итоги русской художественной литературы
XIX век. -Д.Н. Овсянико-Куликовский. — М., 1908. -Ч. 1. — С. 351-373.

7 См .: Михайловский Н.К. Литературные воспоминания и современные волнения / Х.К. Михайловский. — СПб.,
1905. -Т.1.- С. 296-307; Протопопов М.А. Писарев / М.А. Протопопов // Русское богатство. -1895.-№ 1, —
Раздел 2. — С. 35-59; Он (подписал П. Морозов). Литературная злоба дня / П. Морозов // Отечественный на
писка.-1877.-№ 1.-Раздел 2.-С.1-47; Скабичевский А.М. История новейшей русской литературы 1848-
1906 / А.М. Скабичевский. — СПб., 1906. — С.93-110; Иванов-Разумник Р.В. История русского общества
венной мысли / Р.В. Иванов Разумник.- СПб., 1907. Т.2. — С. 66-94.

8 См .: Карелин Н. (В. И. Засулич), Д. И. Писарев / В. И. Засулич // Научное обозрение. — 1900. -Нет. 3. -C. 479-
496; № 4. С. 702-764. Боровский В.В., Д.И. Писарев (к 40-летию со дня смерти) / В.В. Боровский // Литература
ная критика / В.В. Боровский. — М., 1971. С. 171-178.

10 Д. Писарева за 1857 год. Под эгидой Института мировой литературы им. А. Горького собраны сборники «Мир Д.И.Писарев: исследования и материалы », в котором подчеркивается интерес к личности и творчеству великого русского критика со стороны современных ученых, историков литературы и публицистики.

Помимо нигилизма Д. Писарева, концепции нигилизма представителей различных общественно-политических течений 1860-х гг. остаются малоизученными в отечественной науке. Определенным исключением является почвенная концепция нигилизма, которая изучалась через призму проблемы «Ф. Нигилизм Достоевского »в русской литературной критике середины ХХ века.Ключевым произведением здесь является работа Н. Будановой 9. Только в последние годы появились подробные исследования антинигилистической и антинигилистической литературы, свободные от предвзятости оценок, присущей литературной критике советского периода. Отметим в этой связи замечательную монографию Н. Старыгиной 10.

Научная новизна: В данной диссертации впервые проблема русского нигилизма рассматривается через призму исследования социально-политического, публицистического характера. дискурс о теоретико-методологических основах теории и истории журналистики.Изучение феномена нигилизма с точки зрения теории журналистики позволяет по-новому взглянуть на проблему русского нигилизма 1860-х годов, разработать новые подходы к ее решению. В диссертации выясняются истоки формирования нигилистической проблемы в отечественной журналистике, прослеживаются тенденции, характер, динамика этой дискуссии. В этой работе впервые подробно рассматриваются нигилистические концепции публицистов нигилистических групп — опекунов, либералов, славянофилов и поэтов.Проясняется вопрос закрепления за Д. Писаревым звания «нигилист», впервые утверждается и обосновывается роль общественно-политического дискурса российской журналистики вокруг нигилизма.

9 Буданова Н.Ф. Две концепции нигилизма. Глава 2. — в кн .: Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев: творческий диалог
/ Н.Ф. Буданов. — Л., 1987. — С.37-55.

10 Старыгина Н.Н. Русский роман в ситуации философской и религиозной полемики 1860-1870-х годов / Х.Х.
Старыгин. — М .: Языки славянской культуры, 2003. — 352 с.

статичный вопрос в закреплении этого названия за журналистским лагерем, возглавляемым Д. Писаревым. Впервые подробно исследуется вопрос так называемой «нигилистической журналистики».

Гипотезой исследования является предположение о наличии в российской журналистике 1860-х годов «нигилистического дискурса», сформировавшегося в ходе обсуждения нигилистической проблемы отечественными публицистами пореформенного периода.Нигилистический дискурс, то есть тональность, характер, основные тенденции в обсуждении нигилистической проблемы в журналистике — предопределили и раскрыли обществу концептуальные, содержательные характеристики социально-политического феномена «нигилизма 1860-х годов». В ходе обсуждения нигилистического вопроса произошло окончательное закрепление названия «нигилист» за Д. Писаревым и публицистами «Русского слова».

Методология исследования: Помимо традиционно исторических методов анализа мировоззренческих установок, программ, исследования основных тенденций, присущих русскому нигилизму 1860-х годов, в работе используются методы концептуального содержательного анализа журналистики, а также социологический метод контент-анализа. , чтобы прояснить место «нигилистической проблемы» наряду с другими крупными проблемами отечественной журналистики начала 1860-х годов, а также динамику интереса столичной прессы к этой теме, прояснение преобладающих аспектов темы нигилизма, главным образом развивалась отечественной журналистикой в ​​разные годы.

В базе диссертаций собраны публицистические и публицистические статьи и публичные выступления в печати ведущих публицистов, общественных и политических деятелей России 1860-1870-х годов. Фактически за эти годы окончательно сформировался «нигилистический дискурс российской журналистики». Определяющими датами при выборе хронологических рамок исследования были: 1855 год — начало правления Александра II, отмеченный периодом Великих реформ, а также 1881 год — год смерти императора от рук некоего императора. террорист-убийца (революционные террористы воспринимают

общества 12 как наследников нигилистов шестидесятников).В целом прояснение основных мотивов и тем нигилистического вопроса русской публицистикой завершилось к началу 1870-х годов.

Основными источниками были самые известные издания обеих столиц (Москвы и Санкт-Петербурга) 1860-х годов. Газеты: Век, День, Голос, Иллюстрированный буклет, Книжный вестник, Московские Ведомости, Наше Время, Санкт-Петербургские Ведомости, Северная пчела; журналы: «Библиотека для чтения», «Время», «Искра», «Отечественные записки», «Русский вестник», «Русское слово», «Современник», «Странник», «Эпоха» и др.Изучались воспоминания современников той эпохи — Н.С. Валуев, Д. Милюков, А. Никитенко, Н. Шелгунов и другие. Публицистика и монографии ведущих общественных и политических деятелей, писателей, публицистов своего времени — А. Герцена, Ф. Достоевского, Н. Огарева, Н. Сер-но-Соловьевича, Н. Чернышевского. Литературные произведения 1860-1870-х гг., Относящиеся к подгруппам так называемых «нигилистических» (авторы — Н. Чернышевский, В. Слепцов и др.) И «антинигилистических» (В. Клюшников, Н. Авенариус, В. Крестовский и др.) романы. Нормативные и законодательные акты, иные официальные документы, разъясняющие политику государства в отношении прессы и борьбы с нигилизмом.

Структура и содержание работы: Работа состоит из введения, трех частей, заключения, списка источников и литературы. Есть 3 приложения для работы. Часть первая посвящен выяснению предпосылок и генезиса русского нигилизма. В первой главе — «Нигилизм и нигилизм в российской журналистике.Проблема дефиниции »- исследуется происхождение и история появления термина« нигилизм »в российском публицистическом дискурсе, углубление этого понятия в XX веке, в связи с включением в его контекст творчества западных нигилистов ( А. Шопенгауэр, Ф. Ницше и др.) И русский нигилизм. Делается вывод о существовании в России 1860-х годов, во-первых, нигилизма как своего рода тенденции в обществе и журналистике того времени, а во-вторых, нигилизма — как тенденции, сложившейся после формализации проблемы нигилизма. в социально-политическом дискурсе.Во второй главе первой части исследуются социальные, психологические и другие предпосылки роста нигилистических тенденций в обществе и журналистике в пореформенной России. Анализируются воспоминания современников той эпохи, рассматриваются концепции западной и российской исторической науки относительно русского нигилизма 60-х годов. Исследуются роль различной интеллигенции в росте нигилистических настроений в обществе, политические, идеологические и психологические предпосылки нигилизма.Работы российских теоретиков журналистики — Д. Стровского (о политических традициях в журналистике) и С. Шайхитдиновой (о теории мифического в журналистике) — осмысленные, теоретические и методологические основы исследования нигилизма через призму теории журналистики.

Часть вторая В работе нигилизм рассматривается как тенденция в пореформенной журналистике. В первой главе рассматриваются новые тенденции в русской журналистике на рубеже 1850-1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений.В этом контексте указываются такие факторы, как повышение уровня гласности, количественный рост разоблачительной литературы, политизация общественных настроений и публицистических выступлений, появление новых жанров — редакционного и внутреннего обозрения и др. Идеологическая и политическая платформа крупнейших изданий того времени, их тираж, степень влияния на общественные настроения в период роста нигилистических настроений. Во второй главе этой части исследуются основные мотивы русской журналистики 1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений в обществе.Устанавливается место проблемы нигилизма среди других важнейших вопросов публицистики общественно-политического дискурса первой половины 1860-х гг.

ИН третья часть исследует русский нигилизм как социально-политическое течение и русскую «нигилистическую» журналистику 1860-х годов. Первая глава посвящена различным аспектам нигилистического вопроса, поднимавшегося в отечественной журналистике в 1860-е годы. Прослеживается история и предпосылки формирования негативного дискурса в российской журналистике, определяется комплекс важнейших проблем и вопросов, составлявших для современников так называемую пореформенную эпоху.«Вопрос о нигилизме». Дается сравнительный анализ нигилистических концепций различных идеологических, социально-политических групп (покровительственно-монархических, славянофильских и почвенных, либерально-вестернизированных, революционно-демократических лагерей и нигилистов). Прослеживается динамика интереса к теме нигилизма в первой половине 1860-х годов, раскрываются различные аспекты нигилизма, которые выходят на первый план при обсуждении нигилистической проблемы в разные годы первой половины 1860-х годов. Во второй главе подробно анализируется защитная концепция нигилизма на примере публицистики М.Катков. В третьем — взгляды на нигилизм в революционно-демократической прессе на примере «Современника». Рассматривается концепция нигилизма М. Антоновича, М. Салтыкова-Щедрина, Г. Елисеева, а также в контексте споров о нигилизме концепция «разумного эгоиста» Н. Чернышевского рассматривается как вариант «положительный отрицатель». В четвертой главе описывается направление Д. Писарева, получившее название «нигилистическое». Социально-психологические предпосылки Д.Уточняется нигилизм Писарева, направление Д. Писарева сравнивается с общим направлением «Русского слова», взглядами Д. Писарева и русских революционных демократов. Уточнены политические, эстетические, социальные воззрения Д. Писарева и его товарищей по «Русскому слову», особенности публицистической манеры русских нигилистов. Анализируется эволюция концепции разумного эгоиста — мыслящего реалиста — мыслящего пролетария Д. Писарева (версия «позитивного отрицателя» Пи-Сарава) и др.характеристики нигилистической журналистики сравниваются с представителями других движений

15 в журналистике — защитная, революционно-демократическая и др.

ВН Заключение сделаны основные выводы по работе, приложен перечень научной литературы и использованных источников.

ИН приложение результаты двух контент-анализов представлены в работу. Первая — «Основные мотивы русской журналистики 1862 года», которая проясняет место проблемы нигилизма среди других важных вопросов в год выхода романа «Отцы и дети».Второй контент-анализ — «тема« нигилизма »в русской журналистике в первой половине 1860-х», прослеживает динамику интереса крупнейших публикаций к теме нигилизма. Также прилагается библиография статей о нигилизме. в журналистике первой половины 1860-х (1860-1866 гг.)

Научно-практическая значимость работы определяется актуальностью исследуемой проблемы и заключается в том, что данная диссертация активно участвует в обсуждении современных российских и зарубежных исследователей по преодолению нигилизма и нигилистических тенденций в современном российском обществе.Полученные в ходе исследования материалы и научные выводы могут быть использованы при разработке социально-политических программ по преодолению социальной разобщенности и современного нигилизма в российском обществе; разработать и внедрить конкретные способы модернизации современных СМИ, чтобы преодолеть нигилистические тенденции и установить позитивный идеал в современной журналистике; совершенствовать формы и методы работы вузов, специализирующихся на подготовке специалистов для СМИ, способствуя постановке важнейших социальных задач журналистики — противодействию национальной разобщенности, реализации интегративной функции журналистики в российском обществе, а также предпосылки преодоления социально-политического нигилизма; Также материалы и выводы диссертации могут быть использованы при подготовке программ и как учебное пособие по истории русской журналистики и литературной критики второй половины XIX века.

Новые тенденции в российской журналистике на рубеже 1850-1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений

Термин «нигилизм» употреблялся в Европе еще в средние века. Тогда нигилистами называли еретиков, неверующих, равнодушных к вере людей. В России это слово впервые отчетливо прозвучало в 1829 году в известной статье Н. Надеждина «Стой нигилистов». Н. Надеждин, а вслед за ним другой его тогдашний сотрудник газеты «Слух» — знаменитый В.Белинский употребил слово «нигилист» в значении «ничтожность». Н. Полевой и ранний М. Катков использовали его в значении «материалист», у С. Шевырева — напротив, нигилист — крайний идеалист, П. Билярский отождествляет нигилизм со скептицизмом по поводу всех этих ранних употреблений слова. «нигилист» и «нигилизм» М. Алексеев подробно говорит в своей работе1, констатируя, что «с таким же колеблющимся и неопределенным значением это слово вошло в русский язык».

Однако истинное и прочное вхождение этого обозначения в русский язык произошло после публикации знаменитого романа И.Тургенев «Отцы и дети». С этим согласны все исследователи русского нигилизма. «Известное еще в начале XIX века, оно (слово« нигилизм ») долгое время бродило по философским трактатам, лишенное постоянной и яркой смысловой окраски, оно иногда использовалось в критических и полемических статьях, но настоящее история начинается только с того момента, когда Тургенев применил ее к типичной психологии шестидесятых. Вдруг с чудодейственной скоростью оно приобрело новый смысл и силу влияния »

Слово« нигилист »было встречено с недоверием публицистами революционно-демократического лагеря.Так, М. Антонович замечает: «Уже Тургенев окрестил это движение презрительным прозвищем — нигилизмом». Ему вторил другой критик «Современника» М. Салтыков-Щедрин: «Слово« нигилизм »ввел в ход Тургенев … вывел их« зажиточных »из величайшего затруднения. Были концепции, были явления, которые до тех пор трудно было назвать; теперь этой трудности нет: все они «нигилисты» 5. В том же духе высказал свое мнение А. Герцен.Д. Писарев, признавший Э. Базарова своим соратником, предпочитал называть новых людей этого лагеря не нигилистами, а «реалистами».

Однако слово «нигилист» оказалось очень живучим, намного больше, чем просто «презрительное прозвище». В 1869 году тот же А. Герцен размышлял о нигилизме как о вполне развитом течении с устоявшимся названием: «Темная ночь упала на Россию, и именно в ней тот менталитет, тот способ мышления, который получил название нигилизма. 7

Среди отечественных и западных публицистов и ученых существует множество различных трактовок сущности русского нигилизма и его основных представителей — Д.Писарев, В. Зайцев и другие, многие из этих интерпретаций основаны на различном понимании значения слова «нигилизм». Рассмотрим некоторые современные концепции нигилизма.

В общем смысле нигилизм — это отрицание, отказ от определенных догм морали, ценностей и т. Д., Принятых в обществе. Споры начинаются, когда речь идет о качестве этого отрицания (что это такое?), А также о том, что отрицается (все значения опрометчиво, или только некоторые, и, в данном случае, какие?).

В XX веке появляются различные концепции нигилизма, рассматривающие его как социально-психологическое явление, присущее человечеству в целом, преодолевшее границы национальных государств.Основанием для таких концепций послужили ведущиеся с середины XIX века дискуссии о соотношении русского и западного нигилизма.

В 1860-е годы русский нигилизм воспринимался как новейшая извращенная модификация западничества. Эта точка зрения наиболее активно развивалась в произведениях публицистов славянофильского и ближнеславянофильского толка (И. Аксаков, А. Григорьев, Ф. Достоевский, Н. Данилевский). Итак, Н. Данилевский в своей знаменитой статье «Происхождение нашего нигилизма» 8 пытается проанализировать отличия западного нигилизма от русского, являющегося его продуктом.

Исследователь ставит перед собой концептуальные вопросы, необходимые для понимания связи между нигилизмом России и Запада: «Во-первых, если наш нигилизм — это имитационное явление, а западный нигилизм — явление оригинальное … тогда как это могло произойти. что наша интеллигенция … одержима нигилистическим мировоззрением, чем западная интеллигенция? Во-вторых, если наш нигилизм есть имитация, то почему это нигилизм, а не какое-то другое явление, какой-то другой плод европейской жизни и мысли…? В-третьих, нигилизм зародился, развился, расширился и распространился в нашей стране внезапно, в тот самый момент, как только он получил возможность выразиться словом и делом. Чем объяснить эту скорость и неожиданность? Когда и как имитация в этом одном направлении смогла охватить такую ​​значительную часть нашей интеллигенции, что стала доминирующей? «…

Основные мотивы русской журналистики 1860-х годов в контексте роста нигилистических настроений в обществе

Рост нигилистических и протестных настроений в российском обществе в начале 60-х годов XIX века, период, получивший название По мнению историков, «первая революционная ситуация в России» ознаменовалась рядом социальных взрывов в стране — крестьянские стихийные бунты 1861-1862 гг., студенческие волнения 1861 г., Польское восстание 1863 г. — событие, в котором преобладали нигилистические настроения. в тогдашнем обществе воплотились наиболее ярко.

Эти же темы были в числе ведущих для всей журналистики того времени, крестьянские, студенческие, польские вопросы, а также зародившийся в стране и открывшийся литературой новый психологический тип «нигилиста» — это темы, при обсуждении которых наиболее ярко проявились нигилистические тенденции отечественной журналистики. Собственно, палитра основных вопросов, обсуждаемых журналистикой в ​​этот период, довольно широка. Составители «Краткого обзора направления периодических изданий и газет и их обзоров по важнейшим государственным и другим вопросам за 1862 год» выделяют пять основных тематических блоков, которые обсуждались на страницах периодических изданий.1. Отмена крепостного права (а. Крестьянский вопрос; б. Сословные отношения / дворянский вопрос /; в. Вопрос о выкупе; г. О земских банках д. О преобразовании судебной части). 2. Финансовые и экономические вопросы (а. Государственный перечень доходов и расходов; б. В случае заключения внешнего займа нашим правительством; в. Совершенствование налоговой системы). 3. О преобразованиях в различных частях управления (а. Военное; б. Городское публичное управление; в. Народное образование; д. Трансформация цензуры).4. Вопрос о духовенстве, в т.ч. обзоры расколов. 5. Вопросы «чья инициатива принадлежит общественной жизни», к которым составители «Краткого обзора» относят, в том числе, полемику официальных изданий с А. Герценом, обсуждение незаконных прокламаций, статьи о студенческих беспорядках и т. Д.

Мы провели контент-анализ ведущих российских журналов с целью определения наиболее обсуждаемых вопросов в русской публицистике 1862 года, года публикации романа И.Тургенев «Отцы и дети». Представляем полученные данные в виде сводной таблицы.

Основные мотивы журналистики русской прессы 1862 г.

Публичные выпуски, которые авторы вышеприведенного обзора поставили лишь пятым пунктом в списке важнейших тем, обсуждаемых в журналистике, скорее следует поставить в первую очередь. место, потому что в эпоху социального подъема в стране на первый план выходят проблемы в обсуждении и формулировании того, «какая инициатива принадлежит жизни обществу».Обретает острый политический резонанс. А в рамках других из перечисленных блоков именно общество в лице прессы и других ее институтов ставит и формулирует конкретные вопросы властям, выявляет и указывает на существующие проблемы и исследует возможные решения.

Мы видим, что в большинстве изучаемых нами публикаций (за исключением «Русского вестника» и газеты «День») на первом месте стоят социальные вопросы, опережая по количеству даже статьи по крестьянскому вопросу, которые, однако, твердо придерживаются мнения. вторая позиция (см. табл.. один.).

Духовные вопросы имели большое значение и широко обсуждались в отечественной прессе, особенно в связи с всплеском материалов, посвященных раскольникам. Кроме того, появились статьи с описанием социальных условий жизни духовенства. Интерес к социальной стороне жизни духовенства подогревали, в частности, первые намеки, появившиеся в прессе о связи нигилистов с духовенством. Однако сами так называемые «нигилистические» издания особого интереса к этому вопросу не проявили.

Проблема «нигилизма» в журналистике М. Антоновича, Г. Елисеева, М. Салтыкова-Щедрина

«Отрицание ради выгоды». Концепция нигилизма Н. Чернышевского. Н. Чернышевский практически не участвовал в спорах о сущности нигилизма, в последние годы до ареста он в основном занимался политическими и экономическими вопросами. Проблема адекватности — неадекватность названия «нигилист» его мало волновала. Больше всего он хотел прояснить суть своего направления, а также, будучи лидером и идейным лидером продвинутой молодежи, он хотел установить ориентиры, указать сторонникам своей партии верный путь, направление развития, тип деятельность, которой они могли бы посвятить себя в современной России.Он установил новую мораль для тех, кто был недоволен старой моралью. В этом смысле сам Н. Чернышевский был воплощенным положительным типом «отрицателя». Собственно, литературный тип, предложенный Н. Чернышевским взамен устаревшего «нигилиста», был назван «разумным эгоистом».

Герои Н. Чернышевского — «новые люди» — безусловно отрицают, но основанием для их отрицания является выгода. Введенная Н. Чернышевским категория «польза» становится мерилом всех человеческих действий, любых теорий, любых общественно-политических явлений.«Выгода» человека-субъекта, совершающего тот или иной поступок исходя из своих корыстных интересов, растет в «пользу» коллектива. Человек осознает, что в его интересах, в его «пользу» частично отказаться от некоторых своих привилегий.

Итак, новый человек — рациональный эгоист — может отказаться от личных удовольствий и некоторых своих прав и привилегий, превышающих необходимые, но это не будет жертвой323, это осуществляется во имя общего «блага». «, но в этом общем« благе »эгоист видит и осознает вашу личную« пользу ».Именно личная «выгода», выросшая до сопряжения с общественной «выгодой», является главной движущей силой и оправданием всех действий рационального эгоиста.

Способность к самоотречению «новых людей», обусловленная выгодой, Н. Чернышевский считает главным человеческим качеством, способным внести в общество новую мораль. Поэтому подчеркнутый аскетизм Рахметова, критически оцененный Д. Писаревым, вовсе не случаен.

На переднем плане Н.Чернышевский выдвигает идею «выгоды», трансформированную из категории, присущей отдельному индивиду (которой она остается в капиталистических странах), в пользу социалистической. Н. Чернышевский отмечает, что «если бы он (Д. Лопухов — А.Б.) стал объяснять, о какой« выгоде »он говорит с Верачкой, возможно, Марья Алексевна (мать Веры Павловны — А.Б.) нахмурилась бы, если бы девы увидели, что выгода это преимущество не совсем похоже на его преимущество. «

Новое понятие« выгода »становится оправданием духа отрицания, который присутствует в каждом из так называемых« новых людей ».Впервые постулат выгоды сформулирован в романе в известной беседе Д. Лопухова с Верой Павловной. Тезис о пользе высказывается Д. Лопуховым в философском контексте, как нечто противоположное идеализму: «То, что называется возвышенными чувствами, идеальными устремлениями, — все это в общем жизненном ходе абсолютно несущественно перед всеми стремлениями к достижению цели. его собственная выгода, и в основе своей — то же стремление к выгоде ».

Герой Н. Чернышевского в беседе с Верой Павловной опровергает все обычные обвинения, которые его оппоненты приписывали нигилизму: «- Теория должна быть холодной сама по себе. Ум должен судить о вещах холодно. // — Но она беспощадна! // — К пустым и вредным фантазиям // — Но это прозаично! // — Поэтическая форма не подходит для науки … эта теория холодна, но учит греться … эта теория безжалостна, но, следуя ей, люди не будут жалкими субъектами праздного сострадания.Эта теория прозаична, но она раскрывает мотивы жизни и поэзию в правде жизни »326.

Итак, материалистический, позитивистский взгляд, заимствованный из передовой философии и естествознания, принимается сознанием, переносится на явления жизни. Концепция «отрицания во имя« добра », начиная с философских и эстетических вопросов, распространилась на отношения между мужчинами и женщинами, которые теперь строятся по другому принципу, чем раньше, начиная с того факта, что самые первые чувства сейчас возникают по-другому (не эстетическим влечением, а из осознанной «выгоды»), заканчивая тем, что привычный образ жизни семьи разрушается, а жизнь в браке уже строится по совершенно новым принципам.

Социально-психологические предпосылки «нигилизма» Д. Писарев

Тональность русского нигилизма (та, которую мы обязательно замечаем при чтении произведений Н. Добролюбова, Д. Писарева, В. Зайцева и др.), Его непримиримость По отношению к оппонентам, его сознательно воинственный или агрессивный тон в большей степени обусловлен личностными, психологическими и социальными характеристиками его основных представителей в отечественной журналистике. В этой связи особый интерес представляют свидетельства людей, знавших Д.Писарев задолго до того, как начал свою журналистскую деятельность, а первую известность приобрел в годы формирования его личности, мировоззрения, социальных и политических убеждений.

Вот характеристика ребенка Д. Писарева, данная его дядей по материнской линии: «Дмитрий Иванович не мог капризничать и непослушаться только потому, что с детства обладал прекрасным чутьем и тактом. Что бы ему ни приказали, как бы глупо ни было требование старших, он беспрекословно и сразу все выполнил »344.Когда скончался император Николай I, школьник Дима Писарев пишет матери: «Это меня бесконечно огорчало эти два дня, между тем — я редко даже близко видел государя, и я его не знаю, но это врожденное чувство привязанность к монарху, так что это ужасное событие даже заставило меня сильно плакать! 345 А так говорит будущий нигилист, проходимец Самодержавия! Будучи студентом, Писарев пишет в ответ авторам секретного студенческого журнала «Вестник Свободомысля», которые пригласили его к сотрудничеству: «Ваш благородный пыл завел вас слишком далеко и заставил забыть необходимую внешнюю осторожность, которую и в наше время приходится прикрывать. смелые, благородные идеи.В нас говорила не трусость, не жажда смирения — нет! Это была любовь к общему делу, но благоразумная любовь, любовь к свободе … которую мы не хотели терять из-за брошюры и дерзкой клеветы. 346. И это слова будущего автора pgtrreyttego pyamfprtya о брошюре Шедо-Ферроти в защиту А. Герцена, где

Шедо-Ферроти в защиту А. Герцена содержали призыв к свержение самодержавия, за которое автор, которому еще не исполнилось 22 лет, был заключен в Петропавловскую крепость!

Все это свидетельствует о резком перевороте во взглядах, глубоком личном кризисе, произошедшем с Д.Писарев в период 1859-1860 гг. К тому времени Д. Писарев уже начал свою деятельность в журналистской сфере, в журнале для девочек «Рассвет», который издавал артиллерийский офицер В. Кремпин. Д. Писарев в этом умеренно либеральном издании, направление которого сам критик иронично оценивал как «банальное, но порядочное» 347 — с начала 1859 г. руководил «библиографическим отделом». По свидетельству Д. Писарева, «Библиография насильно вытащила меня из запечатанной камеры на свежий воздух, и этот отрывок доставил мне греховное удовольствие.«Читая передовую литературу того времени, Д. Писарев все больше и больше понимал, что реальная жизнь не соответствует той интерпретации, которую давала официальная идеология и на которой, собственно, и воспитывался Д. Писарев. его первые домашние учителя. Поэтому именно в это время в творчестве молодого литературоведа зародилась тема «раскрепощения личности». Позже тема раскрепощенной личности займет центральное место во всем творчестве Д. Писарева. найдет свое отражение в концепции Писарева о «мыслящем реалисте».

Он начинает борьбу за освобождение своей личности с разработки «теории эгоизма». Он демонстративно отрицает благородные представления о долге, морали, совести, которые привели его, как и некоторых других молодых людей его времени, к заявлениям, граничащим с безнравственностью349. Но как только Писарев отстоял свое право на независимость в борьбе с родными и близкими, он навсегда отказался от подобных заявлений.

Как справедливо заметил Л. Искра, «в 1859 году« теория эгоизма »Писарева еще не является теорией« рационального эгоизма ».«Это обычная форма индивидуализма. Работая в умеренно либеральную Зари, он не мог проповедовать эгоизм. И все же он выступал против морали крепостного общества»; «Разрыв с крепостной моралью был осуществлен им с позиций индивидуализма, который был прогрессивным явлением по сравнению с моралью феодального общества »350.

« Заря »Д. Писарева разительно отличается от привычного нам позднего. Хотя уже здесь он выступает против красоты, абстрагированной от формы, сущности : чистая эстетика.Но, ставя на первое место творящего человека, стоящего над «общим идеалом» (общественными интересами), он скорее «остается на уровне старой« эстетической критики », а с точки зрения современной критики ему ближе всего к позиции Дружинин с его идеей «искусство для искусства» 351. Трудно поверить, что его взгляды кардинально изменятся в течение года. Те поэты, которые вызывали восхищение молодого Писарева как апологеты свободного личного творчества — А. Фет , Л. Мэй и другие будут яростно клеветать на него, в более поздних статьях он заявит, что каждое литературное произведение должно служить общественному благу и не может продаваться, созданное одним голосом «внутреннего инстинкта» — вдохновением.

Слово «нигилист» дословно переводится с латыни как «ничто». Это человек, не признающий никаких авторитетов. Этот термин широко использовался в литературе и журналистике 60-х годов 19 века.

Течение общественной мысли

В России это направление получило максимальное распространение после романа И.С. Тургенев «Отцы и дети». Нигилизм проявился как общественное настроение простолюдинов, отрицавших устоявшиеся нормы морали. Эти люди опровергали все привычное.Соответственно, нигилист — это человек, который ничего не признает. Представители этого движения отвергали религиозные предрассудки, деспотизм в обществе, искусство, литературу. Нигилисты отстаивали свободу личности женщины, ее равенство в обществе, а также в определенной степени пропагандировали эгоизм. Программа этого движения была очень схематичной, а те, кто ее продвигал, были слишком прямолинейны.

Если говорить о нигилизме как мировоззрении, то его нельзя назвать целостным.Нигилист — это человек, который отличался только выражением неприятия окружающей действительности. Идеи этого общественного движения в то время выражал журнал «Русское слово».

Нигилизм перед отцами и сыновьями

Как уже упоминалось, сам термин получил широкое распространение после выхода в свет романа «Отцы и дети». В этой работе нигилист — Евгений Базаров. У него были последователи, но об этом позже. Термин «нигилизм» распространился после выхода романа.До этого журналы называли такие идеи «негативным направлением», а его представителей — «вистлерами».

Для противников общественного движения нигилист — это тот, кто стремился разрушить моральные основы и продвигал аморальные принципы.

«Что такое Базаров?»

Это вопрос, который П.П. Кирсанова племяннику Аркадию. Слова о том, что Базаров — нигилист, поразили брата Павла Петровича. Для представителей его поколения жизнь без принципов невозможна.

Стоит отметить, что нигилисты в литературе — это, прежде всего, герои Тургенева. Больше всего бросается в глаза, конечно, Базаров, имевший последователей, Кукшина и Ситников.

Принципы нигилизма

Для представителей этого направления характерен главный принцип — отсутствие каких-либо принципов.

Мировоззренческая позиция Базарова наиболее ярко отражается в спорах с Павлом Петровичем Кирсановым.

Герои по-разному относятся к простым людям.Базаров считает этих людей «темными», Кирсанов задевает патриархат крестьянской семьи.

Для Евгения природа — это некая кладовая, в которой человек может хозяйничать. Павел Петрович восхищается ее красотой.

Главный нигилист в «Отцах и сыновьях» отрицательно относится к искусству. Литература для Базарова — пустое занятие.

Евгений и Павел Петрович — представители разных социальных слоев. Базаров простолюдин. Этим во многом объясняется его отношение к людям и равнодушие ко всему прекрасному.Он представляет, как тяжела жизнь тем, кто обрабатывает землю. Русские нигилисты, как правило, были действительно простонародьями. Вероятно, это связано с их революционным отношением и неприятием социальной системы.

Последователи Базарова

На вопрос, кто из героев был нигилистом в «Отцах и детях», можно, конечно, ответить, что Аркадий Кирсанов считал себя учеником Базарова. Кукшина и Ситников тоже претендуют на его последователей. Однако можно ли их считать нигилистами?

Аркадий хоть и пытается подражать Базарову, но совсем другое отношение к искусству, природе и родным.Он перенимает только холодную манеру общения Базарова, говорит тихо и ведет себя дерзко. Аркадий — молодой человек воспитанный. Он образованный, искренний, интеллигентный. Кирсанов-младший вырос в другой среде, ему не нужно было зарабатывать деньги на учебу.

Однако, когда Евгений Базаров влюбляется в Анну Одинцову, кажется, что в его поведении тоже есть оттенок притворства. Конечно, он намного тверже Аркадия, глубже разделяет идеи нигилизма, но при этом все-таки не смог всей душой отвергнуть все ценности.В конце романа, когда Базаров ждет собственной смерти, он осознает силу родительской любви.

Если говорить о Кукшиной и Ситникове, то они изображены Тургеневым с такой иронией, что читатель сразу понимает, что не стоит воспринимать их как «серьезных» нигилистов. Кукшина, конечно, «прыгает», старается казаться не такой, какая она есть на самом деле. Автор называет ее «тварью», подчеркивая тем самым суетливость и глупость.

Еще меньше внимания писатель уделяет Ситникову.Этот герой — сын трактирщика. Он недалекий, дерзко ведет себя, копируя, наверное, манеру Базарова. У него есть мечта делать людей счастливыми, используя для этого деньги, заработанные его отцом, что выражает неуважительное отношение к чужому труду и родителям.

Что хотел сказать автор с таким ироничным отношением к этим персонажам? Во-первых, оба героя олицетворяют отрицательные стороны личности самого Базарова. Ведь он не проявляет уважения к устоявшимся ценностям, заложенным много веков назад.Базаров презирает и своих родителей, которые живут только любовью к единственному сыну.

Второй момент, который хотел показать писатель, — это то, что время «базаров» еще не пришло.

История происхождения термина «нигилизм»

Благодаря Тургеневу понятие нигилизма получило широкое распространение, но он не придумал этот термин. Есть предположение, что Иван Сергеевич позаимствовал его у Н.И. Надежин, применивший его в своей публикации для негативной характеристики новых литературных и философских течений.

Тем не менее, именно после распространения романа «Отцы и дети» этот термин получил социально-политический оттенок и стал широко использоваться.

Следует также сказать, что дословный перевод этого слова не передает содержания этого понятия. Представители течения вовсе не были лишены идеалов. Есть предположение, что автор, создав образ Базарова, выражает осуждение революционно-демократического движения. В то же время Тургенев говорит, что его роман направлен против аристократии.

Итак, термин «нигилизм» изначально задумывался как синоним слова «революция». Однако это слово приобрело такую ​​популярность, что семинаристка, которая предпочла университетское образование и отказалась от духовной карьеры, или девушка, выбравшая мужа по велению сердца, а не по воле родственников, могла считать себя нигилисткой.

Экзистенциальный нигилизм в литературе: книги и цитаты

Ранние литературные примеры

Возможно, один из наиболее запоминающихся примеров экзистенциального нигилизма в литературе — это Macbeth .Когда Макбет готовится к битве с Малкольмом, он узнает, что его жена мертва. Он восклицает, что «Жизнь — всего лишь ходячая тень, плохой игрок / Которая стоит и тревожит его час на сцене / А потом его больше не слышат». Макбет смотрит на жизнь и находит в ней бессмысленный. Это приходит и уходит, а потом просто заканчивается. Идея о том, что жизнь — это «ходячая тень», которую «больше не слышат», говорит об идее экзистенциального нигилизма. Можно также рассмотреть монолог Гамлета, в котором он спрашивает: «Быть ​​или не быть».Хотя Гамлет действительно приходит к тому, чтобы найти какой-то смысл в жизни, он заходит так далеко, что размышляет о том, что смертью «мы заканчиваем / Боль в сердце и тысяча природных потрясений / Эта плоть является наследницей».

Еще одна знакомая работа с нигилизмом связаны «Записки из подполья» Федора Достоевского «». В то время как рассказчик романа утверждает, что «интеллектуальный человек не может серьезно стать кем-либо», он также говорит, что «работа делает человека хорошим и честным». цель .С точки зрения экзистенциального нигилизма творчество Достоевского важно из-за его влияния на других авторов, развивавших эту тему в своих литературных произведениях. Один автор, в частности, использует идеи Достоевского для развития своих собственных идей по этой теме; экзистенциальный нигилизм выглядит полностью сформированным в трудах французского философа 20 века Альбера Камю.

Альбер Камю

В эссе 1942 года, озаглавленном « Миф о Сизифе », Камю излагает греческий миф, в котором Сизиф обречен вечно толкать камень в гору только для того, чтобы он снова и снова катился вниз », все существо направлено на то, чтобы ничего не достичь.Он соотносит миф с реальностью нашей жизни. В отличие от вывода подполья Достоевского, Камю пишет, что у работы нет цели. Все это несущественно. Он развивает эту идею в своем романе Чума. Когда Риэ, врач, осматривает старика, пациент спрашивает: «Что это значит -« чума »? Просто жизнь, не более того ». Как и в случае с работой, чума демонстрирует, что в жизни нет цели или значения. Это просто так. Риэ приходит к выводу, что, хотя он может помочь некоторым выжить, в конце концов они все умрут, так в чем смысл?

Осознание ничтожности человека также преобладает в романе Камю Незнакомец .В первом отрывке рассказчик говорит читателю, что «Маман умерла сегодня … Это ничего не значит». Чуть позже в романе рассказчик находится с женщиной, Мари. Она говорит ему, что любит его, но он отвечает: «Это (не) ничего не значит». Позже он объясняет, что «Ничего, ничего не имело значения». Позже, когда рассказчик говорит, что «Собака Саламано стоил столько же, сколько и его жена », — это показывает, что ни у одной жизни нет большей цели, чем у другой. Все это несущественно. Все наши действия бессмысленны, так как все умирают.

Таким образом, во многих отношениях экзистенциальный нигилизм преобладает в творчестве Камю. Его персонажи определяют жизнь как лишенную какой-либо цели или смысла. Незначительность жизни подчеркивается в цитате из The Stranger .

Недавние примеры

Экзистенциальный нигилизм, присущий работам Камю, также можно найти в романе Луи-Фердинанда Селин « Путешествие в конец ночи». Роман представляет собой очень мрачный взгляд на человечество. Что касается экзистенциального нигилизма, роман комментирует монтажников и то, как они «движутся, но почти не двигаются, как если бы они боролись с чем-то невозможным.«У их задачи нет конца или цели, как указывает Камю в The Plague . Идея доведена до крайности в произведении Сэмюэля Беккета « в ожидании Годо ». Владимир и Эстрагон ждут того, кто никогда не придет. Они растрачивают свою жизнь, признавая, что им «больше нечего делать здесь … и больше нигде». Ожидание не имеет никакого значения или цели. Эстрагон даже признает, что «Всю свою паршивую жизнь я ползал по грязи». Какой цели или значения он достиг? Никто.

Рассказчик Бойцовского клуба Чака Паланика имеет похожие мысли. Паланик говорит нам, что «только в смерти мы имеем имена». Фактически, « все — ничто, ». Эти цитаты поддерживают основные принципы экзистенциального нигилизма, но роман не полностью соответствует этому мировоззрению. . Например, бойцовский клуб придает смысл жизни людей. Это позволяет им почувствовать, что они чего-то достигли, и дает им повод с нетерпением ждать, создавая чувство надежды на то, что жизнь не мрачна или пуста.Истинный экзистенциальный нигилизм заставит вас поверить в обратное.

Краткое содержание урока

Философская идея экзистенциального нигилизма состоит в том, что жизнь не имеет цели или ценности, и что существование человека ничтожно . Все это значит ничего . Эта идея исследуется в ряде различных литературных произведений, но не всегда полностью развита. Один из самых ранних литературных примеров взят из «Макбета » Шекспира. Другие известные авторы, такие как Селин, Беккет и Паланик, исследуют различные аспекты экзистенциального нигилизма, но наиболее глубоко экзистенциальный нигилизм исследует Альбер Камю.Идея незначительности и бесцельности наиболее ярко проявляется в его романах The Stranger и The Plague . В то время как его работы находились под влиянием других, его романы продолжают влиять на тех, кто пытается полностью понять концепцию экзистенциального нигилизма через литературу.

ТИРАНА ЙЕЛЬСКИХ КРИТИКОВ

Что касается факультета, Патрисия Спакс, новый председатель английского факультета, писала о скромных формах дискурса, таких как сплетни и личные письма.(Ходят слухи, что Пэт Спакс стала первой женщиной-председателем отдела из-за ее солидной учености и способности видеть точку зрения другого человека; она не деконструктор.) Вики Херн, поэт-дрессировщик, говорит, что ее большие амбиции — это избавить Йель от Красавчика Дэна. «Я думаю, что это отвратительно, — говорит она, — что в американском университете есть талисман, который является не только английским бульдогом, но и деформированным существом, которое является продуктом лихорадочных фантазий английских аристократов XIX века. Фактически, питбуль, или американский бультерьер, также называемый американским бульдогом, — это собака, чья родословная насчитывает тысячи лет, которую в прозе и карикатурах прославлял не меньше, чем Джеймс Тербер.»

Деррида из Франции сообщает, что, начиная со следующего месяца, он пробудет в Йельском университете пять недель. До тех пор он не может обсуждать по телефону философию, политику или свой американский культ. «Как вы понимаете, — дружелюбно говорит он, — все это очень спорно, очень опасно, правда». Это правда, что он и Блум родились в один и тот же день? «Это фактический вопрос», — отвечает Деррида. Я отвечаю без колебаний. Я родился 15 июля 1930 года ». Но это было через четыре дня после Блума, говорят ему.«Он старше меня, у него больше опыта», — говорит Деррида — и в любом случае Блум не деконструктор. Может ли Деррида отказаться от деконструкции, когда достигнет возраста Блума? «Возможно», — отвечает философ.

Достопочтенного Блума, который так насмехался над Йельским университетом, спрашивают, где, в конце концов, лучше всего изучать литературу. «Если бы меня спросили, — отвечает Блум (почему он так говорит? Кто-то спросил), — я бы сказал, что Йельский университет, увы». КАК РАБОТАЕТ ДЕКОНСТРУКЦИЯ Деконструкция, происходящая из учения французского философа Жака. Деррида, доминирует в мышлении критиков Йельского университета и распространился по английским факультетам других американских школ.Здесь Дж. Хиллис Миллер, критик и один из ведущих деконструкторов Йельского университета, дает деконструктивистское объяснение фразы Милтона. Ши, как вуаль, спускалась до тонкой талии. Ее неукрашенные золотые локоны носили Дисшевельд, но распутными локонами развевались, Когда Вайн завивает ее усики, что подразумевает Подчинение. . . — «PARADISE LOST», IV, 304-308 DECONSTRUCTION — это ни в коем случае не просто еще один «метод» чтения. Это трансформация способов мышления и действий, совпадающая с широкомасштабными изменениями, происходящими сегодня в западных обществах.Таким образом, деконструкция имеет множество измерений — институциональное и педагогическое, семейное и сексуальное, политическое и юридическое, даже теологическое и научное.

Все эти измерения задействованы, когда я, например, читаю Книгу IV Милтона «Потерянный рай» и наталкиваюсь на фразу «когда Лоза завивает свои усики». Фраза встречается в отрывке из 100 строк. необычайной красоты, описывающие первый взгляд сатаны на Эдем, на райский сад и внутри Адама и Евы: «Два человека гораздо более благородной формы, прямые и высокие.«Гиацинтовые локоны» Адама не опускаются ниже его плеч, но волосы Евы падают вуалью до ее талии.

Отрывок, описывающий Эдем, взволновал и обеспокоил многих читателей, в том числе Джона Раскина и Уильяма Эмпсона. Язык Милтона здесь, как это часто бывает, идет вразрез с очевидной целью его аргумента, так что невозможно с уверенностью сказать, что он говорит только то или это.

С одной стороны, Милтон пытается включить Еву в общую экономику творения, чтобы сказать, что, как и Адам, она все еще непавшая и может упасть или нет.Хотя в ней, как и в Адаме, «образ твоего славного Создателя шон», они «не равны, как не казался их пол равным»; она создана для подчинения Адаму и Богу через Адама: «Хи только для Бога, она для Бога в нем». Эдем — «зловещих гротов и пещер / прохладной ниши, руды, которую покрывает виноградная лоза / кладет свою пурпурную виноградную лозу и мягко ползет / роскошно» — помещает Еву в общую растрепанную и неукротимую роскошь, или «распутство», ‘ природы.Эта распутство — образ пышности поэтической силы Мильтона, присутствующей здесь в том, что Раскин назвал «жалкой ошибкой» олицетворения неодушевленной природы. Растрепанная распутность Евы означает, что она фактически уже пала, когда мы (и сатана) впервые видим ее, что бы Мильтон ни говорил об этих завитках из усиков, подразумевающих подчинение. Это делает невозможным включение ее в общую схему творения — фактически, ставит ее выше Адама или вне его контроля и отождествляет ее с независимой силой поэзии Милтона.Вьющиеся щупальца Евы подразумевают не только подчинение, но и независимость. Во фразе «пока лоза вьется в щупальца» — это взаимовлияние одного смысла с другим, фигурации с теологией, независимости с подчинением. Критик, который не является деконструктором, может примирить разнообразие во фразе или стихотворении, обнаружив «органическое единство», или подчиняя одно значение другому, или поглощая расходящиеся значения. Такой критик мог бы, например, возразить, что растрепанная распутность Евы — это всего лишь кратковременная приостановка гармонии творения (и поэмы Мильтона), что это отклонение исправляется, когда Ева возвращается к Адаму и к Богу через Адама.

В деконструктивистском прочтении эти два значения асимметричны и несовместимы, как риторика и логика. Такая двойственность — лишь одна из вещей, которые деконструкция обнаруживает в текстах. Выявление такого вмешательства в слова вовсе не означает, что читатель волен придавать фразу все, что ему нравится. — Дж. Хиллис Миллер

Систематический обзор воздействия стигмы и нигилизма на исходы рака легких | BMC Cancer

1.

GLOBOCAN: v1.2, Заболеваемость и смертность от рака во всем мире: База IARC Cancerbase № 10. 2008 г., http://globocan.iarc.fr,

Google ученый

2.

Юлден Д.Р., Крамб С.М., Бааде П.Д.: Международная эпидемиология рака легких: географическое распространение и вековые тенденции. J Thorac Oncol. 2008, 3 (8): 819-831. 10.1097 / JTO.0b013e31818020eb.

Артикул PubMed Google ученый

3.

Пирозинский М. 100 лет рака легких. Respir Med. 2006, 100 (12): 2073-2084. 10.1016 / j.rmed.2006.09.002.

Артикул PubMed Google ученый

4.

Рис Л., Мельберт Д., Крапчо М., Мариотто А., Миллер Б., Фойер Э, Клегг Л., Хорнер М., Ховладер Н., Эйснер М.: Обзор статистики рака SEER, 1975–2004. 2007, Бетесда, Мэриленд: Национальный институт рака

Google ученый

5.

Schwartz AG, Prysak GM, Bock CH, Cote ML: Молекулярная эпидемиология рака легких. Канцерогенез. 2006, 28 (3): 507-518. 10.1093 / carcin / bgl253.

Артикул PubMed Google ученый

6.

Спиро С.Г., Сильвестри Г.А.: Сто лет рака легких. Am J Respir Crit Care Med. 2005, 172 (5): 523-10.1164 / rccm.200504-531OE.

Артикул PubMed Google ученый

7.

Министерство здравоохранения и социальных служб США: Профилактика употребления табака среди молодежи и молодых людей: отчет главного хирурга. 2012, Атланта, Джорджия: Министерство здравоохранения и социальных служб США, Центры по контролю и профилактике заболеваний, Национальный центр профилактики хронических заболеваний и укрепления здоровья, Управление по вопросам курения и здоровья

Google ученый

8.

Леви Д.Т., Халупка Ф., Гитчелл Дж .: Влияние политики борьбы против табака на уровень курения: оценочная карта борьбы против табака.J Public Health Manag Pract. 2004, 10 (4): 338-353.

Артикул PubMed Google ученый

9.

Сколло М, Уинстенли М: Табак в Австралии: факты и проблемы. 2008, Мельбурн: Онкологический совет Виктории

Google ученый

10.

Эпиднадзор за отдельными формами употребления табака — США, 1900–1994 гг. 2012 г., http://www.cdc.gov/mmwr/preview/mmwrhtml/00033881.htm # 00000793.htm,

11.

Курение сигарет среди взрослых и тенденции отказа от курения — США, 2008 г. http://www.cdc.gov/mmwr/preview/mmwrhtml/mm5844a2.htm,

12

Stuber J, Galea S, Link BG: Курение и появление стигматизированного социального статуса. Soc Sci Med. 2008, 67 (3): 420-430. 10.1016 / j.socscimed.2008.03.010.

Артикул PubMed PubMed Central Google ученый

13.

Raleigh ZT: биопсихосоциальная перспектива опыта рака легких. J Psychosoc Oncol. 2010, 28 (1): 116-125. 10.1080 / 07347330

8990.

Артикул PubMed Google ученый

14.

Link BG, Phelan JC: Концептуализация стигмы. Annu Rev Sociol. 2001, 27: 363-385. 10.1146 / annurev.soc.27.1.363.

Артикул Google ученый

15.

Гоффман Э: Стигма: Заметки об управлении испорченной идентичностью.1963, Саймон и Шустер

Google ученый

16.

Майор B, О’Брайен LT: Социальная психология стигмы. Анну Рев Психол. 2005, 56 (1): 393-421. 10.1146 / annurev.psych.56.0

.070137.

Артикул PubMed Google ученый

17.

Хейндерс М., Ван Дер Мейдж С.: Борьба со стигмой: обзор стратегий и мероприятий по снижению стигмы. Psychol Health Med.2006, 11 (3): 353-363. 10.1080 / 13548500600595327.

Артикул PubMed Google ученый

18.

Вайс М.Г., Рамакришна Дж., Сомма Д .: Стигма, связанная со здоровьем: переосмысление концепций и вмешательств. Psychol Health Med. 2006, 11 (3): 277-287. 10.1080 / 13548500600595053.

Артикул PubMed Google ученый

19.

Lebel S, Devins GM: Стигма у онкологических больных, поведение которых могло способствовать их заболеванию.Будущее Онкол. 2008, 4 (5): 717-733. 10.2217 / 14796694.4.5.717.

Артикул PubMed Google ученый

20.

Чаппл А., Зибланд С., Макферсон А: Стигма, стыд и обвинения, которые испытывают пациенты с раком легких: качественное исследование. BMJ. 2004, 328 (7454): 1470-10.1136 / bmj.38111.639734.7 C.

CAS Статья PubMed PubMed Central Google ученый

21.

Старр П.: Социальная трансформация американской медицины. 1982, Нью-Йорк: Основные книги

Google ученый

22.

Подкомитет по этике и гуманитарным наукам Американской академии неврологии: Этические вопросы ведения пациентов с деменцией. Неврология. 1996, 46: 1180-1183.

Артикул Google ученый

23.

Болл Д.Л., Ирвинг Л.Б.: Больные раком легких — плохие отношения в онкологии ?.Медицинский журнал Австралии. 2000, 172 (7): 310-311.

CAS PubMed Google ученый

24.

Ренган Р., Хан С.М.: Введение: немелкоклеточный рак легкого и злокачественные новообразования плевры: конец эры терапевтического нигилизма ?. Семин Радиат Онкол. 2010, 20 (3): 147-148. 10.1016 / j.semradonc.2010.01.001.

Артикул PubMed Google ученый

25.

Цвиттер М: Комментарии к стратегии лечения местнораспространенного немелкоклеточного рака легкого.Рак легких. 2002, 38: 33-35.

Артикул Google ученый

26.

Гулин Л.М., Юсеф Ф .: Приписывание вины женщин за рак груди и легких. J Psychosoc Oncol. 2010, 28 (3): 291-301. 10.1080 / 07347331003689052.

Артикул PubMed Google ученый

27.

Гриц Э.Р., Сарна Л., Дреслер С., Хилтон К.Г.: Создание единого фронта: согласование программ борьбы против табака, исследований рака легких и политики.Биомаркеры эпидемиологии рака Пред. 2007, 16 (5): 859-863. 10.1158 / 1055-9965.EPI-07-0342.

Артикул PubMed Google ученый

28.

Liberati A, Altman DG, Tetzlaff J, Mulrow C, Gøtzsche PC, Ioannidis J, Clarke M, Devereaux PJ, Kleijnen J, Moher D: Заявление PRISMA для составления систематических обзоров и метаанализов исследований, которые оценка медицинских вмешательств: объяснение и уточнение. J Clin Epidemiol. 2009, 62 (10): e1-e34.10.1016 / j.jclinepi.2009.06.006.

Артикул PubMed Google ученый

29.

Chwalisz K, Shah SR, Hand KM: Содействие тщательным качественным исследованиям в реабилитационной психологии. Rehabil Psychol. 2008, 53 (3): 387-

Статья Google ученый

30.

Дейли Дж., Уиллис К., Смолл Р., Грин Дж., Уэлч Н., Кили М., Хьюз Е.: Иерархия данных для оценки качественных исследований в области здравоохранения.J Clin Epidemiol. 2007, 60 (1): 43-49. 10.1016 / j.jclinepi.2006.03.014.

Артикул PubMed Google ученый

31.

Эллиотт Р., Фишер К.Т., Ренни Д.Л.: Разработка руководящих принципов для публикации качественных исследований в психологии и смежных областях. Br J Clin Psychol. 1999, 38 (3): 215-229. 10.1348 / 014466599162782.

Артикул PubMed Google ученый

32.

Как использовать доказательства: оценка и применение научных данных. http://www.nhmrc.gov.au/guidelines/publications/cp69,

33.

Sharf BF, Stelljes LA, Gordon HS: «Маленькое пятнышко, и я большой человек»: перспективы пациентов об отказе в диагностике или лечении рака легких. Психоонкология. 2005, 14 (8): 636-646. 10.1002 / pon.885.

Артикул PubMed Google ученый

34.

Конлон А., Гилберт Д., Джонс Б., Олдридж П.: Накопленная стигма: восприятие онкологическими социальными работниками опыта рака легких.J Psychosoc Oncol. 2010, 28 (1): 98-10.1080 / 07347330

8982.

Артикул PubMed Google ученый

35.

Leydon G, Bynoe-Sutherland J, Coleman M: Путь к диагностике рака: опыт людей, больных раком, их семей и лиц, осуществляющих уход. Eur J Cancer Care. 2003, 12 (4): 317-326. 10.1046 / j.1365-2354.2003.00418.x.

CAS Статья Google ученый

36.

Дженненс Р.Р., де Бур Р., Ирвинг Л., Болл Д.Л., Розенталь М.А.: Расхождения во мнениях. Грудь. 2004, 126 (6): 1985-10.1378 / сунд.126.6.1985.

Артикул PubMed Google ученый

37.

Вассенаар Т.Р., Эйкхофф Дж. К., Ярземски Д. Р., Смит С. С., Ларсон М. Л., Шиллер Дж. Х .: Различия в подходе врачей первичной медико-санитарной помощи к пациентам с немелкоклеточным раком легкого по сравнению с раком груди. J Thorac Oncol. 2007, 2 (8): 722-10.1097 / JTO.0b013e3180cc2599.

Артикул PubMed Google ученый

38.

Катальдо Дж. К., Слотер Р., Джахан Т. М., Понгкуан В. Л., Хван В. Дж.: Измерение стигмы у людей с раком легких: психометрическое тестирование шкалы стигмы рака легких Катальдо. Онкол Нурс Форум. 2011, 38 (1): 46-54. 10.1188 / 11.ONF.E46-E54.

Артикул Google ученый

39.

Девитт Б., Хаттон А., Баравелли С., Скофилд П., Джеффорд М., Милешкин Л. Как должна выглядеть программа поддержки для людей с раком легких? различное отношение пациентов и фасилитаторов групп поддержки.J Thorac Oncol. 2010, 5 (8): 1227-10.1097 / JTO.0b013e3181e004b2.

Артикул PubMed Google ученый

40.

Tod AM, Craven J, Allmark P: Задержка диагностики рака легких: качественное исследование. J Adv Nurs. 2008, 61 (3): 336-343. 10.1111 / j.1365-2648.2007.04542.x.

Артикул PubMed Google ученый

41.

Corner J, Hopkinson J, Fitzsimmons D, Barclay S, Muers M: неизбежен ли поздний диагноз рака легких? Интервью, изучение воспоминаний пациентов о симптомах до постановки диагноза.Грудная клетка. 2005, 60 (4): 314-10.1136 / thx.2004.029264.

CAS Статья PubMed PubMed Central Google ученый

42.

Corner J, Hopkinson J, Roffe L: Опыт изменений здоровья и причины задержки обращения за помощью: британское исследование за несколько месяцев до постановки диагноза рака легких. Soc Sci Med. 2006, 62 (6): 1381-1391. 10.1016 / j.socscimed.2005.08.012.

Артикул PubMed Google ученый

43.

LoConte NK, Else-Quest NM, Eickhoff J, Hyde J, Schiller JH: Оценка вины и стыда у пациентов с немелкоклеточным раком легкого по сравнению с пациентами с раком груди и простаты. Clin рака легких. 2008, 9 (3): 171-178. 10.3816 / CLC.2008.n.026.

Артикул PubMed Google ученый

44.

Лобчук М.М., МакКлемент С.Е., Макферсон С., Ченг М: Влияет ли обвинение пациента в раке легких на оказание помощи лицам, осуществляющим первичный уход?Онкол Нурс Форум. 2008, 35 (4): 681-689. 10.1188 / 08.ОНФ.681-689.

Артикул PubMed Google ученый

45.

Tod AM, Joanne R: Преодоление задержки в диагностике рака легких: качественное исследование. Стенд Нурс. 2010, 24 (31): 35-43.

Артикул PubMed Google ученый

46.

Berger BE, Ferrans CE, Lashley FR: Измерение стигмы у людей с ВИЧ: Психометрическая оценка шкалы стигмы ВИЧ.Рес Нурс Здоровье. 2001, 24 (6): 518-529. 10.1002 / nur.10011.

CAS Статья PubMed Google ученый

47.

Симинофф Л.А., Уилсон Гендерсон М., Бейкер С.: Депрессивные симптомы у больных раком легких и членов их семей, осуществляющих уход, и влияние семейного окружения. Психоонкология. 2010, 19 (12): 1285-1293. 10.1002 / pon.1696.

Артикул PubMed PubMed Central Google ученый

48.

Else-Quest NM, LoConte NK, Schiller JH, Hyde JS: Воспринимаемая стигма, самообвинение и приспособление среди пациентов с раком легких, груди и простаты. Психологическое здоровье. 2009, 24 (8): 949-964. 10.1080 / 08870440802074664.

Артикул PubMed Google ученый

49.

Чаппл А., Зибланд С., Макферсон А., Саммертон Н.: Восприятие пациентами с раком легких доступа к финансовым льготам: качественное исследование. Br J Gen Pract. 2004, 54 (505): 589-

PubMed PubMed Central Google ученый

50.

Вайнер Б. Социальная мотивация, справедливость и моральные эмоции: подход атрибуции. 2006, Лоуренс Эрлбаум

Google ученый

51.

Schroen AT, Detterbeck FC, Crawford R, Rivera MP, Socinski MA: Убеждения пульмонологов и торакальных хирургов в терапевтическом подходе к немелкоклеточному раку легкого. Грудь. 2000, 118 (1): 129-10.1378 / сундук.118.1.129.

CAS Статья PubMed Google ученый

52.

Клятва Гиппократа сегодня. [http://www.pbs.org/wgbh/nova/body/hippocratic-oath-today.html]

53.

Шофилд П., Угальде А., Кэри М., Милешкин Л., Даффи М., Болл Д., Аранда S: Рак легкого: проблемы и решения для исследований в области поддерживающей терапии. Поддержка Palliat. 2008, 6 (03): 281-287.

Артикул PubMed Google ученый

54.

Лазарус Р.С., Фолкман С: Стресс, оценка и преодоление.1984, Нью-Йорк: Springer Publishing Company

Google ученый

55.

Смит К.А.: Самооценка, оценка и преодоление трудностей. Справочник по социальной и клинической психологии: перспективы здоровья. Отредактировал: Элмсфорд. 1991, Нью-Йорк, США: Pergamon Press

Google ученый

56.

Bayer R: Стигма и этика общественного здравоохранения: не можем, но должны. Soc Sci Med. 2008, 67 (3): 463-472.10.1016 / j.socscimed.2008.03.017.

Артикул PubMed Google ученый

57.

Burris S: Стигма, этика и политика: комментарий к Bayer «Стигма и этика общественного здравоохранения: не можем, но должны». Soc Sci Med. 2008, 67 (3): 473-475. 10.1016 / j.socscimed.2008.03.020.

Артикул PubMed Google ученый

58.

Кофлан Р: Стигма, стыд и обвинение, которые испытывают пациенты с раком легких: укрепление здоровья и группы поддержки играют определенную роль.BMJ. 2004, 329 (7462): 402-403.

Артикул PubMed PubMed Central Google ученый

59.

Хансен Ф., Савацки Дж .: Стресс у пациентов с раком легких: реакция человека на болезнь. Онкол Нурс Форум. 2008, 35 (2): 217-223. 10.1188 / 08.ОНФ.217-223.

Артикул PubMed Google ученый

60.

Холланд Дж. К., Келли Б. Дж., Вайнбергер М. И.: Почему психосоциальную помощь трудно интегрировать в обычную онкологическую помощь: стигма — слон в комнате.J Natl Compr Canc Netw. 2010, 8 (4): 362-366.

PubMed Google ученый

Блоггинг, нигилистический порыв | Еврозин

«An der rationalen Tiefe erkennt man den Radikalen; im Verlust der rationalen Methode kündigt sich der Nihilismus an. Der Radikale besitzt immer eine Theorie; aber der Nihilist setzt an ihre Stelle die Stimmung ».
Макс Бенс (1949)

Weblogs или блоги являются преемниками «домашней страницы» Интернета 90-х и создают смесь частного (онлайн-молочные продукты) и публичного (самопиар-менеджмент).Согласно последним приблизительным оценкам Blog Herald , во всем мире существует 100 миллионов блогов, и практически невозможно сделать общие заявления об их «природе» и разделить их на соответствующие жанры. Тем не менее я попытаюсь это сделать. Стратегически важно разработать критические категории теории ведения блога, которая учитывает конкретное сочетание технологий, дизайна интерфейса, архитектуры программного обеспечения и социальных сетей.

Вместо того, чтобы просто исследовать эмансипативный потенциал блогов или подчеркивать их контркультурный фольклор, я рассматриваю блоги как часть разворачивающегося процесса «массификации» этой все еще новой среды.После 2000 года Интернет потерял «иллюзию перемен». Эта пустота уступила место масштабным взаимосвязанным разговорам с помощью бесплатного автоматизированного программного обеспечения.

Блог обычно определяется как частая, хронологическая публикация личных мыслей и веб-ссылок, смесь того, что происходит в жизни человека и того, что происходит в сети и в мире. Блог позволяет легко создавать новые страницы: текст и изображения вводятся в онлайн-форму (обычно с заголовком, категорией и телом статьи), а затем она отправляется.Автоматические шаблоны заботятся о добавлении статьи на домашнюю страницу, создании новой полной страницы статьи (называемой постоянной ссылкой) и добавлении статьи в соответствующий архив на основе даты или категории. Благодаря тегам, которые автор помещает в каждое сообщение, блоги позволяют нам фильтровать по дате, категории, автору или другим атрибутам. Они (обычно) позволяют администратору приглашать и добавлять других авторов, чьи разрешения и доступ легко регулируются.

Подробнее от Geert Lovink

о социальных сетях, технологиях и их социальном воздействии

Можем ли мы переосмыслить ботов и алгоритмы, чтобы они стали инструментами, которые работают на нас, а не невидимой деспотической системой, которая пытается нас обмануть?

О «технологической печали» — психическом состоянии миллиардов онлайн-пользователей по умолчанию.

Разочарование в социальных сетях только стимулирует поиск еще более изощренных техник манипуляции.

Создание независимых инфраструктур остается критически важным, но критика требует обновления, прежде чем она станет предметом удаления.

Блоги приводят к упадку: «Вера в Послание» падает. Вместо того, чтобы рассматривать записи в блогах как простую саморекламу, мы должны интерпретировать их как декадентские артефакты, которые удаленно разрушают модель вещания.

Собственный блоггер Microsoft Роберт Скобл перечисляет пять элементов, которые сделали блоги такими популярными. Первый — это «простота публикации», второй он называет «обнаруживаемость», третий — «межсайтовые разговоры», четвертый — постоянная ссылка (придающая записи уникальный и стабильный URL-адрес), а последняя — синдикация (репликация) контента в другом месте). Линдон из Flock Blog дает несколько советов по написанию блога, показывая, как идеи, чувства и опыт могут быть преобразованы в формат новостей, и показывает, насколько доминирующим стал PowerPoint: «Сделайте свое мнение известным, ссылайтесь как сумасшедшие, пишите меньше, 250 слов достаточно, делайте заголовки живыми, пишите с энтузиазмом, включайте списки маркеров, редактируйте свой пост, делайте ваши сообщения легкими для сканирования, соответствуйте вашему стилю, засоряйте пост ключевыми словами.«В то время как культура списков на основе электронной почты перекликается с почтовой культурой написания писем и иногда эссе, идеальный пост в блоге определяется быстрыми методами связи с общественностью.

Web-сервисы, такие как блоги, не могут быть отделены от вывода, который они генерируют. Политика и эстетика, определенные первыми пользователями, будут характеризовать среду на десятилетия вперед. Блоги появились в конце 1990-х, в тени доткомовской мании. Культура блогов не была достаточно развита, чтобы доминировать над венчурным капиталом с его истеричным менталитетом «демо-или-умри-сейчас-или-никогда».Блоги сначала появились как случайные беседы, которые нелегко превратить в товар. Построение непринужденного параллельного мира позволило блогам сформировать кристаллы (термин, разработанный Элиасом Канетти), из которых выросли миллионы блогов и примерно в 2003 году достигли критической массы.

Ведение блогов в период после 11 сентября ликвидировало разрыв между Интернетом и обществом. В то время как дот-комьюнити мечтали о том, чтобы привлечь клиентов, наводняющих их порталы электронной коммерции, блоги были фактическими катализаторами, которые осуществили всемирную демократизацию Сети.Насколько «демократизация» означает «вовлеченные граждане», она также подразумевает нормализацию (как в установлении норм) и банализацию. Мы не можем разделить эти элементы и наслаждаться только интересными частями. По словам Жана Бодрийяра, мы живем во «Вселенной интегральной реальности». «Если в прошлом была восходящая трансценденция, то сегодня есть нисходящая. В каком-то смысле это второе падение человека, о котором говорит Хайдеггер: падение в банальность, но на этот раз без какого-либо возможного искупления ». Если вы не можете справиться с высокой степенью нерелевантности, блоги не станут вашей чашей чая.

Двигатель, стоящий за расширением блогосферы, — это переход от кода к содержанию. Больше нет необходимости в пустом демонстрационном дизайне. Блоги — это не тест или предложение. Они действительно существуют. С самого начала блог-культура была домом для производителей творческого и социального контента. Я не решаюсь называть журналистов и ученых, потому что, несмотря на то, что многие из них имеют такой профессиональный опыт, было бы неверно размещать блоггеров-пионеров внутри институциональных структур. И все же они не были антиинституциональными.Как и киберкультура 90-х, первое поколение блогеров обладает яркими биографиями. Однако доминирующая культура, такая как калифорнийские техно-хиппи, так и не появилась, и, если она существует, ее сложно обозначить. Ведение блогов близко к тому, что Адилкно однажды назвал «расплывчатыми СМИ». Отсутствие направления — это не провал, а главный актив. Блоги возникли не из движения или события. Во всяком случае, это особый эффект программного обеспечения, в первую очередь созданный автоматизацией ссылок, не слишком сложной проблемой проектирования технических интерфейсов.

Существует предположение, что блоги имеют симбиотические отношения с новостной индустрией. Этот тезис не бесспорен. Специалисты по гипертексту отслеживают появление в блогах гиперкарт 1980-х и волны онлайн-литературы 1990-х, когда переход от одного документа к другому был основным занятием читателя. По какой-то причине подпоток гипертекста потерян, и осталось почти самоочевидное уравнение между блогами и новостной индустрией.

Нелегко ответить на вопрос, работают ли блоги внутри медиаиндустрии или за ее пределами.Размещение блога внутри может быть рассмотрено как оппортунистическое, в то время как другие считают это умным ходом. Есть еще «тактический» аспект. Блогер-равноправный журналист может получить защиту от такого ярлыка в случае цензуры и репрессий. Несмотря на бесчисленные попытки представить блоги в качестве альтернативы основным средствам массовой информации, их часто, точнее говоря, называют «каналами обратной связи». Акт «наблюдения за воротами» (Аксель Брунс) за основными СМИ не обязательно приводит к разумным комментариям, которые будут приняты во внимание.В категории «бесчувственные» у нас есть широкий диапазон: от веселых до сумасшедших, грустных и больных. Блоги делают для них то, что не смогли сделать CNN, газеты и радиостанции во всем мире, а именно интегрировать открытые интерактивные сообщения от своих клиентов. «Блог» новостного сообщения не означает, что блоггер садится и тщательно анализирует беседу и обстоятельства, не говоря уже о проверке фактов на местах. Вести блог означает просто быстро указать на новостной факт с помощью ссылки и нескольких предложений, которые объясняют, почему блоггер нашел тот или иной факт интересным или замечательным или не согласен с ним.

Записи блога часто представляют собой наспех написанные личные размышления, вылепленные вокруг ссылки или события. В большинстве случаев у блогеров просто нет времени, навыков или финансовых средств для надлежащего исследования. Есть коллективные исследовательские блоги, работающие над конкретными темами, но они редки. Обычные блоги создают плотное облако «впечатлений» по теме. Блоги сообщат вам, бодрствует ли ваша аудитория и она восприимчива. Блоги тестовые. Они позволяют увидеть, бодрствует ли еще ваша аудитория.В этом смысле мы могли бы также сказать, что блоги — это приватизированные испытательные стенды, переданные на аутсорсинг, или, скорее, юнит-тесты крупных СМИ.

Границы между медиасферой и блогсферой подвижны. Подробный социальный анализ, скорее всего, выявит серую зону, в которой медиамодели-фрилансеры перемещаются туда-сюда. С самого начала журналисты, работающие на «старые СМИ», вели блоги. Итак, как блоги связаны с независимыми журналистскими расследованиями? На первый взгляд, они выглядят как оппозиционные или потенциально дополнительные практики.В то время как журналист-расследователь трудится месяцами, если не годами, чтобы раскрыть историю, блоггеры больше похожи на армию муравьев, вносящих свой вклад в большой улей под названием «общественное мнение». Блогеры редко добавляют в новость новые факты. Они находят ошибки в продуктах и ​​новостях, но редко «разоблачают» спекуляцию, не говоря уже о хорошо проработанных отчетах.

Сесиль Ландман, голландский журналист-расследователь и сторонник иракских блоггеров, участвующих в кампании Streamtime, знает оба мира. «Журналистам нужно зарабатывать на жизнь.Они не могут ничего выложить в Интернет. Блогеров, похоже, это не слишком беспокоит, и это создает конфликт ». По словам Ландмана, ведение блогов меняет существующие форматы информации. «Людям надоедают данные форматы; они больше не узнают новости, они больше не прилипают к их картам памяти для шейки матки. Это как песня, которую вы слушали слишком часто, или коммерческая реклама; вы слышите это, вы даже можете петь слова, но они не имеют смысла.Основные СМИ начинают это понимать. Им приходится искать новые форматы, чтобы привлекать читателей (читай: рекламодателей) »- и блоги — лишь небольшая глава в этой трансформации.

Интернет-журнал — это «голос человека» (Дэйв Винер). Это цифровое продолжение устных традиций, а не новая форма письма. Благодаря ведению блога новости превращаются из лекции в беседу. Блоги повторяют слухи и сплетни, разговоры в кафе и барах, на площадях и в коридорах.Они записывают «события дня» (Джей Розен). Сегодняшняя «возможность записи» ситуаций такова, что мы больше не расстраиваемся, что компьютеры «читают» все наши движения и выражения (звук, изображение, текст) и «записывают» их в цепочки нулей и единиц. В этом смысле блоги вписываются в более широкую тенденцию, в рамках которой отслеживаются и сохраняются все наши движения и действия. В случае с блогами это осуществляется не каким-то невидимым и абстрактным авторитетом, а самими субъектами, которые записывают свою повседневную жизнь.

Шумиха вокруг блога не может сравниться с истерией доткомов конца 1990-х. Экономический и политический ландшафт слишком различаются. В данном случае меня заинтересовало часто встречающееся замечание о том, что блоги циничны и нигилистичны. Вместо того, чтобы отвергнуть это обвинение, я провел пробу и прогнал оба ключевых слова через системы, чтобы проверить, являются ли они зашитыми достоинствами, объединенными внутри Blog Nation. Вместо того, чтобы изображать блоггеров как «армию Давидов», как предполагает название книги блоггера Instapundit Гленна Рейнольдса, возможно, лучше было бы изучить техно-менталитет пользователей и не предполагать, что блоггеры — неудачники, стремящиеся победить Голиафа.

Исторически имеет смысл рассматривать «Интернет-цинизм» как ответ на безумие тысячелетия. В январе 2001 года журнал dot-com Clickz писал: «Среди инвесторов, потребителей и средств массовой информации существует повсеместное ощущение, что все обещания в отношении Интернета сводятся к одной огромной наглой лжи — и что мы» Теперь я расплачиваюсь за грехи вчерашнего излишества ». В My First Recession (2003) я нанес на карту похмелье после доткомов. В этом свете цинизм — не что иное, как дискурсивные обломки рухнувшей системы убеждений, холодная индейка после рыночной лихорадки, ретроспективно оптимистично-невинные годы глобализации Клинтона (1993-2000), столь хорошо воплощенные в Империи Хардта / Негри.

Было бы смешно объявлять блоггеров циниками. В этом контексте цинизм — это не черта характера, а техносоциальное состояние. Аргумент не в том, что блоггеры по своей природе преимущественно циники или вульгарные эксгибиционисты, которым недостает преуменьшения. Важно отметить дух времени, благодаря которому ведение блога стало массовой практикой. Сетевой цинизм — это культурный побочный продукт программного обеспечения для ведения блогов, внедренный в определенную эпоху и являющийся результатом таких процедур, как вход в систему, связывание, редактирование, создание, просмотр, чтение, отправка, отметка и ответ.Некоторые сочтут простое использование термина цинизм хулиганским. Да будет так. Опять же, мы не говорим здесь об отношении, не говоря уже об общем образе жизни. Сетевой цинизм больше не верит в киберкультуру как в поставщика идентификационных данных со связанными с ней предпринимательскими галлюцинациями. Он состоит из холодного просвещения как постполитического состояния и признания, описанного Мишелем Фуко. Людей учат, что их освобождение требует от них «сказать правду», признаться в этом кому-то (священнику, психоаналитику или блогу), и это правдивое сообщение каким-то образом их освободит.

В блогах есть поиски истины. Но это правда с вопросительным знаком. Правда стала любительским проектом, а не абсолютной ценностью, санкционированной высшими властями. Вместо общепринятого определения мы могли бы сказать, что цинизм — это неприятный способ истины. Интернет не является религией или миссией сам по себе. Для некоторых это превращается в зависимость, но ее можно вылечить, как и любую другую медицинскую проблему. Состояние пост-доткома / пост-11 сентября граничит с «страстным консерватизмом», но, в конце концов, отвергает мораль мелкой буржуазии доткомов и их двойные стандарты обмана и сокрытия, готовки книг и последующего толстого вознаграждения. оплатить чеки.Поэтому возникает вопрос: сколько правды может нести медиум? Знание — это печаль, и пропагандисты «общества знаний» еще не учли это.

Сетевой цинизм откровенен, прежде всего, о себе самом. Приложение для блога — это онлайн-продукт с четкой датой использования. Спокер Джонс: «Через сорок лет, когда Интернет рухнет в результате гигантского взрыва глупости, я хочу иметь возможность сказать:« Я был там »». Говорят, что интернет-цинизм породил такие сайты, как Netslaves.com, посвященный «ужасным историям работы в сети». Это доска для тех, кто «обожжен некомпетентностью, идиотским планированием и истеричным менеджментом компаний новых медиа». Эксгибиционизм — это расширение прав и возможностей. Сказать вслух то, что вы думаете или чувствуете, в соответствии с наследием Де Сада, это не только вариант — в либеральном смысле «выбора», но и обязанность, немедленный импульс ответить, чтобы быть рядом, со всеми остальными.

В контексте Интернета это не зло, как предполагал Рюдигер Сафрански, а банальность, представляющая собой «драму свободы».Как утверждает Бодрийяр: «Все наши ценности смоделированы. Что есть свобода? У нас есть выбор между покупкой одной машины или другой? » И, следуя примеру Бодрийяра, мы могли бы сказать, что блоги — это дар человечеству, который никому не нужен. Это настоящий шок. Кто-нибудь заказывал разработку блогов? Нет возможности просто игнорировать блоги и вести комфортный образ жизни «публичного интеллектуала» двадцатого века. Как и Мишель Уэльбек, блоггеры оказались в ловушке собственных внутренних противоречий в Стране без выбора.В газете London Times отмечалось, что Уэльбек «пишет изнутри отчуждения. Его избитые герои-мужчины, которыми пренебрегают их родители, справляются, лишая себя любовных взаимодействий; они проецируют на мир свою холодность и одиночество ». Блоги — прекрасное поле проекции для такого предприятия.

Итальянский теоретик Пауло Вирно дает ключ к разгадке того, как мы могли бы использовать термин цинизм без уничижения. Вирно считает, что цинизм связан с «хронической нестабильностью форм жизни и языковых игр».В основе современного цинизма Вирно видит тот факт, что мужчины и женщины сначала испытывают правила, гораздо чаще, чем «факты», и гораздо раньше, чем они сталкиваются с конкретными событиями. Вирно: «Но непосредственно испытать правила — значит также признать их условность и беспочвенность. Таким образом, человек больше не погружается в предопределенную «игру», участвуя в ней с истинной преданностью. Вместо этого можно мельком увидеть себя в индивидуальных « играх », лишенных всякой серьезности и очевидности, ставших не более чем местом для немедленного самоутверждения — самоутверждения, которое тем более жестоко и высокомерно, короче говоря. циничным, тем больше он использует, без иллюзий, но с совершенной моментальной верностью, те же самые правила, которые характеризуют условность и изменчивость.”

Как циничный разум связан с критикой? Является ли циничная медиакультура критической практикой? Пока что толковать блоги как новую форму литературной критики оказалось бесполезным. Такое начинание обречено на провал. «Кризис критики» объявляется снова и снова, и блог-культура просто игнорирует эту тупиковую улицу. Нет необходимости в клоне Терри Иглтона в «новых медиа». Мы живем еще долго после падения теории. Критика превратилась в консервативную и позитивную деятельность, в которой критик чередует потери ценности и восхищается зрелищем рынка.Было бы интересно выяснить, почему критика не стала популярной и не присоединилась к такой практике новых медиа, как ведение блогов, поскольку культурологические исследования популяризировали все, кроме теории. Не будем винить Другого, ведущего блог, в моральном банкротстве постмодернистского критика. Вместо концептуальной глубины мы получаем широкие ассоциации, народную герменевтику новостных событий. Вычислимые комментарии миллионов можно сделать доступными для поиска и визуально отобразить, например, в виде облаков. Другой вопрос, дают ли нам эти карты какие-либо знания или нет.Увеличение количества комментариев легко расценить как регрессивное по сравнению с явным авторитетом критика. Замкнутость и провинциализм взяли свое. Паника и одержимость профессиональным статусом критика были таковы, что образовавшуюся пустоту теперь заполнили страстные блогеры-любители. Одно можно сказать наверняка: блоги не закрывают мысли.

Энциклопедии-любители Википедии описывают циников как «тех, кто склонен не верить в человеческую искренность, добродетель или альтруизм: людей, которые утверждают, что только личный интерес мотивирует человеческое поведение.Современный циник обычно крайне презрительно относится к социальным нормам, особенно к тем, которые служат скорее ритуальным целям, чем практическим, и склонен отвергать значительную часть народных верований, общепринятой морали и общепринятой мудрости как неуместную или устаревшую чепуху. . » В сетевой среде такое определение становится проблематичным, поскольку оно изображает пользователя как изолированного субъекта, противостоящего группам или обществу в целом. Сетевой цинизм — это не путь к наркотикам или чему-нибудь гадкому.Говорить о «зле» как об абстрактной категории в данном контексте неуместно. Нет непосредственной опасности. Все в порядке. Идея не в том, чтобы создать диалектическую ситуацию. Есть только ощущение застоя среди постоянных изменений. Это можно было бы назвать «романтизмом открытых глаз». По словам Питера Слотердейка, цинизм — это «просвещенное ложное сознание». Циник, по словам Слотердайка, — это тот, кто является частью организации или группы, существование и ценности которой он сам больше не может рассматривать как абсолютные, необходимые и безусловные, и кто несчастен из-за этого просветления, потому что он или она придерживаются принципы, в которые он или она не верит.

Единственное знание, которое остается у циника, — это вера в разум, который, однако, не может дать ему (или ей) твердую основу для действий, что является еще одной причиной для того, чтобы быть несчастным. После Слотердейка цинизм — обычная проблема. Вопрос о том, является ли он универсальным или ограниченным для западных обществ, слишком велик, чтобы обсуждать его здесь, но, безусловно, мы видим его в глобальном масштабе в наукоемких секторах.

Мы живем в пост-деконструктивном мире, в котором блоги предлагают нескончаемый поток признаний, космос микро-мнений, пытающихся интерпретировать события за пределами хорошо известных категорий двадцатого века.Импульс нигилизма возникает как реакция на возрастающий уровень сложности взаимосвязанных тем. Мало что сказать, можно ли объяснить все происшествия с помощью постколониализма, классового анализа и гендерных перспектив. Однако ведение блога выступает против такого рода политического анализа, с помощью которого уже нельзя многое сказать.

Блоги выражают личный страх, неуверенность и разочарование, беспокойство о поиске соучастников в преступлении. Мы редко находим страсть (за исключением самого процесса ведения блога).Часто блоги раскрывают сомнения и неуверенность в том, что чувствовать, что думать, верить и любить. Они внимательно сравнивают журналы, проверяют дорожные знаки, ночные клубы и футболки. Эта стилизованная неопределенность связана с общим предположением, что блоги должны быть биографическими и одновременно сообщать о внешнем мире. Их эмоциональный диапазон намного шире, чем у других СМИ, из-за неформальной атмосферы блогов. Здесь важно сочетание публичного и частного. Блоги играют с эмоциональным регистром, варьирующимся от ненависти до скуки, страстной вовлеченности, сексуального возмущения и обратно до повседневной скуки.

Ведение блога — это не проект и не предложение, а условие, существование которого нужно признать. «Мы ведем блог», как говорят Клайн и Бернштейн. Сегодня это априори . Австралийский теоретик культуры Джастин Клеменс объясняет: «Нигилизм — это не просто еще одна эпоха среди череды других: это окончательно свершившаяся форма катастрофы, случившейся давным-давно». Если перевести это на язык новых медиа: блоги свидетельствуют и документируют убывающую силу основных СМИ, но они сознательно не заменили его идеологию альтернативой.Пользователи устали от общения сверху вниз — им некуда больше идти. «Другого мира нет» можно рассматривать как ответ на антиглобалистский лозунг «Другой мир возможен».

Пойманный ежедневной рутинной работой в блогах, есть ощущение, что Сеть — это альтернатива. Неправильно судить о блогах только по их содержанию. Теория СМИ никогда этого не делала, и в этом случае также следует избегать этого метода. Ведение блогов — это нигилистическое предприятие именно потому, что структура собственности СМИ подвергается сомнению, а затем подвергается нападкам.Блог — это смертельная стратегия. Имплозия — неправильное слово. Имплозия подразумевает трагедию и зрелище, которого здесь нет. Ведение блога — это противоположность зрелища. Это плоский (и все же значимый). Блог — это не цифровой клон «письма в редакцию». Вместо того чтобы жаловаться и спорить, блогер ставит себя в извращенно приятную позу наблюдателя за СМИ.

Комментарии о господствующей культуре, ее ценностях и продуктах следует рассматривать как открытое отвлечение внимания.Бастуют те глаза, которые когда-то терпеливо просматривали все отчеты и рекламные объявления. Согласно утопической философии блогов, СМИ обречены. Их роль возьмут на себя «СМИ с широким участием». Был поставлен окончательный диагноз, и в нем говорится: закрытые нисходящие организации больше не работают, знаниями нельзя «управлять», сегодняшняя работа является совместной и сетевой. Однако, несмотря на постоянные предупреждающие знаки, система успешно продолжает (не работает) функционировать. Неужели «сверху вниз» действительно уходит? Откуда берется гегелевская уверенность в том, что парадигма старых медиа будет ниспровергнута? Об этом мало фактических свидетельств.И именно это состояние текущих дел вызывает нигилизм, а не революции.

Как справедливо заявляет Джастин Клеменс, «нигилизм часто остается незамеченным, не потому, что он больше не является проблемой современной философии и теории, а, напротив, потому, что он настолько непреодолим и доминирует». Этот термин почти полностью выпал из политического дискурса истеблишмента. Причиной тому могла быть «банализация нигилизма» (Карен Карр). Или, если перефразировать: отсутствие высокого искусства, которое можно было бы назвать таковым.Это могло измениться с появлением таких писателей, как Мишель Уэльбек. Андре Глюкманн объяснил беспорядки мигрантов в пригородах Франции в 2005 году «ответом на французский нигилизм». Отвратительная молодежь сделала «имитацию отрицания». «Проблема нигилизма», как отмечает Клеменс, заключается в сложной, тонкой и саморефлексивной природе этого термина. Историзировать эту концепцию — один из выходов, хотя я оставлю это историкам. Другой способ — занять этот термин и зарядить его удивительной энергией: творческий нигилизм.

Блоги приходят в упадок. Каждый новый блог должен способствовать падению медиа-системы, которая когда-то доминировала в двадцатом веке. Этот процесс не является внезапным взрывом. Эрозию средств массовой информации нелегко проследить по цифрам застойных продаж и сокращающегося числа читателей газет. Во многих частях мира телевидение все еще находится на подъеме. Снижается вера в Послание. Это момент нигилизма, и блоги способствуют развитию этой культуры, как никакая платформа раньше не делала.Продаваемые позитивистами в качестве комментариев гражданских СМИ, блоги помогают пользователям перейти от Истины к Ничто. Печатное и транслируемое сообщение потеряло ауру. Новости потребляются как развлекательный товар. Вместо того чтобы сетовать на идеологический цвет новостей, как это делали предыдущие поколения, мы ведем блог как знак обретенной силы духа. Как микрогероический, ницшеанский поступок людей в пижамах, ведение блога является результатом нигилизма силы, а не слабости пессимизма.Вместо того, чтобы снова и снова представлять записи в блогах как саморекламу, мы должны интерпретировать их как декадентские артефакты, которые удаленно разрушают могущественную и соблазнительную силу вещательных СМИ.

Блогеры — нигилисты, потому что они «ни на что не годны». Они отправляются в Нирвану и превратили свою тщетность в продуктивную силу. Они ничтожества, которые празднуют смерть централизованных смысловых структур и игнорируют обвинения в том, что они будут производить только шум. Они разочарованы, поведение и мнения которых не имеют никакого значения.Джастин Клеменс отмечает, что термин «нигилизм» был заменен такими названиями, как «антидемократический», «террористический» и «фундаменталистский». Однако в последние годы произошло заметное возрождение этого термина, хотя обычно это не более чем мимолетное замечание. Существенное теоретизирование «состояния» было сделано в середине двадцатого века, что включало переработку источников девятнадцатого века, таких как Кьеркегор, Штирнер и Ницше. Экзистенциализм после двух мировых войн теоретизировал ГУЛАГ, Освенцим и Хиросиму как проявления организованного зла, что привело к полному кризису существующих систем верований.Для тех, кто все еще интересуется теорией, необходимо прочитать книгу Артура Крокера «Воля к технологии и культура нигилизма » (2004), поскольку она рассматривает Хайдеггера, Ницше и Маркса в современной, техно-нигилистической перспективе.

Мы столкнулись с «совершенным нигилизмом» (Джанни Ваттимо) в том смысле, что блоггеры поняли, что осуществление нигилизма — это факт. Джанни Ваттимо утверждает, что нигилизм — это не отсутствие смысла, а признание множественности значений; это не конец цивилизации, а начало новых социальных парадигм, одной из которых является ведение блогов.Обычно связанный с пессимистической верой в бессмысленность всего сущего, нигилизм был бы этической доктриной, согласно которой не существует моральных абсолютов или непогрешимых законов природы и что «истина» неизбежно субъективна. Что касается средств массовой информации, мы видим, что такое отношение выражается в растущем недоверии к продукции крупных коммерческих новостных организаций и к рекламе, которую создают политики и их советники. Опрос сообщения больше не является подрывным актом вовлеченных граждан, а является априорной позицией , даже до того, как был включен телевизор или компьютер.

Нигилизм означает невозможность противодействия — положение вещей, которое, что неудивительно, вызывает большое беспокойство. Нигилизм — это не монолитная система убеждений. Мы больше не верим ни во что, как в Россию XIX века или послевоенный Париж. Нигилизм больше не опасность или проблема, а состояние постмодерна по умолчанию. Это ничем не примечательная, даже банальная черта жизни, как пишет Карен Карр, больше не имеет отношения к религиозному вопросу. Блоги не являются ни религиозными, ни светскими.Они «пост-добродетели». Парадоксальная временность нигилизма сегодня — это временность «не совсем уже сейчас». Вслед за Джорджо Агамбеном Джастин Клементс пишет, что «нигилизм — это не просто еще одна эпоха среди череды других: это окончательно свершившаяся форма катастрофы, которая произошла давным-давно». В контексте СМИ это будет момент, когда средства массовой информации потеряют свои претензии на Истину и больше не смогут действовать как авторитет. Не будем датировать это событие во времени, так как такой знаменательный момент может быть как личным, так и культурно-историческим.Это переход от праздничного Маклюэна к нигилистическому Бодрийяру, через который проходит каждый медиа-пользователь, обнаруживаемый в необоснованности сетевого дискурса, которым пользователи дурачатся.

Переводя понимание Карен Карр на сегодняшнее состояние, мы могли бы сказать, что блоггер — это личность, «которая живет в застенчивой конфронтации с бессмысленным миром, отказываясь либо отрицать его силу, либо уступать ей». Однако это не приводит к героическому жесту. Ведение блогов не возникает из-за скуки или из какой-то экзистенциальной пустоты.Карр справедливо отмечает, что «у многих постмодернистов присутствие нигилизма вызывает не ужас, а зевоту». По сравнению с предыдущими веками его кризисное значение уменьшилось. Если блоггеров причисляют к нигилистам, это просто означает, что они перестали верить СМИ.

«Глобальная постоянная, всегда связанная, всегда незамедлительная публичная беседа» ускоряет фрагментацию медиа-ландшафта. Клайн и Бернштейн здесь не согласны (они не нигилисты). «Вместо того, чтобы рассматривать распространение специализированных блогов как показатель фрагментации нашего общества, мы должны рассматривать эту тенденцию как возможность появиться гражданам-экспертам и объединить глобальные группы интересов во многих разрозненных областях.«С точки зрения политического класса, тщательно отобранные блоггеры могут использоваться как« индикаторы общественного мнения ». Однако на следующий день их так же легко можно уволить, как «пижамных журналистов», и проигнорировать как шум. Поскольку любая шумиха обязательно должна рухнуть, волна негативного PR запрограммирована заранее. Блогеры могут сообщать, о каких проблемах люди сообщают средствам массовой информации, о которых они хотят думать. Но как только жар утихнет, кого это волнует? Здесь начинается нигилизм, после падения блогов, украденного ноутбука, поломки сервера, нечитаемых файлов резервных копий, исчезновения поставщика онлайн-услуг, «комментариев (0)».Именно тогда мы можем по-настоящему продемонстрировать наш Pathos des Umsonst , жест Бытия напрасно.

Деловой писатель Дэвид Клайн просто не может не взять его тон Нью Эйдж, когда он объясняет, что, несмотря на весь существующий нигилизм, ведение блогов не напрасно. «Правда в том, что это не просто утомительные болтовни о скуке, написанные скучающим. Хотя по большей части не профессиональные писатели, блоггеры часто красноречивы так же, как те, кто не застенчиво отшлифован, — грубые, лишенные цензуры и заряженные звуком их только что пробудившихся голосов.Ежедневно записывая свои обряды посвящения, блоггеры часто придают форму и смысл этапам и циклам своей жизни, которые в противном случае были бы упущены в беспорядке современного существования ». Ученые Фуко сказали бы нечто подобное, а именно, что блоги — это «технологии самого себя». Но что, если у «Я» разрядились батарейки? С Домиником Петтманом мы могли бы сказать, что ведение блога — это неумолимое занятие в эпоху истощения. В блогах исследуется, что происходит, когда вы разбиваете иллюзию о том, что за лавиной сходного образа жизни и популяционной идентичности в социальных сетях стоит «личность».

Независимо от того, сколько разговоров о «сообществе» и «мобах», факт остается фактом: блоги в основном используются как инструмент для управления собой. Под менеджментом я имею в виду не только необходимость структурировать свою жизнь, разобраться в беспорядке, справиться с огромными потоками информации, но и PR и продвижение Ich AG , как это называют в охваченной кризисом Германии. Блоги — это часть более широкой культуры, которая фабрикует знаменитостей на всех возможных уровнях. Некоторые жалуются, что блоги слишком личные, даже эгоцентрические, в то время как большинство читателей блогов предаются эксгибиционистским идеям и не могут насытиться ими.Клэр Э. Райт советует авторам блогов не предлагать возможность оставлять комментарии. «Некоторые блоггеры утверждают, что блоги, в которых нельзя оставлять комментарии читателям, не являются« настоящими »блогами. Большинство блоггеров не следуют этому образу мышления и считают, что комментарии читателей превращают блог в доску сообщений. Суть блога не в интерактивности средства массовой информации: это обмен мыслями и мнениями блоггера. Добавление комментариев в свой блог создает множество проблем: вы потратите много времени, отслеживая публикации, отсеивая спам и троллей и отвечая на бесконечные технические вопросы регистрантов.Этот совет явно идет вразрез с основными ценностями блоггеров из топ-листа. Разве не интересно, что сервисы блогов все-таки предлагают возможность отключать комментарии? Например, гуру Cluetrain Manifesto Дэвид Вайнбергер утверждает, что «блоги — не новая форма журналистики, и они не состоят в основном из подростков, которые жалуются на своих учителей. Блоги — это даже не форма индивидуального самовыражения. Их лучше понимать как разговоры ».

Берут ли блоггеры на риск? Конечно, блог-культура отличается от культа предпринимательского риска, который воплощают такие гуру менеджмента, как Том Питерс.Подобно тому, как Ульрих Бек определил риск, блоггеры имеют дело с опасностями и ненадежностью, вызванными нескончаемыми волнами модернизации. То, что пишут в блогах, — это безжалостная неопределенность повседневной жизни. В то время как предприниматели колонизируют будущее, вдохновленные коллективными галлюцинациями, блоггеры разоблачают настоящее, в котором они оказались. Ведение блогов — это ответ на «индивидуализацию социального неравенства». Он наносит ответный удар не столько коллективными действиями, сколько массивными гипериндивидуальными связями. Это сетевой парадокс: происходит одновременное строительство и разрушение текущего социального.Робкая интернализация заканчивается и превращается в радикальное откровение. Ни один веб-сайт не ожидал такой практики лучше, чем веб-сайт Fucked Company, предшественник блоговой культуры, где сотрудники фирм Новой Экономики анонимно публикуют слухи и жалобы, и что еще более интересно: внутренние записки. Блогеры срывают нарушителей. Они отвергают постоянные разговоры об «переменах». Атаковать постмодернистскую корпорацию удивительно легко, поскольку это зависит исключительно от пустого публичного имиджа, созданного сторонними консультантами.Онлайн-дневники, тирады и комментарии так легко бросают вызов искусственной гармонии, к которой стремится инженерное сообщество.

В книге Корнела Уэста « Демократия имеет значение» (2004 г.) — это глава под названием «Нигилизм в Америке». Уэст проводит различие между евангельским нигилизмом неоконсерваторов вокруг Буша и патерналистской версией, которую практикуют такие демократы, как Джон Керри и Хиллари Клинтон. Третья форма, так называемый «сентиментальный нигилизм», предпочитает оставаться на поверхности проблем, а не стремиться к их содержательной глубине.Он упрощает на словах проблемы, а не изображает их сложность ». Эта тенденция оставаться на поверхности, касаться темы, указывать на статью, даже не высказывая должного мнения о ней, помимо того, что о ней стоит упомянуть, широко распространена и лежит в основе ведения блога. Сколько постов, которые мы можем задать Корнелу Уэсту, являются сомнительными для Сократа? Почему блогосфера так одержима измерением, подсчетом и питанием и так мало риторикой, эстетикой и этикой? Мы не должны останавливаться на моральных вопросах.Желание преодолеть нигилизм восходит к Ницше и также актуально в контексте ведения блогов. Как преодолеть бессмысленность, не возвращаясь к централизованным структурам смысла, — это проблема, которую ставят миллионы блоггеров.

«Попробуйте построить себя, и вы построите развалины» (Августин). Это также относится к блогам. То, что кажется стандартным, но настраиваемым и удобным для пользователя средством, оказывается ненадежным, если вы занимаетесь им в течение более длительного периода времени. Большинство блогов, к которым пользователи не прикасались в течение трех месяцев, удаляются с сервера.Ликвидное «я» могло подумать о том, чтобы найти убежище в таких провайдерах, как blogger.com или blogspot.com, но большинство сервисов блогов оказываются нестабильными, когда дело доходит до архивации миллионов блогов, которые они размещают. В нем говорится, что средний возраст веб-страницы составляет 6 месяцев, и нет никаких оснований полагать, что это не относится к блогам. Как пишет Алекс Хавиас, «многие веб-журналы недолговечны, и в любом случае мы можем предположить, что все веб-журналы, скорее всего, будут работать в течение ограниченного времени. Эти локальные архивы необходимо дублировать в другом месте.В настоящее время нет ничего проще, чем RSS, что позволяет дублировать эти архивы ». Популярная поговорка о том, что Интернет все запомнит, превращается в миф. «Если ваш сайт не просто обновить, вы не будете его обновлять». Это было проблемой в 1990-е годы. Проблема теперь в следующем: «Если вы не обновите свой блог, мы его удалим». Даже если труп блога можно реконструировать, например, с помощью archive.org, проблема остается в сильно дублированном мультимедийном контенте. Алекс Халавиас предполагает, что вместо централизованного сервера решением может быть модель однорангового архива.

Как может блог-культура превзойти истинное, но скучное обвинение в том, что она интересуется только собой? Процветающая сцена анонимных личностей, как в Иране, — это захватывающе, но не реальная альтернатива для остального мира. Ролевая игра также не предоставит нам выхода, хотя было бы интересно исследовать, как связаны блоги и MMORPG (многопользовательские онлайновые ролевые игры). На данный момент это большие параллельные вселенные. Вместо этого мы могли бы после Стивена Гринблатта говорить об онлайн-самомоделировании.Театральная поза явно выражена в этом термине и объединяет элементы личности (дневник, самоанализ) с зрелищем немногих блогократов, которые борются за внимание миллионов. В контексте блогов Мэтью Берк говорит о «цифровом самомоделировании». По словам Берка, «онлайн-люди представляют собой совокупность документов и других данных, предназначенных для того, чтобы люди могли их прочитать и установить какие-то отношения. Чем больше структуры в этом контенте и между ним, тем больше его потенциал действия.«Я» нормативно определяется как способность создавать связи между фрагментами контента.

Николас Карр назвал шумиху вокруг Web 2.0, включая блоги, «аморальной». «Конечно, основные СМИ видят в блогосфере конкурента. Это — это конкурент. И, учитывая экономику конкуренции, он вполне может оказаться более сильным конкурентом. Увольнения, которые мы недавно видели в крупных газетах, могут быть только началом, и эти увольнения должны вызывать не самодовольное хихиканье, а отчаяние.В экстатических видениях Web 2.0 неявно заложена гегемония любителя ». Это движение по расширению политических прав и возможностей фиксируется как вычисленная «мудрость толпы». То, что отдельные владельцы блогов с гордостью считают отличным постом, — это, если смотреть на более широкую картину Интернета с его миллиардом пользователей, постоянно меняющуюся коллекцию облаков модных словечек, состоящих из триллионов кликов и микроменеджментов. Чем больше мы знаем об этом метауровне с помощью сложных программных инструментов, тем больше у нас может возникнуть депрессия по поводу общего направления.Блоги не являются результатом политических движений или социальных проблем. У них «навязчивая сосредоточенность на самореализации», — говорит Эндрю Кин из Weekly Standard . Кин предвидит пессимистический поворот: «Если вы демократизируете СМИ, то в конечном итоге демократизируете таланты. Непредвиденным последствием всей этой демократизации, если неправильно цитировать апологета Web 2.0 Томаса Фридмана, является культурное «уплощение». Николас Карр добавляет: «В конце концов, у нас остается только« сплошной шум мнений »- кошмар Сократа.«Интересно наблюдать, как быстро меняется враждебность внутри сообществ Web 2.0.

Джордж Гилдер, Карл Шмитт из новых медиа, однажды сказал: «Поскольку капитализм высвобождает творческую энергию повсюду, он ведет к гораздо большему разнообразию, включая разнообразие средств массовой информации. Вся блогосфера является примером того, как преодоление нисходящих иерархических моделей старых медиа-технологий с помощью новых медиа-технологий высвобождает разнообразие, новые голоса и творения ». Вопреки этому широко распространенному мнению, что разнообразие — это хорошо, мы можем терпеть убытки, связанные с исчезновением знакомых и общих ссылок.Само по себе ведение блога (после публикации Роберта Д. Путмана Bowling Alone ) — это социальная реальность, от которой нелегко отказаться. Большинство блогов — это то, что Бернард Зигерт называет «призрачным общением». «Нетворкинг начинается и заканчивается чистой самореферентностью», — пишет Фридрих Киттлер, и этот автопоэз нигде не так ясен, как в блогосфере. Социальные протоколы мнений, обмана и убеждений нельзя отделить от технической реальности сетей, и в случае с блогами это оказывается беговой дорожкой.

Давным-давно, в феврале 2004 года, появился мем об Интернете, являющемся «камерой эго». Сирлс, Вайнберг, Ито и Бойд… все они были там. Дана Бойд писала: «Одним из главных мотивов, побудивших многих людей выйти в Интернет в 1990-х годах, было поиск таких людей, как они. Цель заключалась не в укреплении или разнообразии, а в том, чтобы почувствовать себя признанным. Предложение консолидации / диверсификации подразумевает, что основной мотивацией взаимодействия в Интернете является участие в целенаправленном диалоге, получение образования и просвещения.Честно говоря, я не верю, что это правда ». Шелли Паркс ранее заметила о ведении блога: «Вы пишете, чтобы стать частью сообщества? Или вы пишете, чтобы писать, а часть сообщества либо происходит, либо нет? » В этом контексте Дана Бойд сослалась на социальные сети и концепцию гомофилии (что птицы пера держатся вместе). Кажется, что в контексте ведения блога создание явной самореферентной группы все еще является новой концепцией. Блоги создают архипелаги внутренних ссылок, но эти связи очень слабы.Вдобавок ко всему, блоггеры обычно не только ссылаются и отвечают только на членов своего онлайн-сообщества, но и не имеют исчерпывающего представления о том, как может выглядеть включение своих противников. Блогроллы (списки ссылок) бессознательно предполагают, что, если вы включаете блог, вы соглашаетесь или, по крайней мере, симпатизируете его создателю. Ссылаем на то, что интересно и круто. Это ключевая проблема в модели Google и Amazon, в которой ссылки продаются как рекомендации.

Из-за обширности блога это не спорное место.Во-первых, разногласия должны уже существовать и не упасть с неба. Производственное мнение — это изящное искусство создания идеологии. Дебаты не следует путать с сетевым стилем кампании, в котором существующие (политические) полеты разыгрываются в Сети. Настойчивый тон — вот что делает блоги такими риторически бедными. В архитектуре программного обеспечения не хватает самого равноправного партнера по диалогу. Результатом этого является милитаризация, выраженная в таком термине, как «рой блогов», который христианский правый блоггер Хью Хьюитт определяет как «ранний индикатор назревающей бури общественного мнения, которая, когда она прекратится, фундаментально изменит понимание широкой публикой. человека, места, продукта или явления.«Общность предвзятости или, скажем так, убежденность, которая движет ростом мощи блоггеров и их заметности в других средствах массовой информации.

Можно ли говорить о «страхе перед свободой СМИ»? Слишком легко сказать, что есть свобода слова и что блоги материализуют это право. Можно утверждать, что цель радикальной свободы состоит в том, чтобы создать автономию и преодолеть господство медиа-корпораций и государственного контроля и больше не беспокоить «их» каналы. Большинство блогов демонстрируют противоположную тенденцию. Одержимость новостными фактоидами граничит с крайностями.Вместо выборочного присвоения наблюдается чрезмерная идентификация и прямая зависимость, в частности, от скорости представления отчетов в реальном времени. Как и Эрих Фромм (автор книги Страх свободы ), мы могли бы интерпретировать это как «психологическую проблему», потому что существующая информация просто воспроизводится и является публичным актом интернализации. Списки книг, которые еще предстоит прочесть, — обычное дело в блогах, — ведут в том же направлении. По словам Фромма, свобода поставила нас в невыносимую изоляцию.Таким образом, мы чувствуем тревогу и бессилие. Либо мы уходим в новые зависимости, либо реализуем позитивную свободу, основанную на «уникальности и индивидуальности человека». «Право выражать свои мысли имеет значение только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли». Свобода от традиционных медиа-монополий ведет к новым путям, в данном случае к парадигме блога, где мало внимания уделяется позитивной свободе, тому, что делать с подавляющей функциональностью и отсутствием пустого белого окна входа.Мы недостаточно слышим о напряжении между индивидуальным «я» и «сообществом», «роями» и «толпами», которые должны быть частью онлайн-среды. Вместо этого мы видим, что со стороны программного обеспечения происходит ежедневное совершенствование все более сложных (количественных) инструментов измерения и манипулирования (с точки зрения входящих ссылок, трафика, подъема вверх по лестнице Google и т. Д.). Разве выделяющийся документ не тот, который не встроен в существующие контексты? Разве истина не в несвязанном?

На основе лекции, прочитанной в Берлинском институте перспективных исследований, Wissenschaftskolleg, Берлин, 27 марта 2006 г.

О решительном нигилизме настоящей классики конца времен ‹Литературный центр

Было лето, и большая часть Австралии была в огне. Сезонные лесные пожары всегда были частью австралийской жизни, но никогда не похожи на те, что разразились в 2020 году. Фронты пожаров встречались в регионах, которые редко посещали люди в удаленных местах, и с ревом рвались в сторону городов, таких жарких, что они создавали свои собственные погодные системы и электрические бури, которые, в свою очередь, вызвало больше пожаров. Тропические леса, простоявшие тысячелетия, горели так яростно, что микрофлора в земле была стерилизована, сельские города были стерты с лица земли, а города задыхались от дыма.

Военные корабли были вызваны для эвакуации городов на пути пожаров. Во всем мире средства массовой информации опубликовали неизгладимые изображения детей, укрывающихся на пляже, на заднем плане горящих домов, а также запутавшегося в заборе из колючей проволоки детеныша кенгуру, которого жарили на гриле. Десятки людей погибли, причем гораздо больше смертей было связано с дымом, окутавшим большую часть страны.

В моем родном городе Мельбурне улицы опустели, высокие фасады зданий в стиле ар-деко вдоль оживленной главной улицы исчезли за серыми миазмами.Это было необычно, беспрецедентно. Но тоже до странности знакомо. Эту сцену неожиданно предвосхитил классик научной фантастики Невила Шута 1957 года « На пляже, ».

Книга открывается примерно через два года после ядерного холокоста, в ходе которого соперничающие сверхдержавы уничтожили большую часть северного полушария в «короткой, запутанной войне … о которой не было написано и никогда не будет написано сейчас». Fallout неуклонно дрейфует на юг по ветру, и радиационное отравление убивает всех на своем пути.

Книга рассказывает о горстке австралийцев — морского офицера, его жены, их друга, тусовщицы-алкоголика из богатой пасторальной семьи и американского офицера-подводника, спасшегося от первоначального катаклизма, — которые ждут смерти в Мельбурне. южный край Австралии и один из последних крупных городов, до которых дойдет радиация. Главные герои ждут и один за другим слушают репортажи по радио о «темнеющих» северных городах.

Разведывательная поездка в опустошенные США в надежде на решение проблемы оказывается бессмысленной, и после этого остается очень мало сюжета.Овдовевший военно-морской офицер США рассматривает роман с австралийкой и принимает решение против него. Люди тусуются, немного танцуют, слушают пластинки и ходят в кино.

Не остается ничего иного, как ждать, пока радиация дойдет до них, австралийское население должно решить, что им делать со своим оставшимся временем на Земле. Большинство предпочитает спиться до смерти.

Я никогда не читал ничего подобного и даже представить себе не мог, что рассказчик может избежать наказания в таком непрекращающемся унынии.

Последним актом руководства правительства является выдача таблеток для самоубийства каждому гражданину, а заключительные сцены представляют собой монтаж знакомых нам персонажей, которые усыпляют себя, своих близких, своих домашних животных и своих младенцев.Перед лицом того, что произойдет, просто ничего не поделаешь. Это книга без злодеев, без антагонистов, без конфликтов.

Это странный мрачный роман — без сюжета и всей коды, упражнение в длительной меланхолии. Когда я впервые прочитал это, будучи одержимым научной фантастикой подростком, это было откровением.

Я не мог поверить, что Мельбурн, мой пригородный анклав, который казался таким уравновешенным, скучным и незначительным, был предметом такой книги. Я никогда не читал ничего подобного и даже представить себе не мог, что рассказчик может избежать наказания в таком непрекращающемся унынии.

До этого момента мое представление о воображаемом будущем основывалось на Star Trek , лихорадочной мечте полиамурного гаишника из Лос-Анджелеса, превратившегося в шоу-раннера, который вообразил лучшее будущее, в котором все будут подчиняться правилам и носить разумные комбинезоны. В Star Trek не было ничего, что нельзя было бы решить за полчаса с помощью экспозиционного диалога и необходимой приличия.

Но это была книга, в которой не было ни оптимизма, ни плотного действия и построения мира из целлюлозы.Мирового строительства почти не было — только мир, как он был, конец. Я никогда раньше не сталкивался с таким обнаженным нигилизмом ни в спекулятивной, ни в какой-либо другой художественной литературе. Чтение его в первый раз в школьной библиотеке было одним из тех формирующих моментов, которые заставляют вас осознать, что действительно возможно. В этой книге об энтропии и убывающей надежде был урок — в литературе нет правил. Все было возможно.

Эта книга оказала огромное влияние на меня как писателя, и, кроме того, я думаю, что и на австралийскую культуру.Мрачный нигилизм этой работы задал тон австралийским изображениям нашего возможного будущего на десятилетия вперед — отголоски этого есть повсюду, от Mad Max до Mad Max 3, Beyond Thunderdome.

Я когда-то знал драматурга, который приходил в ужас, потому что каждый раз, когда у него был прорыв — думал, что он придумал действительно оригинальный взгляд на человеческие условия, — он возвращался к своему сборнику произведений Шекспира и обнаруживал, что это что-то Бард писал задолго до своего рождения.Похожая вещь пришла мне в голову, читая эту книгу — независимо от того, насколько я умным или циничным по отношению к человечеству считал себя, Шут опередил меня в этом много лет назад.

Поколение сразу после меня выросло с катаклизмами, катаклизмами, один за другим, так что они жили в более или менее состоянии вечного кризиса.

Поколение Шута было первым, кто столкнулся с реальной глобальной угрозой существованию — атомная бомбардировка, завершившая Вторую мировую войну, открыла возможность того, что человечество сможет полностью уничтожить себя.В опубликованной в 1957 году уравновешенной и прозаичной манере, в которой было представлено событие глобального ядерного вымирания, было невообразимо мрачно для читателей всего через несколько лет после социальных потрясений и эйфории 1960-х годов.

За несколько прошедших с тех пор несколько десятилетий мы разработали много-много способов очистить себя от земли. Поколение сразу после меня выросло с катаклизмами, катаклизмами, один за другим, так что они жили в более или менее состоянии вечного кризиса. Это дети, для которых конец света — не фантастика, а неизбежность, которую они вполне могут увидеть.

С тех пор, как На пляже была впервые опубликована, книга вышла из моды для читателей серьезной апокалиптической фантастики. Наука о надвигающемся радиоактивном апокалипсисе не совсем отслеживает — ядерная зима была бы в конечном итоге более катастрофической, чем радиоактивные осадки, и, кроме того, человечество в некотором роде, вероятно, выживет. Айзек Азимов презрительно относился к ставкам повествования: «Итак, есть ядерная война, с которой можно начать рассказ — а что еще нового?»

Новые возможные пути полного разрушения стали тропой научной фантастики — злонамеренный ИИ, пандемия, вторжение инопланетян.И это при том, что угроза ядерного апокалипсиса никуда не делась.

В непростой период истории На пляже было записано, тысячи и тысячи ядерных боеголовок были накоплены как в американских, так и в советских сверхдержавах без особых причин, кроме того, что военные вынуждены были пополнять свой бюджет. В разгар «холодной войны» проверка показала, что несколько ядерных боеприпасов были настроены для стрельбы по удаленной советской авиабазе, не имевшей стратегического значения — просто потому, что это оружие нуждалось в цели, если военные хотели продолжить создание ядерного оружия.Руководство США использовало свой ядерный арсенал в том же духе, что и повар, смотрящий на увядающие травы в задней части холодильника, гадая, как их можно использовать для приправы.

В книге Шута была эскалация напряженности, ведущая к преднамеренному разрушению мира американскими и российскими поджигателями войны. Адаптация к фильму « На пляже » 1959 года с Грегори Пеком, Авой Гарднер и Фредом Астером в главных ролях показала более мягкую, разбавленную версию апокалипсиса, в котором ядерное оружие запускается из-за компьютерной ошибки.Эта замена взбесила Шута, и его гнев, как сообщается, привел к фатальному инсульту через месяц после премьеры фильма.

Он умер в своем приемном доме в Мельбурне, как писатель-бестселлер и вызывающий всеобщее восхищение. За прошедшие с тех пор десятилетия его популярность пошла на убыль, но его книга стала только более актуальной, поскольку двойное стремление к приобретению (индивидуальному, национальному, капиталистическому) и апатии делало все больше и больше мира почти непригодным для жизни. Каждый год все больше видов диких животных объявляется вымершим, в то время как использование других видов в пищу подозревается в межвидовой передаче все более смертоносных супербактерий, последний из которых опустошил мир и снова опустошил улицы Мельбурна — наряду с каждым из них. другой город на земле.

Прочитав эту книгу через шестьдесят с лишним лет после ее написания — укрываясь на месте от другой невидимой, смертельной экзистенциальной угрозы, которая положила конец всей жизни, какой я ее знал, — я был шокирован ее предвидением. Несмотря на плохие научно-фантастические образы и регрессивные гендерные роли (все женщины в этой истории либо необъяснимо возбужденные пьяницы, либо идеальные домохозяйки в некотором роде средней Англии, и в любом случае существуют как вместилища экспедиционного диалога ), бывают моменты леденящего кровь предвидения, которые проскальзывают между ребрами и замораживают сердце.

Мелкие пустяковые фантазии, из тех, что засоряют научно-фантастические романы, с годами стали менее фантастическими. В на пляже, CSIRO, главный научно-исследовательский орган Австралии, был лишен общественного безразличия и бессилен что-либо сделать против надвигающегося апокалипсиса. Джон Осборн, главный ученый-радиолог организации, обращается к выпивке и работе над утилизированным Ferrari, на котором он планирует участвовать в Гран-при, и, если повезет, погибнет за рулем.

Сегодня, в Мельбурне, нетрудно представить, что апокалипсис Шута уже произошел.

На момент написания, в разгар пандемии, профессор Питер Доэрти, один из самых уважаемых ученых Австралии и лауреат Нобелевской премии, по ошибке написал в Твиттере «часы работы Дэна Мерфи», приняв панель поиска Twitter за Google. Dan Murphy’s — популярная сеть бюджетных магазинов спиртных напитков в Австралии. Был 13:30 понедельника.

Джон Осборн — измученный книгой защитник будущего планеты, свободного от людей.В какой-то момент он пытается подбодрить другого персонажа, говоря: «Это вовсе не конец света … Это только конец для нас». Мир будет продолжаться по-прежнему, только нас не будет в нем. Осмелюсь сказать, что без нас все обойдется.

В На пляже , другие ученые из CSIRO используют оставшиеся дни, чтобы выгравировать кодекс человеческих знаний в стеклянных кирпичах, которые расположены на горе Костюшко, самой большой вершине недалеко от Мельбурна, так что, если жизнь когда-либо возникнет опять же будут записи об их обреченной цивилизации.

Прямо сейчас в пустынях Техаса группа людей строит гигантские механические часы, предназначенные для отсчета времени в течение 10 000 лет. Часы долгого времени предназначены для того, чтобы продолжать тикать еще долго после того, как мы уйдем, питаются погодой и легко обслуживаются с помощью инструментов и материалов бронзового века, если цивилизация снова возродится.

Часы долгого времени — это, в зависимости от вашей политики, эпиграф к долгосрочному мышлению, стойкости и изобретательности, капитуляция перед поражением или свидетельство умышленной слепоты технических баронов и капиталистов, которые привели нас к пропасти. экзистенциального фатализма.

Даже идея о возможном возрождении цивилизации выглядит все более отрывочной. В 2008 году было создано Глобальное хранилище семян на Шпицбергене, безопасный банк семян на отдаленном норвежском острове, предназначенный для хранения самых разных семян растений в морозильных камерах, чтобы продукты питания и другие культуры могли быть восстановлены после экологического катаклизма. В 2017 году высокие температуры, связанные с изменением климата, вызванным деятельностью человека, растопили вечную мерзлоту над хранилищем, затопив его туннели.

Мы часто не можем выбрать, чем нас запомнят.Немногие цивилизации осознают, что они смотрят на свой собственный кенотаф, когда строят его. Я перечитал On the Beach на Kindle, устройстве, выпущенном тем же миллиардером, который спонсировал The Clock of the Long Now. Особенностью моего электронного читателя является то, что вы можете выделить определенные отрывки для последующего использования, и все будущие читатели той же книги наткнутся на вашу аннотацию. Это немного похоже на то, как найти в магазине потрепанную книгу в мягкой обложке, помеченную духом времени — некоторые отрывки подчеркнуты сотни раз.

«Человеческая раса должна была быть уничтожена, а мир снова очищен для более мудрых обитателей без промедления. Что ж, наверное, это имело смысл.

и

«Единственной возможной надеждой было научить их избавляться от их глупостей».

и

«Может быть, мы были слишком глупы, чтобы заслужить такой мир, как мы».

В этой книге Шут лучше, чем что-либо другое, описывает самобичевание австралийской культуры.Мельбурн переживает первоначальный ядерный ад, потому что никто не удосужился нанести ядерный удар — у нас нет смекалки, чтобы выжить, и даже когда чипы выйдут из строя, чтобы попытаться это сделать.

На пляже отражает нашу национальную инерцию так, как ни одна другая книга с тех пор. Интересный факт о городском планировании: австралийские города, хотя и построены по образцу европейских городов и названы в честь британских лордов и земель, были спроектированы без общественных площадей, чтобы препятствовать массовым собраниям и возможности восстания в них.Даже в Мельбурне, самой застенчивой европейской столице, не было ее до переоборудования площади Федерации, кошмара постмодернистов, который не выглядел бы неуместным на матовой картине из более ленивого эпизода Star. Поход . Когда он был построен, мы все его ненавидели, но когда они попытались снести его, чтобы построить магазин Apple, мы это тоже возненавидели.

По-настоящему шокирующая часть On the Beach — это приземленные детали, которые Шут уловил. Столкнувшись с катастрофическими лесными пожарами, а затем и с вирусной пандемией, люди действительно отреагировали так, как он предсказывал.Как демократическая организация, австралийцы реагируют на отчаяние тем, что напиваются до забвения или гоняют на раскаленных машинах. Мы сделали что угодно, но сделали что-то, чтобы изменить наш курс.

Сегодня в Мельбурне нетрудно представить, что апокалипсис Шута уже произошел. Улицы пусты, все в закрытых помещениях, и если бы кто-то захотел нарушить комендантский час и встал на ступеньки Государственной библиотеки, он бы оказался на последнем кадре из фильма.

Чтобы добиться этого кадра в фильме 1959 года, съемочная группа просто встала рано и вышла снимать пустой город, и Мельбурн поспешил.Тогда было тише, здесь было на несколько миллионов человек меньше. Репортер австралийской газеты процитировал Аву Гарднер, которая сказала, что она не очень ценит Мельбурн и что это идеальное место для съемок фильма о конце света. Она никогда не говорила, что это, конечно, выдумка газетчика из Сиднея, но Мельбурн съел это как часть своего фольклора.

Оказывается, Мельбурн — не лучшее место для инсценировки конца света. Мельбурн на самом деле невероятно хорошо справляется с этим последним катаклизмом.В начале этого года обеспокоенные друзья со всего мира писали, чтобы спросить, было ли то, что они видят в Австралии, настоящим, но, как бы сильно я ни волновался, я не мог заставить их понять, что означают эти пожары, насколько они сильны. дым ложился на легкие, на разум. Это было неизбежным доказательством хрупкости нашего мира. Вновь укоренившаяся консервативная реакция правительства была кодифицированным безразличием — ничего не поделаешь. Было слишком поздно свернуть промышленность, экономику, основанную на углероде.Миру придется адаптироваться.

А потом пришел вирус, и мир снова погиб, на этот раз массово. Электронные письма из-за границы становились все реже, так как один за другим города в северном полушарии темнели. У моих друзей были свои катаклизмы национального масштаба. Индия баловалась теократией и этническими чистками. В Америке их беспокоил профсоюз, который заигрывал с крахом и балканизацией. Мои балканские друзья, разбросанные по всему миру, просили меня не использовать геноцидный распад их нации в качестве наречия.

Все маленькие апокалипсисы, у каждого свои проблемы. Такова природа наций. Вот почему они взрывают друг друга. А пока мы остаемся спрятанными на дне мира, ожидая невидимой вещи, которая наконец остановит все часы, и где-то на библиотечной полке в Мельбурне лежит книга, и пророчество, и панегирик Мельбурну. в конце света.

_____________________________________

Эта работа является частью серии, созданной в сотрудничестве с Бюро литературы ЮНЕСКО в Мельбурне, в которой австралийские авторы исследуют и анализируют книгу, оказавшую влияние на их жизнь.